Проза. Июль

Богиня Степановна.

Колода опять странно перетасовалась, и у Наташи Васильевой родилась красавица. Когда она только появлялась на свет, солнце предчувуя Её появление померкло, зеркало в кабинете главврача треснуло, и божьи люди не стого ни с сего перекрестились. Она вышла на свет ровно в 12 минут первого, и это время запомнит весь род человеческий.
С первых лет жизни Богиня, так Наташа назвала свою дочь, росла светлым лучем для всего человечетва. Видя ее, люди переставали думать о глупостях, начинали улыбатся, сюсюкать, и шли куда то напевая веселые песни. Дома у Васильевых всегда было много гостей, поломников всяких, и все несли свой внутренний свет на алтарь Богини, который тогда назывался колыбелью. Она, Богиня, купалась в этом свете, она жила в нем, наслаждалась им, черпала своей маленькой, почти еще кукольной но уже прекрасной ладонью этот свет, раскидывала его вокруг себя и смеялась. Смеялась над убогими людишками, которые принесли себя к ее ногам, смеялась над тесной квартирой, где жили Васильевы, смеялась предчувствуя свое скорое возвышение, свою безграничную власть.
К трем годам девочка научилась замечательно помыкать всеми, кто был рядом с ней. Её желания исполнялись с быстротой молнии, ее мысли читались как библия, как указ свыше. К шести годам уже весь город знал Богиню, и каждый преклонял перед ней колено, и каждый был готов умереть за нее. Так и росла Богиня в своей ауре. Но не бывает все так хорошо. И в пятнадцать Богиня полюбила. А полюбила простого парня, который жил рядом с ней, сидел в на соседней парте, и, как и весь город, преклонялся ей с рождения. Но она не могла просто любить. Просто она не могла любить, вернее. Не мог ее избранник быть простым немым столбом рядом с Богиней, он должен был быть Богом. И тогда взрослая девочка со ст ранным именем начала отдавать свет, накопленный годами своему любимому. Маленькими горстями, чтоб он не умер от передоза, маленькими порциями, чтобы любимый подравнялся с ней хоть немного. И уже окружающие начали замечать перемену, и сам Кирилл даже начал понимать, что что-то не так, и возвышатся стал, и ходить по другому. И вот когда им стало по 20, они стали одинаковы. Богиня Степановна и Кирилл Максимович. Только теперь они только вместе могли быть так же светлы, так же могли уже взрослыми руками хватать людской свет, и нагло забирать себе. И уже грустили люди, видя их счастье, и не радовался человек, и не пел веселых песен. А молодые как-то потихоньку перестали любить друг друга, но жить как раньше не могли. Не могли не пользовать других, не могли сами. Не могли друг без друга. И живут теперь, нелюбимы и нелюбящие, пользуются отобранным светом, летают по аурам, играют на небесах грустные игры несчастных. И видя их сжалось сердце у меня. Я поднял воротник и пошел домой. Счастливее чем они, но так же несчастлив.


Люди в голове

Просто сейчас буду рассказывать про свои переживания. Они конечно тупенькие и кто то скажет что даже смешно - но для меня это важно и опять таки хочется писать, а писать не о чем. Знаете, бывает так - как-то все сразу плохо и прямо в один день всякие проблемы, всякая шняга, и еше когда ссал на штанину накапал, и бабка в очереди пернула, а на бабку же никто не подумает, подумают на парня с перегаром и волосами. И стоишь ты в очереди, воняет, на тебя все смотрят так осуждающе, телки хихикают, а бабка такая про себя "ААА, сука опять ненормального придурка подставила!". Ну и приходишь такой домой тебе хреново и ты начинаешь пить. И че? Лучше? А вот хрена лыого, нифига. Нифига не лучше. А даже хуже. И ты сидишь думаешь - "****ь, какое я гано, нихуя не могу, все плохо я алкашь и ****ец ничего не могу и я неудачник....". А потом берешь такую книгу какую-нибудь. Которая нравится. Начинаешь читать, думаешь - щас будет легче. И что? И опять ****ец. Ты же так писать не можешь, поэтому опять - "Бля, я гавно, мне так никогда не написать, я никто, я неудачник..." Вгоняешь себя короче в дипресняк. А потом опять пить. И круг такой замыкается, и все плохо. А тут во мне проснулся Гришковец, и я пишу, что на утро ты просыпаешься, и солнце так светит, и голова не сильно болит, и выходной, и все вроде нормально, и любимая девушка позвонила. И ты уже думаешь - да не такое я и гавно, и может еще и напишу что нить, и бабке отомщу, и нормально все будет. Но Гришковец во мне долго не живет, поэтому продолжаю - но тут ты видишь срач после вчерашнего, недопитое бухло, и опять никто не пишет коменты на твои рассказы, и издателям на тебя похуй и на стихах.ру тебя никто не читает. И опять - "Бля, я гавно." Что делать? Правильно, нихуя ты с этим не сделаешь. Надо пережить. Пару дней. Ну или пару лет. Ну или сколько там придется. А смотри, потом выходишь в блог, и кто то так тебе написал, что ты молодец, что ты гений, и что тебя любят. И гордость - правда ведь? - гордость и самолюбие такие шепчут - молодец! Я нихуя не гавно, я перец. А потом опять. Что делать? Правильно - нахуй интернет. Иди ***** работай и не забивай голову. Ты простой обыватель, живи нормально и не выебывайся. Но ты же не можешь, поэтому короче пей и думай что ты гавно. Я так делаю и ниче, живу. И даже пишу что-то. И кому то даже нравится. И тут Гришковец такой проснулся - Все у меня будет хорошо, я верю ! Но Гришковец умер - но я все равно гавно, но заебатое!


