Движение 71 Король подземных переходов

Мне Анджелой не понравилось,
У неё кололись брекеты
Катя, Катя, понимаешь ты,
Занимался ведь я рэкетом?

из песни

- Да пошли вы на х@й! – сказал Леший. – Чё вы прибежали сюда сейчас?! Ааааа, нас убивают! А чё вы с чеченцами работали?! Помните, как я к вам приезжал, крышу предлагал, а вы?! «Мы с чеченами работаем!» И так гордо!

- Да, - Француз внимательно посмотрел на малыша с оттопыренными ушами, которого привёл Банкир, у него была сеть маленьких магазинов в подземных переходах в основном на «Смоленке». – И чего сейчас? Будут вас всех резать на куски?

- Вайнах, - сказал Студент, - это звучит гордо. Для Студента никогда не существовало таких вещей, как грех или добродетель. «Этическая система всех этих понятий защищает умы профанов», - так думал он. И ум является мерилом всех событий и вещей. Которые существуют только в уме и длятся только момент! Каждый видит свою луну. И тогда ему казалось, что он не привилегированный актер нашей криминальной жизни, как он считал, а компетентный толкователь самого ее действия, действия Движения. И если у него нет полного иммунитета от жизни самой, и она может его за это наказать, либо тюрьма, либо кладбище, он, так или иначе, страху этого наказания не подвержен. Страха у нас не было. Как и у работников милиции, мы тут, они там, кто попадает в ад и кто возносится на небо в конце концов?

Студент был в Индии, их тамошние коллеги «гунды» в бандитизме хотели достичь нирваны. Нирвана это ведь пустота светильника после того, как его пламя задул ветер? Когда его медный корпус сломан, он все равно жжет? Так же и смерть, сама по себе не дает нам статуса подвижника. Поэтому, отбросив все, кроме работы Студент посвящал себя только наслаждению. Он не боялся ни греха, ни адов, но знал если он будет бояться мира, силы в этой жизни ему не видать. Так же поступал ореховский Саша Солдат, после акций гульба и проституктки. Который исполнил Алика Бид-Жамо, друга Джуны.

- Пошли они! – Леший встал. Высокий, без единой не прокачанной мышцы. – Пусть всех вас замочат! Вместе со всеми вашими жёнами и детьми! Пошли вон! Пидоры! - это Люли на зоне, если их назвали «пидорами» или сказали «пошёл на х@й», обязаны взять нож, нельзя говорить «сам такой», а коммерсанты после таких слов часто начинают на жопе ездить перед крышами. Так и произошло!

- Погоди, - сказал Батя. – Детей их не трогай. Мы не отморозки.

Он кивнул Серому, маленького Ротшильда, магазины в переходах при метро прибыльное дело, посмотрел на часы. – Присядь. Ты думаешь, будем отбивать вас у чехов? Приедем, чё скажем? Я твой брат? - Показал на Француза. – И он?

- Бать, а я с ними даже говорить не буду. Или встречаться, - мастер каратэ тоже встал. Теперь Скиф с Лешим стояли посреди комнаты как два викинга. Или берсерка. – Дай мне его, - Игорь взял Лешего сзади за плечи, - я его на входе поставлю. И из перехода не выйдет никто. Всех порвём!

- Я за, - сказал Кастрюля. - Забьем им стрелку у метро «Смоленская» со стороны «Багдада», так называли на Арбате гостиницу «Белград», и первый корпус, и второй, «Багдад один», «Багдад два». Вертикали в Движении обычно не было, Движение не Совет Федерации. Все имели право сказать своё слово. Вертикаль придумали только Сильвестр и Кумарин. Ну и что с ними теперь? Как в тюрьме, все решалось коллегиально. От нас у Бати секретов не было, так же работал в городе на Неве Костя «Могила» и Малышев.

Скиф помолчал, потом сделал несколько круговых движений в воздухе обутой в дешёвый кроссовок «Adidas» деформированной от ударов ступней с четвёртой степенью плоскостопия. Сколько кирпичей и досок сломал Скиф ногой! Что там Бадюк.

