Рэмбо, Бонд, Кинг-Конг и др. Цикл Кинозал

Джон Рэмбо

Я простой русский парень. Джон Рэмбо меня зовут.
У меня в запасе пара минут.

Сорок гребаных штатов у меня на хвосте.
У меня только нож и кастет.

У меня за плечами Чечня и Афган.
Я угнал грузовик. Я иду на таран.

Я сшибаю с дороги ментовский УАЗ
и нараз снайпера получают приказ.

Если я лажанусь, если пуля убьет,
то за мной прилетит голубой вертолет.

Мой полковник прибудет за мной
с крылышками на погонах или за спиной.

- А куда мы летим? Это что там за свет?
- Подожди, все узнаешь. Там вскроем пакет.



Джеймс Бонд

Он не слыл недотрогой, ходил напролом
сквозь калитки, заборы и прерии.
И купил себе в Лондоне дом,
и был Рыцарь Британской империи.

А в карманах - вальтер, а, может, наган,
шифры, ампулы, презервативы.
Собирался по осени прыгать в Иран,
загорело-спортивно-красивый.

Но однажды он будто очнулся от сна:
парковал  свой астин мАртин или мартИн,
а она сидела за столиком у окна,
и совсем не глядела она на мужчин.

А она положила щеку на ладонь,
и была лучше денег, данных и цифр.
Он поплыл к ней, как бабочка на огонь,
обронив по дороге секретный шифр.

И глядел изумленно, как Кант или Конт,
и влюбился без дураков.
- Бонд. - сказал девушке. - Джеймс Бонд.
- Off. - сказала девушка. - Fuck off.



Мигрант

Предвоенной весной он родился в горах,
там, где облаком бродит над гребнем Аллах.

Он растет, занимается выпасом коз,
ждут его уже армия, свадьба, совхоз.

Но империя тихо уходит домой.
Рядом бой, и становится плохо с едой.

Он берет у отца его старый рюкзак,
мать целует, и так покидает кишлак.

И до станции парня подвозит КАМАЗ
с перерывом в пути на ремонт и намаз.

Стаей юркой беспаспортных птиц
караван их проходит сквозь пару границ,

и в конце длинной лестницы рельсов и шпал
видит Кремль. Это значит - Казанский вокзал.

Видит город, который зачищен под нуль,
и его бьет по почкам случайный патруль.

Он кирпичную кладку кладет не спеша,
и хозяин не платит ему ни гроша.

И в Малаховке где-то он строит забор,
слышит ночью созвездий ликующий хор,

к продавщице ларька на свиданье спешит,
нож втыкает в него подмосковный фашист.

Он хрипит, но больница его не берет,
он в ментовском "козле" на рассвете умрет.

Но зато в алычевых хмельных небесах
уже ждут его Будда, Христос и Аллах.


Love story

Он меня добивался, как танк.
И всего-то я год упиралась.
И любви несказанной сорвала я банк,
и осталась лишь малость…

И однажды я виделась с ней:
что я есть – не отрекся, но после
бормотать что-то стал про детей
и с женой не развелся.

А мои пролетали года,
жизнь топталась на месте.
И со мной никуда никогда
он почти что не ездил.

И боялся жены, как огня.
И разбил даже «бумер».
Он обманывал, мучил меня,
а потом взял и умер.



20-й год

Трубач затрубил поутру на ветру
дающими маху губами.
Глаза открывай, надевай кобуру,
вставай под червоное знамя.

Поселок, где полк твой вставал на постой,
прощай, оставайся с покоем!
Короткий поход и по вечеру бой
в горящей степи над рекою.

Цветастый платок на груди запахни,
махни на прощанье рукой.
Ты тоже ей легкой рукою махни:
"Прощай. Запасайся мукой."



Космонавт

Вдруг в груди у себя слышишь хрип:
-Ты приехал, привет!
Ты как Винкль ван Рип
или космонавт, прилетевший через тысячу лет.

Это что за время у вас?
Что вокруг за страна?
Детство глядит из моих глаз
и не узнает ни хрена.

Серебриста, как шлем, моя голова
но внутри у нее - хлам.
Идешь плавать в бассейн "Москва",
а там - храм.




ст. Новокузнецкая. Фролов

 Шатнется  и лязгнет сквозной перегон
в подземных ходах под. горами.
Шагнешь из вагона на терпкий перрон  -
с прожилкой коричневой мрамор.

Подземная речка тебя понесет,
в мелькании джинсов и маек
глаза ненароком подымешь на свод
и  видишь там небо мозаик.

На это цветенье огромных щедрот
ты снизу глядишь в высоту:
там в небе лазурном летит  самолет
и поезд  бежит по мосту.

Внизу поездов   непрерывен черед,
здесь хватит железа  и так-то.
Но в небе чугун из ковша кто-то льет
и с неба спускается трактор.

А  девушек руки срывают плоды
зеленых  полуденных яблонь,
и в ласковом свете лепечут сады
и думаешь  -  рай тебе  явлен.

И  ты под сияньем  небесных даров
идешь  в мельтешенье и   шуме…
В блокаду их делал Фролов.
Он сделал и умер.



Примечание: Станция московского метрополитена имени Лазаря Кагановича "Новокузнецкая" была открыта в 1943 году. Мозаики для нее сделал Владимир Александрович Фролов (1874-1942), который, говорят, и выбрал для мозаик эскизы Дейнеки. В свое время Фролов участвовал в создании по эскизам Васнецова мозаик петербургского храма Спас на крови. Мозаики для "Новокузнецкой" Фролов делал в блокадном Ленинграде осенью-зимой 41-42 г. Стекла  мастерской были выбиты при бомбежках и заколочены фанерой. Фролов написал письмо властям и получил 16 литров керосина. При свете керосиновой лампы он и набирал мозаики. Отправив мозаики на "большую землю", Фролов вскоре умер. Похоронен в братской "профессорской" могиле.





Кинг-Конг

В глаза своей смерти пора уж взглянуть
с вершины Эмпайра. И гордо
ты бьешь кулаками в мохнатую грудь,
пугая рычанием город.

Военно-воздушный летит к тебе флот,
урчит пулемет-парабеллум*.
Но дева, тебя заслоняя, встает
в запачканном платьице белом.

И стало, как в детстве, светло и легко,
душа в тебе будто запела.
И пули целуют тебя глубоко,
сжигая, как молнии, тело.

А летчик ныряет в вираж, словно стриж,
и двигатель нежится в масле.
А ты в потеплевшем просторе летишь,
спокоен, свободен и счастлив.


* - ошибка автора. "Парабеллум" был на вооружении германской армии.