***

Я буду смотреть на тебя. Долго, не мигая, невыносимо. Бить наотмашь словами по небритым щекам. Целовать глаза. Я ведь конченая, мне все простительно. Буду делать больно и утверждать, что это любя. С меня взятки гладки, я никому не по силам. И даже если несусь в кювет, не жму на тормоза. Никогда не говорю вопросительно.

Я буду смотреть на тебя. Нежно и влажно и так... Что слезы едва не потекут по небритым твоим щекам. И ты безудержно будешь целовать бугристые ковшики моих ладоней. И на секунду поверишь, что я сама устала от вечных атак, когда я переступлю через платье и прошепчу welcome. Но ты ведь так про меня ничего и не понял.

Я буду гнать тебя вон среди ночи. А после, когда ты оденешься, ложиться под дверью. И проверять, рискнешь ли ты через меня переступить. Я буду читать тебя между строчек. Но, конечно, ни одному твоему слову не поверю. Потому что мне давно уже нечего терять и тысячи лет неинтересно жить.

А потом сама открою тебе и дверь. И сама ее за тобой закрою. И не буду плакать. И ты сам уже удивишься теперь. Потому совсем скоро вернешься с сигаретами и сунешь мне в рот прикуренную, чтобы я унялась наконец что ли. Ты же не хочешь моей крови. И еще не хочешь, чтобы я разводила слякоть. Я ведь сама декларирую, что не боюсь боли.

Я буду красить рот красным и становиться перед тобой на колени. А потом ты губами размажешь красное по моему телу. Я разрыдаюсь от того, как это прекрасно. И заявлю, что отныне и навсегда ты мой пленник. А ты обнимешь меня и будешь гладить легонько и дуть на затылок несмело.

Я разом успокоюсь и беззвучно поцелую твою шею. И скажу, что тебе пора, потому что я хочу спать. Ты уложишь меня, укутаешь, и будешь наблюдать, как я засыпаю. Знаешь, я умею все-все, а вот прощаться не умею. И еще не умею играть в «тишь да гладь божью благодать». Может, я совершенно безумная. Но ведь именно это тебя во мне привлекает.