– Бойцы у них есть, конечно, - сказал Студент, - но погулять любят. Покушать, водки попить. Пусть приходят. Всех сделаем. - Криминальные чеченцы в Москве правда пили водку. Аллах в «Коране» про неё ничего не говорил, объясняли они.

Леший повернулся к Бате, наклонился и ловко поднял вверх и вбок правую ногу на уровень на голову выше Батиной головы. Да ещё и лёг на неё корпусом, боевой вариант бокового удара «йока».

- На Скифа троих таких надо, как я. - «Ноги сильные у Лешего, - подумал Студент, - прямо как Ван Дамм. Француз хотел ставить себе ноги, мы его отговорили, пустая трата времени. В таком возрасте ноги ему уже никто не поставит. Это надо с детства. А прыжки вообще! Взрослых им не учат, им страшно», – он тоже выпрыгнул из кресла, выкинув ноги наподобие ножниц. Все засмеялись, интеллигентный бандит.

– А у меня ноги тоже ничего, да, пацаны? Только греться надо, не могу без разминки, зато с разминкой...Я на кике пол-Москвы поронял, – он засмеялся. – А Француз их руками перемочил. У него с ногами беда, вот он по правилам даст три раза, чтобы засчитался «кик-боксинг», и дальше руками, - Студент внимательно посмотрел на Мишу Банкира и его друга лавочника. Такие в 39м поддержали в Германии фюрера, пивной путч. Манерный промолчал. А чего, пока вся Россия сходила с ума по каратэ, Андрей просто продолжал заниматься боксом. Стоял в парах с мастерами спорта, боксировал по кмс. Многие, кого он в барах, ресторанах оправлял на пол, не могли заметить откуда прилетело. Мог просто так подойти врубить. От вольного. Сбоку или даже сзади дать по голове. Зачем ему вертушки? На следущий день дурак искал, кто его в «Беллзе» вчера уронил.

- Это не я, - говорил, проходя мимо него с двумя бокалами вина Манерный, - меня вчера тут не было. Так он развлекался.

Батя встал.

- Да только вот сейчас важнее, не у кого здесь объем больше, - он согнул руку, показал на бицепс, - а у кого калибр! С чехами прейдём на «рэ», и как в подъезд заходить будем? Лазанские долго не шутят. Или опять двойками по Москве кататься, спины друг другу прикрывать? Устанем! Я против. Сами решайте, стоит оно того? - Беспокоился он за нас, возил по работе Батю Бита. С официальным разрешением на оружие. У Бати на предплечье правой руки с внутренней стороны была тюремная наколка роза с шипами. Там, где он отбывал, был настоящий беспредел.

«Sub Rosa», под розой, символ молчания. Или «тайно, по секрету». Розу древние римляне часто вешали над столом на время пиршества в знак того, что о сказанном в застолье надо во что бы то ни стало молчать. С той же самой целью в залах, где проводились совещания имперского легиона, на потолке изображалась роза. А также в исповедальне, тайна исповеди. Амур, получив её в подарок от своей матери богини любви Венеры, посвятил этот цветок Гарпократу, богу молчания, египетскому богу, чтобы влюблённые не разглашали тайны. И пацаны. Студенту Сразу вспомнился Пушкин:

Где наша роза,
Друзья мои?
Увяла роза,
Дитя зари.

Шалун, увенчанный, Эратой и Венерой! Александр Сергеевич был большой ходок. Наверное, даже больший, чем Есенин. Как-то Студент прочёл на память Лешему рассказ Шаламова про Есенина, блатной поэт. Леший сказал:

- Найти, где Шаламов лежит, похоронен, выкопать, прострелить ему голову! - Бита засмеялся: - Оживить, ещё прострелить. - Потом Студент с Битой долго спорили кто лучший поэт Гумилёв или Есенин.

- Гумилёв был военный, - горячился Бита.

- Есенин знал Воров, - говорил Студент. Действительно знал. Воры его и подняли после смерти на щит Движения.

- Топишь за автоматчика, - поддерживал Студента Манерный.

