Памяти Якова Хелемского
- Выхожу один я на дорогу; сквозь туман кремнистый путь блестит.
- Хорошо. И побольше подробностей. Только не растягивайте. У нас мало времени.
- Ночь, улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет
- Почему Вы решили, что свет бессмысленный? Впрочем, неважно. Продолжайте, я записываю в протокол.
- Девушка в платье из ситца
- Так. С этого момента меня интересует каждая деталь. Учтите, от этого зависит, где вы проведёте ближайшие годы.
- Вы понимаете. Только несколько минут. Только несколько минут, между нами длилась та беседа. Я спрашиваю её: «Как, скажи, тебя зовут? Как, скажи, тебя зовут?»
- Подождите. Почему Вы дважды спрашивали. Их что две было?
- Нет, одна. Я иногда каждую фразу дважды повторяю для убедительности.
- Понятно. Продолжайте.
- Она мне отвечает вопросом на вопрос, понимаете: «Что, - говорит – в имени тебе моём? Оно, - говорит – умрёт, как шум печальный, волны плеснувшей в берег дальний».
- Это нормальная реакция девушки в платье из ситца. А почему Вы именно к ней подошли с этим вопросом.
- Понимаете, она так медленно прошла меж пьяными; была без спутников, - одна; дышала духами и туманами и веяли древними поверьями её упругие шелка.
- Мда. Повод ли это? А ну кА подождите. Какие шелка? Вы же говорили ситец.
- Ну, это образно я имею в виду. Я представил: и шляпа с траурными перьями и в кольцах узкая рука.
- В кольцах? Вас что интересовали её украшения?
- Да нет. То есть, да, конечно интересовали. Но не в том совсем смысле. Вы понимаете, у меня очень богатое воображение. Мне бывает такие сны снятся…
- Сны? Это может смягчить вашу участь. Какие сны? Приведите пример.
- Мне снится, что в некоем зале, где я не бывал никогда, играют какую-то пьесу. И я приезжаю туда. Я знаю, что скоро мой выход. Я вверх по ступеням бегу. Но как называется пьеса, я вспомнить никак не могу. Меж тем я решительно знаю по прихоти сна моего, что я в этой пьесе играю, но только не помню – кого. Меж тем я отчетливо помню – я занят в одной из ролей. Но я этой пьесы не знаю и роли не помню своей. Сейчас я шагну обреченно, кулисы раздвинув рукой. Но я не играл этой роли и пьесы не знаю такой. Там, кажется, ловят кого-то. И смута стоит на Руси. И кто-то взывает: – Марина, помилуй меня и спаси! И, кажется, он самозванец. И кто-то торопит коней. Но я этой пьесы не знаю. Я даже не слышал о ней. Не знаю, не слышал, не помню. В глаза никогда не видал. Ну, разве что в детстве когда-то подобное что-то читал. Ну, разве что в давние годы, когда еще школьником был, учил я подобное что-то, да вскоре, видать, позабыл. И должен я выйти на сцену и весь этот хаос облечь в поступки, движенья и жесты, в прямую и ясную речь. Я должен на миг озариться и сразу, шагнув за черту, какую-то длинную фразу легко подхватить на лету. И сон мой все время на грани, на крайнем отрезке пути, где дальше идти невозможно, и все-таки надо идти. Сейчас я шагну обреченно, кулисы раздвинув рукой. Но я не играл этой роли и пьесы не знаю такой. Я все еще медлю и медлю. Но круглый оранжевый свет ко мне подступает вплотную, и мне уже выхода нет.
- Да, задержанный! Это, пожалуй, точно смягчит вашу участь. Боюсь, Вам вообще не к нам. Вы сейчас хорошо себя чувствуете?
- Сейчас да. Но если я заболею, - к врачам обращаться не стану.
- Правильно вообще-то в наше время. Обращайтесь к друзьям. А где и кем Вы работаете?
- Я путевой обходчик.
- Странная профессия. И чем Вы занимаетесь? Что входит в ваши обязанности?
- Где черный ветер, как налетчик, Поет на языке блатном, Проходит путевой обходчик, Во всей степи один с огнем. Над полосою отчужденья Фонарь качается в руке, Как два крыла из сновиденья В средине ночи на реке. И в желтом колыбельном свете У мирозданья на краю Я по единственной примете Родную землю узнаю. Есть в рельсах железнодорожных Пророческий и смутный зов Благословенных, невозможных, Не спящих ночью городов. И осторожно, как художник, Следит приезжий за огнем, Покуда железнодорожник Не пропадет в краю степном.
- Скажите, а Вам всегда кажется, что ветер поёт на блатном языке?
- Это зависит от силы ветра. А можно мне тоже Вас спросить?
- Спрашивайте.
- Вам не случалось двух сестер Замужних слышать разговор?
- О чем тут, боже справедливый, Не судят милые уста! О русских нравов простота! Я, право, человек нелживый -- А из-за ширмов раза два Такие слышал я слова...А какое это имеет отношение к нашей ситуации?
- Понимаете, я заметил, когда человек долго со мной общается он немного меняет своё отношение к жизни.
- Вы не путайте меня. Чем у Вас дело закончилось с девушкой в платье из ситца?
- Паренёк с московскою гитарою
И девчушка в мамином платке
Бродят дружной парою, неразлучной парою,
От столичных улиц вдалеке.
Их любовью первой озарённые
Ожили пустынные края.
Это вам, романтики,
Это вам, влюблённые,
Песня посвящается моя.