МАмонтов литератор.

Как то раз генерал Мамонтов написал книгу. Назвал ее "Самоидентификация рядового состава армии в период раннего постмодернизма". Дал почитать денщику, потом Кабуцкому, и еще двум любовницам давал, но они читать не стали, а просто похвалили генерала. А денщик прочитал, потом пенречитал, потом побрился, постирал мундир, начистил сапоги и пошел в таком виде к генералу.
- Господин Генерал! Я восхищен вашим литературным талантом! Я просто не перестаю удивлятся вашему нестандартному подходу к слову! Неожиданным поворотам сюжета! Таким правильно вставленным матам! Вы гений, генерал! Срочно едемте к издателю Плюваенкову!
- Меньше ****ежа, больше дела - запрягай! Ответил Мамонтов на поток лести в свою сторону.
И поехали они к издателю. Приезжают - а там о-о-о-огромная очередь! И Пушкины с Гоголями стоят пунш потягивают, И Чеховы с Буниными спорят р чем то, и даже Толстой и Достоевский бородами подоконники метут. И у всех в руках бумага, бумага, бумага - и на каждой буиаге буков видимо-невидимо! Встали в очередь, ждут. А перед ними Пастернак стоит и плачет чем то черным и похожим на февраль.
- Не плачь, Пастернак - говорит Мамонтов, - все у тебя наладится, ты же великий!
- Я знаю, Мамонтов, я по привычке просто. Покаж свою книгу.
Генерал протянул рукопись, Пастернак почитал. Потом Есенину передал, потом и Бунин с Чеховым подтянулись. И все начали генерала хвалить.
- Молодец генерал! Ой порадовал! Ой сукин сын! Генерал надулся, важный стал, и даже когда Евтушенко подошел даже руку не протянул и здороватся не стал! Зазнался.
Ну подошла очередь генерала, заходит он к издателю.
- На, Плюваенков, читай и немедленно побликуй!
Ну конешно прочитал, и конешно тут же напечатал 123 999 экземпляров, и перевел на 45 языков, и даже царю собственный экземпляр отправили. Ну Мамонтов премий всяких получил литературных, богемным стал, от радости кокаин стал нюхать. И все у него было бы хорошо, если бы не геморрой. И никакой морали. И все живы и счастливы. И даже Кабуцкий не очень то и расстроился. Вот бы мне так.


Руслан Ивантеев пришел из школы в районе двух дня. Дома было тихо, только из зала доносился легкий шепот. Раздевшись, Руслан пошел в зал.
Перед телевизором сидел папа и ковырял вилкой в зубах в поисках чего-нибудь вкусненького. После легкого приветствия мальчик решил вс-таки задать папе несколько вопросов.
- Папа, а легко ли быть человеком слова?
- Ну, сынок, тут смотря как. Если слово человека легкое, то и человеком слова быть легко... - ответил папа, многозгачительно почесывая вилкой повыше лопатки...
- А легко ли жить, не изменяя идее?
- Ну это очень легко - Идея -это очень редкое имя, и шансов женится на такой - очень мало - говорил отец, многозначительно выковыривая грязь из-под ногтей...
- Папа, а легко ли верить в судьбу?
- Намного сынок, намного легче чем верить в себя - прошептал престарелый мужчина в вытертом кресле, и заплакал...

Принц.

Варя Иванова ждала принца. До 13 лет, она ждала его истого. До 18 видела его во сне. До 25 искала среди толпы в клубах. До 40 - среди сотрудников. До 59 - плакала. А потом умерла.

Про любовь.
Как-то раз Семен Вениаминович женился. В жены взял красавицу, молоденькую да глупую. Любил ее, аж дух захватывало. Очень любил. А она его конечно не любила и изменяла ему направо и налево. А Семен знал, что она изменяет, и злился. Но ничего сделать не мог — такая у него была сильная любовь. А чтобы злость не копилась внутри, он выходил на улицу и бил таджиков — дворников. Такжиков он не так сильно любил. А потом прыгнул с восьмого этажа и разбился. От любви. Дурак такой.

Про Валю Головина

Ваня Головин был обычным мальчиком, только ему было 47, он заикался и не мог ходить с рождения. И это не смешно.

Про историю.

Попал я как то в одну историю. Вот была история так история. Не то что Древняя Греция и полуголые нимфы.

Про кризис.

Кризис — это как геморрой, только больше и свекла не помогает.

Про писательствование.

Я вот пришел с работы, и от нечего делать пишу всякую ерунду. А думаю о другом. - вот если я завтра приду на высотный монтаж в международный аэропорт «Шереметьево» в арафатке с замотанным на манер палестинского экстремиста лицом — схвачу ли я пулю? А еще думаю о заговоре маленьких медвежат и котят, арбузе и наступлении ночи.... Спать хочется, а просыпатся не хочется. Поэтому желательно не спать. Но если не спать - то я завтра с вышки упаду. Хотя если надену арафатку, то может быть упаду не от недосыпания. Вот такие странные мысли. Арбуз.

Про нападение инопланетян.

На педагога младших классов Людмилу Валериановну Присухину напали инопланетяне. Ну не то чтоб напали, и не то чтобы инопланетяне, но как она говорила, что это было внеземное чувство.

Киллер.

Задумал как-то я стать киллером. Ну не то, чтобы мне нравилось людей убивать, просто деньги и все такое. А потом решил стать Хазановым,. Тоже чисто из-за денег. Хотел быть еще Игорем Верником, Друзем или на худой конец Шемякиным. Но из этого нихрена не вышло, поэтому я не богат и фамилия у меня другая.