- Понятия пошли от офицеров царской армии, - стоял на своём Бита. Была такая версия.

Чтобы не потерять дворянский дух и не слиться с красным пролетариатом, белые офицеры, которых не приняла Антанта, занялись своим возвращением на родину. Ими были взвешены все возможные точки соприкосновений с советским государства и отвергнуты. За счёт чего существовать? За счёт краж у государства, либо у тех кто обогатился за счёт него, такими были все, кто имел деньги в то время. Нищету не трогать. Кровью не пачкаться без крайней необходимости. Одним словом, боевые офицеры. Они стали двигаться по преступной жизни с постулатами «не работать, ничего не иметь общего с властью» и так далее. Дворянский кодекс чести начала 20х годов. Офицеры сами стали Ворами. Толя Москва на знаменитой стрелке в Питере после войны, на которой произошло примирение Воров и «сук», приводит этот довод. И он прозвучал.

Тысячи белых офицеров, теперь объединённых единой тайной клятвой, возвратились домой! Автор сам помнит одного почти «глухаря», вечного сидельца, у которого он малолеткой пил чай в Любнрцах. Коронованный Вор, давно умер. Он был полковником царской армии, ездил по Европе, по утрам занимался джиу-джитсу, носил подтяжки. Если бы знали, кто к нему делал подход, рекомендовал в «партию», вы бы удивились. Люди с большими Именами, полностью посвятившие себя преступному миру ради того, чтобы сохранить благородный дух.

- Те, кто остался за границей, обещали вернуться, прогнать большевиков и жизнь станет прежней. Надо только дождаться этого времени, сохранив перед своими должную чистоту! - уверяли бывшие солдаты Деникина и организовывали банды. Грабь отобранное, сарынь на кичку!

Потом появился ГУЛАГ, и бывшие белые офицеры не могли миновать его, они уже стали профессиональными преступниками, овладевшими уголовными ремёслами. Они называли себя «ворами», именно ворами, которые воруют у ненавистного государства. Они не трогали обычный народ, работяг, и это в той среде называлось благородством. Они были умные и хитрые, часто были в куражах, брали солидные куши, это вызывало уважение. У них не было психологического барьера перед убийством. Они были хозяевами новой воровской жизни, в которую вступили сознательно в зрелом возрасте. Их классическое образование, полученное в царских лицеях и гимназиях, позволяло им чувствовать себя аристократами даже в самой клоаке чуждого им строя. Карл Маркс был не прав, можно жить в обществе и быть от него свободным, для этого надо быть идейным Вором.

Позднее в ГУЛАГе офицеры начали подумывать о будущем и присматривать себе достойную замену. Благородных из дворян кроме них никого не было, да и. Ее повыбило. Белая кость понимала, такие как они уже вряд ли появятся. И они стали проводить коронации, крестить «достойных», отбирали их из бандитов, беспризорников и шпаны. Так дворянская клятва естественным образом эволюционировала в воровскую идеологию. Само слово «короновать» никак не соответствовало советской грамматике. Так это было или нет, кто знает? Некоторые Воры говорили так. Сколько Воров, столько и мнений.

- Что стоите? - по-отечески спрашивал молодых первоходов-пацанов на зоне в якащани Фарид Резаный, - я здесь. Неясно что, подойдите, спросите! - Сам Фарид занимался в камере до последних дней йогой, в тот самый день с утра сделал разминку.

- Умереть не страшно, - говорил он, - главное в этот момент быть здоровым. Человек свободен только в тюрьме!

Батя говорил по-другому тем, кто к нам приходил:

- Хочешь быть преступным авторитетом? - Неофит бился головой об стенку, хочу! - Проблем нет, а ты вытянешь? - с Батей сложно было бычить. Великий армянский певец Бока приезжал к нему на дни рождения, Борис Давидян. Тоже говорил, воровской путь сложный. И очень трудный!

- А я вообще ни с кого не хочу получать, - вдруг сказал Студент. – Мне и самому коммерцией не в падлу заняться. Буду издателем. Издавать книги! Книжный бизнес. 