Это вам, романтики,
Это вам, влюблённые,
Песня посвящается моя.
Поют оба:
Всё руками собственными создано,
Пройдены нелёгкие пути.
Под степными звёздами, обжитыми звёздами
Хорошо любимую найти.
Дружба в испытаниях рождённая
Никогда не рушится, друзья.
Это вам, романтики,
Это вам, влюблённые,
Песня посвящается моя.
Это вам, романтики,
Это вам, влюблённые,
Песня посвящается моя.
Новосёлам, ставшим старожилами,
Хорошо мечтается вдвоём.
Юность беспокойная, юность быстрокрылая
Шепчется о будущем своём.
Бродит пара полночью бессонною
Вдоль степного тихого ручья.
Это вам, романтики,
Это вам, влюблённые,
Песня посвящается моя.
Это вам, романтики,
Это вам, влюблённые,
Песня посвящается моя.
Свидетельство о публикации №109071300498
Нина.
Нина Гаврилина 27.10.2010 23:52 Заявить о нарушении
Владимир Сорокин. Норма (фрагменты из романа)
* Часть седьмая, отрывок *
Сигнал из провинции.
На столе Симоненко, зазвонил один из трех телефонов. Судя по длинным
назойливым звонкам, вызывала междугородняя. Симоненко поднял трубку:
- Восемьдесят девятый слушает.
- Товаришь полковник?
- Да
- Здравия желаю, товарищ полковник, это капитан Дубцов говорит из
Днепропетровска.
- Слушаю вас.
- Товарищ полковник, тут у нас... в общем я вам доложить хотел... да
вот не знаю с чего начать...
- Начните с начала, капитан.
- В общем, товарищ полковник, у нас вдоль маленьких домиков белых
акация душно цветет. И здесь недалеко, полчаса от Днепропетровска, село
Жупаница, одна хорошая девочка Лида на улице Южной живет.
- Так. Ну и что?
- Ее золотые косицы, товарищ полковник, затянуты, будто жгуты. А по
платью, по синему ситцу, как в поле, мелькают цветы.
- Так.
- Вот. Ну вовсе, представьте, неловко, что рыжий пройдоха Апрель
бесшумной пыльцою веснушек засыпал ее утром постель.
- Это кто?
- Да еврей один, спекулянт, гнусная личность. Но дело не в нем. Я
думаю, товарищ полковник, не зря с одобрением веселым соседи глядят из окна,
когда на занятия в школу с портфелем приходит она. В оконном стекле
отражаясь, товарищ полковник, по миру идет не спеша, хоршоая девочка Лида...
- Да чем же она хороша? - прижав трубку плечом к уху, полковник закрыл
лежащее перед ним дело, стал завязывать тесемки.
- Так вот, спросите об этом мальчишку, что в доме напротив живет. Он с
именем этим ложится, он с именем эим встает! Недаром ведь на каменных
плитах, где милый ботинок ступал, "Хорошая девочка Лида!" с отчаянья он
написал!
- Ну а почему вы нам звоните? Что, сами не можете допросить? У вас ведь
свое начальство есть. Доложите Земишеву.
- Так в том-то и дело, товарищ полковник, что докладывал я! Два раза. А
он как-то не реагировал. Может занят... может что...
- Ну а почему именно мне? Ведь вас Пузырев курирует.
- Но вы ведь работали у нас, товарищ полковник, места знаете...
- Знаю-то знаю, но что из этого? Да и вообще, ну написал этот парень,
ну и что?
- Так, товарищ полковник, не может людей не растрогать мальчишки
упрямого пыл!
- Да бросьте вы. Так, капитан, Пушкин влюблялся, должно быть, так
Гейне, наверное, любил.
- Но, товарищ полковник, он ведь вырастет, станет известным!
- Ну и покинет, в конечном счете, пенаты свои...
- Но окажется улица тесной для этой огромной любви! Ведь преграды
влюбленному нету, смущенье и робость - вранье! На всех перекрестках планеты
напишет он имя ее. Вот ведь в чем дело!
Полковник задумался, потер густо поросшую бровь. Капитан тоже замолчал.
В трубке слабо шуршало, и изредка оживали короткие потрескивания.
Прошла минута.
- Говорите? - зазвенел близкий голос телефонистки.
- Да, да, говорим, - заворочался Симоненко.
- Говорим, говорим, - отозвался Дубцов. - Ну так, что ж делать, Сергей
Алексаныч?
Симоменко вздохнул:
- Слушай, капитан... ну и пусть, в конце концов, он пишет.
- Как так?
- Да вот так. Пусть пишет. На полюсе Южном - огнями. Пшеницей - в
кубанских степях. А на русских полянах - цветами. И пеной морской - на
морях.
- Но ведь товарищ полковник, так он и в небо залезет ночное, все пальцы
себе обожжет...
- Правильно. И вскоре над тихой землею созвездие Лиды взойдет. И пусть
будут ночами светиться над нами не год и не два на синих небесных страницах
красивые эти слова. Понятно?
- Понятно, товарищ полковник.
- А спекулянта этого, как его...
- Апрель, Семен Израилевич.
- Вот, Апреля этого передайте милиции, пусть она им занимается. Плодить
спеулянтов не надо.
- Хорошо, товарищ полковник.
- А Земишеву привет от меня.
- Обязательно передам, товарищ полковник.
- Ну будь здоров.
- Всего доброго, товарищ полковник.
Уменяимянету Этоправопоэта 28.10.2010 00:22 Заявить о нарушении