Последний поэт деревни...

«…ПОСЛЕДНИЙ ПОЭТ ДЕРЕВНИ…»

Россия в творчестве С.Есенина – это прежде всего Россия избяная, деревянная, полевая. Это «потом пропахшая  выть», которую «нельзя не ласкать, не любить», «низкий дом с голубыми ставнями», «поле, луга и лес, принакрытые сереньким ситцем… северных бедных небес». «Русь моя, деревенская Русь! Я один твой певец и глашатай… – писал поэт и добавлял: – Вот оно, мое стадо рыжее! Кто ж воспеть его лучше мог?» Но он ощущал себя не только лучшим, но и последним поэтом деревни, и оттого его стихи трагические. России исконной, отцовской и дедовской, степной противостояла Россия городская, стальная, которая наступала на дорогие есенинскому сердцу поля и нивы.  И он встал на их защиту.

Однако силы были не равные. В поэме «Сорокоуст» с болью писал Есенин о равнинах, «к глоткам которых» «тянул пятерню» «страшный вестник», о дворовом «молчальнике быке», который «почуял беду над полем», о мельнице, которая «навострила» в горьком предчувствии «свой мукомольный нюх». Наиболее трогательным получился образ красногривого жеребенка, наивно пытавшегося соревноваться с поездом.

Милый, милый, смешной дуралей,
Ну куда он, куда он гонится? –
писал поэт, обращаясь к жеребенку.
Неужели он не знает, что живых коней
Победила стальная конница?

К созданию этого образа, ставшего символом уходящей деревни, подтолкнула Есенина ситуация, подсмотренная им в жизни: «Ехали мы от Тихорецкой на Пятигорск, – писал поэт, – вдруг слышим крики, выглядываем в окно, и что же? Видим, за паровозом что есть силы скачет молоденький жеребенок. Так скачет, что нам сразу стало ясно, что он почему-то вздумал обогнать его. Бежал он очень долго, но под конец стал уставать, и на какой-то станции его поймали. Эпизод для кого-нибудь незначительный, а для меня он говорит очень много. Конь стальной победил коня живого. И этот маленький жеребенок был для меня наглядным дорогим вымирающим образом деревни…

Мне очень грустно сейчас, что история переживает эпоху умерщвления личности как живого, ведь идет совершенно не тот социализм, о котором я думал, а определенный и нарочитый, как какой-нибудь остров Елены, без славы и без мечтаний. Тесно в нем живому, тесно строящему мост в мир невидимый, ибо рубят и взрывают эти мосты из-под ног грядущих поколений».

С годами конфликт между «живым», деревенским и «стальным», городским в творчестве Есенина углубляется. Поэт пытается понять и принять новую, «каменную» Россию, идущую на смену старой, «дедовской» Руси, пробует воспеть ее (например, в стихотворении «Неуютная жидкая лунность…»), но поняв безуспешность и ненужность этих попыток, признается:

Все равно остался я поэтом
Золотой бревенчатой избы.

Из знаменитого стихотворения «Спит ковыль. Равнина дорогая…» мы узнаем, как мучительно отозвались в есенинском сердце произошедшие перемены:

По ночам, прижавшись к изголовью,
Вижу я, как сильного врага,
Как чужая юность брызжет новью
На мои поляны и луга.

Советская Россия предстает в стихотворении в образах «сильного врага», «чужой юности», брызжущих «новью» на есенинские «поляны и луга». Эта страшная коммунистическая новь теснит поэта, и он просит об одном: о возможности «на родине любимой, все любя, спокойно умереть!»

Образ любимой, но не любящей поэта родины возникает вновь в стихотворении «Русь Советская». Посетивший после длительной разлуки родные края лирик чувствует себя здесь иностранцем, никому не нужным пилигримом «бог весть с какой далекой стороны», поэзию которого молодежь променяла – смешно сказать! – на «агитки Бедного Демьяна». Ему не с кем поговорить, поделиться «той грустной радостью», что он «остался жив».

Жизнь села, увиденная в 1924 году, не восхищает и не восторгает поэта, а, наоборот, наводит его на тягостные и горькие размышления. Революционный «ураган прошел», унеся с собой многих близких людей. Перемены до неузнаваемости изменили деревенскую жизнь. Она такова, что лучше бы ее не видеть вовсе. «Даже мельница – бревенчатая птица с крылом единственным – стоит, глаза смежив». Этот же мотив встречается и в других произведениях Есенина.

Нет, уж лучше мне не смотреть.
Чтобы вдруг не увидеть худшего.
Я на всю эту ржавую мреть
Буду щурить глаза и суживать, –

сказано в стихотворении, начинающемся строкой «Сторона ль ты моя, сторона!..»

В «Руси советской» не только мельница, но и деревья не довольны переменами: «Клены морщатся ушами длинных веток», слушая напыщенный рассказ «хромого красноармейца с ликом сонным» о взятии Перекопа.

Критик и журналист А.Воронский приводит слова Есенина, сказанные им после возвращения из Константинова: «Все новое и непохожее. Все очень странно». Воронский свидетельствует, что «после этой поездки Есенин некоторое время ходил притихший и как будто потерявший что-то в родимых краях».

Но поэт сумел подняться выше личных обид и неприязни к новой власти. Не понимая и отвергая новую действительность, он благословил молодежь, увидевшую в социализме будущее страны:

Цветите, юные! И здоровейте телом!

Себе же он оставил роль одинокого пилигрима, бредущего « к неведомым пределам», певца «шестой части земли с названьем кратким «Русь».