Батя встал и зажег в комнате свет. Он был спокоен как удав, в нем не было ни ненависти, ни любви, для него наши тревоги не были как цветы пустоты, равны между собой. А мы все не понимаем Вором, мыслим, мыслим. Я мыслю, значит, я существую? Или существую, потому что мыслю? Или, что вернее, пустые плоды, в которые превратились эти цветы. Используя его мудрый, хитрый и изворотливый ум. Истинная реальность и многообразие преступного мира для Бати было одно. Возможно, мы сами возникали и гибли в Движении благодаря своим мыслям. И даже если мы постоянно изнуряли в его мире, все наши доблести и заслуги для него были не более, чем единая искра, исчезающая в момент. Идейные Воры смотрят на мир просто, радоваться и обретать. Девиз их один:

- Кайфуй Ворам, хер мусорам!

Мы же уставали! Не будучи в криминальной жизни с детства, делали ошибки, избежать которых было трудно. Но что-то всё-таки нам удалось.

Средь волн морских гора Пэнлай высится, говорят,
там в рощах нефритово-золотых плоды, как огонь горят.
Съешь один и не будешь седым, а молодым навек.
Хотел бы уйти я в небесный дым, измученный человек!

Да, как говорится, «и любуюсь я лунным сиянием волн, только нет генерала Се». Китайская классика. Автор дописал до этих строк, вздохнул. Нелегко увидеть лицо незнакомого человека в пузырьке на поверхности чашки перед тем, как встретишь его в толпе. А обрести звание Вора ещё труднее!

- Двадцать процентов, - сказал Манерный, - двадцать процентов, Студент, и открывай, что хочешь.

- Не, - улыбнулся ЛеШий, - с него пятьдесят. - Бей своих, чтоб чужие боялись.

- Впадло только две вещи, - сказал Батя, - в очко давать и на ментов работать. Отбивать этого от чехов не впадло. Да только из него коммерсант такой же, как из меня. Или из тебя, Манерный! Какой ты коммерс? Ты только воровать со складов умеешь, конфеты эти всякие, а потом в переходах продавать, ты обычный спекулянт!  Ты чё, умеешь бизнес-планы составлять, договора? Как Миша Банкир? - Миша выдохнул, выпрямил плечи, на его щеках появился румянец, ушастый шибздик втянул голову в плечи.

- Был бы я богатый, уже б был, - сказал он.

- Не гони, - Батя неожиданно легко для своего веса повернулся ко всем, избушка, избушка. Когда было надо он умел двигаться быстро и не улыбаться.

- Андрей, сколько чехи у него уже забрали в целом? - Теперь Батя широко улыбнулся, стали видны платиновые коронки. Манерный начал обшаривать свои карманы, а владелец магазинов стал похож на капитулировавшего в 44-м году пожилого немца из народного ополчения.

– Вот, - Манерный достал откуда-то из смятого некогда очень дорогого итальянского костюма «Brioni» маленький покоцаный блокнот. Половина страничек была повыдергана, многие с мясом, на оставшихся неровным шизофреническим почерком уголовника были только неровные колонки цифр, понятные одному Андрею.Он начал лихорадочно подсчитывать. - Вот, это в мае они кинули их на «Госбанк», так? Ты тогда Катю в Париж отправил, чтобы она тебе на плечиках оттуда в самолёте одежду привезла. - Одну из секретарш Бати звали Катя. - Там было триста тысяч. - Шибздик кивнул, Студент поморщился. Кругом одни жабы! Ежа бы.

- Э, мы не в саду Зорге, - сказал Рома шибздику. Он имел в виду место отдыха в Баку. - С тобой не разговаривают, тихо мне, да?

ТЫ ЧЕ НЕРУССКИЙ

- Всего сколько? - спросил Батя. Король подземных переходов умоляюще посмотрел на влитого в кожаное кресло Батю. Тот кивнул головой. Манерный так же нервно комкая во руках блокнот, что у него в руках мухи, что-ли дуются, продолжал.

