Кажется, я пишу повесть...

   Кажется, я пишу повесть – нелепую повесть своей нелепой жизни, нелепую пьесу с дурацкими декорациями, неловкими движениями случайных актёров и, сказанными невпопад словами.
Театр абсурда.
В котором мы вынужденно играем второстепенные роли, эпизодически повторяя несколько заученных наизусть фраз.
Как ни странно, в каждом случае они приобретают даже почти противоположный смысл.
Движения, не отработанные заранее – бездоказательны, полностью никому не нужны; слова – невыразительны, стёрты, глухи; лица – безразличны, словно им все равно, чем завершится действие.
Может быть, важен не сам финал?
Когда через десяток-другой мёрзлые комья земли закроют занавес?...

Аплодисментов не будет, ибо в пьесах абсурда нет зрителей – только участники.
В форме и без.
С совестью и без неё.
Семейные и холостые.
Мёртвые и живые -  живьём?..

Один раз в троллейбусе Гомеля видел: по шее у мужика полз  огромный чёрный могильный жук, а он этого вроде бы и не чувствовал.
Я наклонился и сказал ему об этом – никакой реакции не последовало: как и до этого он безразлично смотрел в окно.
Днём. Мне стало жутко, и я вышел из троллейбуса...   
             
Когда-нибудь Режиссёр  хлопнет в ладоши, и, всё начнётся сначала: дежурные улыбки займут свои места...

Актёров становится всё больше и больше – с чужими юными лицами, с незнакомыми узкими  щелями-прорезями глаз, с чужеземным акцентом и деспотическим юмором.
Слова будут выскакивать всё быстрее, теряя интонацию, пока не превратятся в сплошной непрерывный мерный гул.
Жесты станут живее, энергичнее, пока не сольются в тупое хаотичное покачивание толпы.
Всё поглотит яркая вспышка.
Исчезнут все: гонители и гонимые, любящие и любимые, тираны и их жертвы...

Совсем случайно (или совсем не случайно ) не исчезнет книжка с обгоревшей обложкой, из которой выскользнет твоя фотография со стихами на обороте...