Притча о блудном сыне

Это трудный рассказ и начать его очень не просто.
Не расскажешь его просто так – такая стезя.
Это трудный рассказ: и серьезный, и судьбоносный.
Оборвать его на полуслове просто нельзя.

Мы живем в мнимом страхе за жизнь, за какой-то достаток.
Мы живем и боимся всерьез это все потерять.
Мы живем и боимся - соблазн в этой жизни так сладок.
Мы живем и боимся - пытаемся что-то понять.

Что же страха сильней? – Любовь к своим близким и к детям,
Чтобы было все ладно у них, чтобы в доме был мир и покой.
Мы себя за их радость и счастье считаем в ответе.
Ради счастья и блага для них – от себя отказаться изволь.

И вот в этом ключе я хочу рассказать всю историю,
Что стара, как звезда, летящая по небу ввысь.
Я хочу описать тебе непреходящую жизни агонию.
Пораскинь-ка, мозгами… И сам во всем разберись.

                I

Мы рождаемся с криком. О чем этот крик возвещает?
Мы рождаемся с болью, чтоб по жизни с ней вместе идти.
И страдание это только одно означает:
Боль от близких людей очень трудно перенести.

Жил один человек и по жизни был очень богат:
И стада, и имущество – все это есть, все в достатке.
Но всего одному был он в жизни действительно рад:
У него были дети - потому жизнь считалась в порядке.

Старший сын, младший сын – одинаково он их любил
И не делал различий. С одинаково ровной заботой
Он их пестовал, он их воспитывал, в общем - растил.
Он учил их трудиться, чтобы жизнь познавали с охотой.

Все приходит в свой срок. Вот и здесь этот срок наступил:
Младший сын вдруг почувствовал запах пьянящий свободы:
Жить хотелось не так, как отец его прежде учил,
Возбудились какие-то мощные силы природы.

Можно долго гадать, почему вдруг пригрезилось сыну,
Что пришел он к отцу и сказал: «Не противься судьбе.
Ты отдай мне сейчас от наследства мою половину –
Все равно ты умрешь - и она достанется мне».

Стало грустно отцу, он не знал, что ответить вначале:
Тот, кого он любил, стал о смерти его говорить -
Опечален отец, неизмеримо печален,
Но нельзя то, что любишь, хотя бы на миг разлюбить.

Он согласно кивнул и, чтоб скрыть то, что было на сердце,
Что-то вроде улыбки хотел на лице показать.
Но раздвоилось сердце, и кусок оказался отмершим:
Что же делать, как тяжелую боль незаметно унять?

«Вот, бери», - и отдал половину огромных владений:
Все, что нажил трудом, все, что было посильно рукам.
Сын сказал: «Хорошо», - безо всяких наивных смущений
И, довольно насвистывая, ушел развлекаться к друзьям.

Грустный взгляд. Ни упрека во след и ни возмущений…
Это все, что позволил отец, смотря уходящему вслед.
И осталось внутри неспокойное море сомнений:
Хорошо ли все сделал, правильно или нет?

Нет, нельзя человека лишать вожделенной свободы.
Ты свободным рожден – свободным дыши и живи.
Сам Господь её дал, с ней иди сквозь успех и невзгоды.
Ей нельзя изменять ни  в ненависти и ни в любви.

Время лечит душевные раны спокойным течением,
Есть надежда, что тягучую боль понемногу излечит.
Всё – бесспорно - подвластно такому простому лечению.
Все когда-то проходит своим чередом. Время лечит.

                II

Сын ушел, сын уехал далёко, далёко-далёко.
И о жизни своей даже весточки не присылал.
Он и думать не думал, что с отцом обошелся жестоко,
Он и знать не хотел, что отец его испытал.

Все имеет свой срок и имеет свое окончанье.
Все когда-то уходит, не оставляя следа.
Вот и деньги закончились, и смолкли друзей обещанья.
И остался один. Может, эта беда – не беда?

«Как все было прекрасно. Как жить теперь остается?
Средства кончились. Разбежались друзья кто куда».
Одинокое сердце о безвозвратно потерянном бьется:
«Что же делать? Нельзя все так оставлять навсегда.

Надо жить. Надо выход искать и искать, непременно».
И один человек предложил ему кров и еду
За работу. Он согласен! Лишь потом, постепенно
Убедился, какую он снова накликал беду:

За тяжелый свой труд лишь объедки ему доставались,
Спал в саду под кустом, укрываясь своим же рваньем.
Воспоминания в мозг огорченный невольно врывались:
У отца и скотина была обеспечена лучшим жильем.

И тогда началось окончательное выздоровление.
Он почувствовал острый, жалящий в сердце укор.
Перед глазами возникали ощутимо видения:
Отчий дом и отец, устремляющий взгляд свой в простор.

                III

И решенье приходит, ведь это решенье желанное:
«Будь что будет, возвращусь я домой, повинюсь я отцу.
И хотя так страшит эта трудная встреча нежданная,
Все должно приближаться к логическому концу.

Пусть меня отругает, а может, накажет и строже.
Пусть побьет – и такому исходу униженно буду я рад.
И теперь для меня ничего нет на свете дороже,
Чем увидеть его осуждающий, пусть даже яростный взгляд».

И пошел. И все больше и больше о жизни раздумывал:
«Как же был я жесток, как все рушил своими руками.
Он же отдал мне все, что просил я, беспечно не думая,
Что ему разрываю я сердце своими пустыми словами».

                IV

А отец в это время трудился обычным порядком.
Сына видел он… нет – чувствовал сердцем вдали.
По привычке давнишней взглянул на дорогу украдкой…
А потом побежал, полетел, едва касаясь земли.

Сын увидел отца и упал на колени без силы:
Духом немощен – как же ему на ногах устоять.
Он давно уже видел себя на пороге могилы...
Как трудна ты, дорога домой, по тебе так непросто шагать.

А отец поднял сына и бережно обнял за плечи,
В дом повел и праздник начать возжелал.
Загудел возбужденно от радости дом в этот вечер,
И теленка на бойню свели, как отец приказал.

«О, отец! Я твой старший. Я всегда был и всюду с тобою.
Я тебе помогал, я трудился, я себя не щадил.
Ты же мне, чтобы мог средь друзей насладиться едою,
И ягненка не дал. Чем же я тебе не угодил?»

Плачет, плачет отец, слезы счастья его наполняют.
То, что умерло в сердце когда-то, сегодня опять ожило.
«Не печалься, мой сын, брат твой жив, мы теперь это знаем.
Мы-то думали умер: очень времени много прошло.

Мы его потеряли когда-то, я уже думал – навеки,
А сегодня нашли, и негоже нам нынче грустить»…
Как же много любви в этом старом, седом человеке,
Ничего нет такого, чего он не смог бы простить.

                V

Мы рождаемся с криком. О чем этот крик возвещает?
Мы рождаемся в радости – это о ней мы кричим.
Мы для счастья рождаемся, только об этом не знаем.
Повзрослев, узнаем и от этого часто молчим.

Мы боимся спугнуть его, словом случайно слетевшим.
Мы боимся нарушить этот трепетный хрупкий покой.
Мы хотим удержать его, чаще всего безуспешно.
Мы и рушим его своей неразумной рукой.