– Так, это октябрь...Тут им «Сбербанк» два раза на рекламу перевел, фраера там работают в «Сбербанке». Второй, конечно, не вернули...Это сто сорок штук. Им всё равно, они на Украине потеряли три миллиона вроде, и у них даже никого из бригады не выгнали, и в январе семьсот. Но тут они казанам отдали, Линару и Равилю, их ребятам отдал, Муса сказал, прошли в пополаме, поделили то есть. Значит, лимон, чуть больше! И ещё, - он показал на почти плачущего партнёра Миши, сам Миша все ещё по-пионерски преданно смотрел на бандитов, почти как новобранец на «Курсе молодого бойца» в армии на командира роты, у него дачу отняли по Ленинградке, дом, там участок тридцать соток, и, конечно, квартиру. Сказали, за «неуважение». И его «Мерседес», «126-й». - Студент длинно сплюнул в высокую никелированную урну «Техно».

- Тут в ремонт офиса чехи точно вложили ещё лимон.

«Что-то он не договаривает. Что-то не то», - подумал Студент. Этот коммерсант, не Манерный. Студент чувствовал за сто километров. Бита, ладно, солдат. Леший замёрз наглухо, ему всё равно, хуже, чем в Кузне, не бывает. Не было бы Бати, он бы тоже лежал сейчас на погосте за квартиры. Закончим, сегодня поедет к своей арабке Шейле, он мыслями уже в там. А Студент должен въехать. Тут, похоже, не обошлось без казанских, опасная тема. Движение из Казани пошло. Равиль пацан серьёзный, и чехи тут не при чём? Равиль коронован был сто лет назад, когда Студент ещё в трусах бегал по Пятигорску, дрался с корейцами. И в одних сандалиях. А машину этому банкиру не вернуть никак. Коня и ружьё джигиты не отдают. Умрут, но не вернут. Хороший был «мерин», правильный. Жалко! Верх откидной и на спидометре за двести.»

Однажды Студент приехал в «Night Flight» днём хлопнуть со своей Оксаной «вискаря», сплошной Татарстан! Он пятнадцать минут посидел, вышел, нет их «семьсот пятидесятой». Общаковая машина, взял. Ксюше нравились длинные холодные акулы немецкие. Пошел к охране, ничего не знают, подошёл кто-то в милицейской форме с ключом, снял сигнализацию, не торопясь сел и уехал. Мы что, знаем, чья чья?

Студент наверх, Оксану в грудь кулаком, ты навела?! Иногда бригада в своих неудачах подозревала близких им женщин, а она не знает! И всё, билет в зубы, хорошая машина метро. Так что так! Нарезали у нас казанские «750» в центре Москвы, и не предъявишь. Все под богом ходим, други мои. Под Аллахом.

Словно прочитав мысли подземного лавочника, Батя упёр подошёл к нему, наклонился, упёр руки в колени, опустил голову. Он смотрел сидящему на табуретке шибздику глаза в глаза.

- Ладно! Не в моих привычках спрашивать с таких, как ты за прошлое? Давай так? Из квартиры своей съезжай, ребята вас украдут. Тебя, жену твою, детей вывезут. Так спрячут, что никто не найдёт! На звонки не отвечай. Чехи подумают, убежал. Долги твои я заберу сам. - Он показал на Мишу, Миша подлетел к Бате, лизоблюд и подхалим. - Друга своего тоже с собой возьми переживать коммерческие неудачи, только не уходите в запой, с пьяного спрос вдвойне. Снимите номер в гостинице «Орехово». Завтра я тебе позвоню. Студент, внизу скажи, чтоб из кассы тебе десятку дала, дай им, - показал на Француза и Лешего, им предстояло эвакуировать семью шибздика, пусть возьмут, чтоб пустыми не катались! Попить чайку-кофейку.

Батя посмотрел на часы, кивнул Бите.

- Пошли, Юрец. Как говорится, работал бы я в милиции, круче бы бандита из меня не было, - все засмеялись, воровская шутка. - Разъехались!

Почти выйдя из шикарного кабинета, Студент посмотрел в глаза шибздику.

