Вошёл в Божий храм...

                Я вошёл в Божий храм, и, застыл, подобно статуе – настолько многолик, многоцветен и, многозначителен взгляд...

Строгий, вдумчивый и вопрошающе-укоряющий, подбадривающий, и, чем-то напоминающий: « А ты! Записался добровольцем?» ( В приёмном отделении гомельского ожогового центра местные остряки-самоучки нарисовали на стене гвоздём мужика в хирургической шапочке с цепким взглядом, хищными вампирскими клыками и зверским выражением лица,
вопрошающего: « А ты записался к нам в больницу?»).
Многоголосый хор задевал в душе  самые нежные нити, рожавшие прикосновениями звуки трепетной арфы.
Колонны многократно отражали звук, и люди плакали, охотно или невольно повинуясь святому порыву самоотречения...
Чад многочисленных свечей заставлял чуть прищуривать мои нахальные глаза, и, мешал видеть Его  множественные лики - совсем не это искал я.
Искал, повинуясь неосознанному до конца голосу.
Нет, даже не голосу, а какому-то неясному зову.
Искал, пробираясь среди седых грязных шаркающих и шамкающих старух-пьяниц и просто пьяниц (алчущих у пивного «соска» с пяти утра), убогих и калек....

В самом центре над алтарём висела огромная ярко-ослепляющая Боль.
С каждым новым поверившим в Неё, она становилась могущественнее, глобальнее, всё более ужасающей.
Лики святых вылупились на Неё, не в силах поверить её рождению, поблёскивая стёклами как слезами.
Неподдельный ужас в их глазах вдохновлял всю эту убогую братию молиться Ему там, где Им и не пахло.
И, тоска не по Нему, а по Смерти! витала в воздухе вместе с  мыслями молящихся.
Но не нужны людям ни полуистлевшие иконы, ни вся купленная пышнообрядность – островок «веры» без отчаяния..

Тщётно обходил я все оплёванные и заблёванные закоулки, переступая через балдеющих экстазирующих старух...

Ибо людей Моей Веры здесь не было.
Ибо они мне не нужны.
И, здесь не было той иконы, которую я тщётно искал...
Иконы Мадонны Ирины…