- Живи, король мышей! - Глаза у Студента были тёмные и холодные. - Не дай Бог ты нас где-то обманул. Понял? - Шибздик задёргал подбородком, Миша с опаской посмотрел на Студента. Манерный кивнул внимательно слушающему эти слова Лешему.

- Я никогда не говорю «Я», - сказал Студент. - Я всегда говорю «мы». - Он снова помягчел и принял свою обычную вальяжность. - А вообще, брось ты это всё, не грузись! Что было, то прошло. И исправить что-то невозможно. Кто знает, до завтра доживём? - глаза шибздика широко раскрылись от ужаса.

Все вышли из офиса, расселись по машинам. Батин «роллс» пацаны предварительно заперли своим увешанным жёлтыми противотуманками джипом «Wrangler» чтоб не угнали. Правильные ребята, двигаются без косяков!

Деньги получили Манерный и Француз, прямо на улице они распечатали пачку, разрывав зубами перевязывающую её крест-накрест бумажную ленту с надписью «10 000 USD», Француз бросил её не глядя в урну, хотел жить цивилизованно и попал. Деньги, так же не глядя, на ощупь, по толщине раздербанили, поделили, рассовали по карманам, скоро будет веселуха, поедут пугать семью несчастного коммерсанта страшными чеченцами. Кто ничего не умеет, тот не должен ничего хотеть, закон Движения. Умей проигрывать.

Студент с Катрюлей отогнали «Wrangler». Батя с Битой за рулём осторожно выехали, за ними Француз с банкиром Мишей на чёрнои «600м», габариты включены, на лобовом стекле спецпропуск, подписанный в ГУИН МВД, за ними, уже резко, с места в скорость чёрный «Ранглер» с Лешим и шибздиком, Леший включил на полную «Лесоповал».

Остались Батум со Скифом. Они сели в свой белый «кадиллак», Скиф за руль. Нос Скифа снова был сломан в спарринге,:и он на несколько секунд, прежде, чем влиться в поток пробок Москвы, запрокинул голову назад подышать.

- Нос надо делать, - сказал Батум.

- Что-то стресса у тебя много в глазах, - ответил Скиф, - зрачки расширены.

- Это всё х@уйня, - сказал Батум.

- Борешься с материальным миром, - сказал Скиф. - А есть Путь, как из всего этого выйти. Путь каратэ, пустая рука.

Батум отмахнулся.

- Знаю, не грузи. - Он бросил кривляться. - Будет война с чехами, Скиф. Это стопроцентно. Может, и с казанцами.

- Будет, - сказал Скиф. – Значит, будем умирать. Ща доедем до ЦСКА, - улыбнулся Скиф, – в баскет поиграем. Пока живы?

Батум наполовину прикрыл веками глаза, он думал о своём.

«Кадиллак» слился с плотной, гудящей от раскаленного июльского воздуха массой московских точил, не обращающих внимания на светофоры, не такие уж они в Москве и красные.

Охранники в будке долго глядели бригаде вслед. Наш офис охраняли ветераны горячих точек. Половина из них были такие же как мы. Если что, могли дать ножа.

- За что я люблю Москву, - сказал один из них, самый высокий, немного помолчав, - так это за то, что в ней в любой момент можно получить в бубен. В Питере поспокойнее. Например, - он махнул вслед пустоте, - от них.

- Да, - согласился с ним второй, - крутые! Наверное, мастера спорта.

- Нет, сидели долго, - сказал третий. Он был во возрасту самый старший, тихо и серьёзно поучительно поправил товарищей. - Или И то, и другое! Жалко мне их. Всё равно им конец один.

- А им терять нечего, - сказал первый, самый молодой. - Во, смотри! - Он показал на бумажную ленту с надписью «10 000 USD» в мусорном баке, - повернулся к третьему, - батя, пошли обедать! - Ворота офиса они закрыли наглухо, в московском переулке стало тихо. Наш офис, красивый, мажорный стал теперь пустой. На Плющихе медленно падал тополиный пух.