День убегающий

•       


День, убегающий в праздные сумерки,
тает и тает… по капле… по капле…
сквозь пелену набухающей пакли
серого облака. Глубже и глубже
время уходит в пространство бездонное
непредсказуемо и невозвратно –
шорох секунд, электричества пятна,
мглой затянулась дорожка обратная.
И расплескалось лохматое облако,
в сон облачив сиротливое капище,
и топора оголённая лапища
чёрною птицею падает вниз.


•


Горячий свет. Лучами опалим
я медленно входил в случайный город.
Быть может, это – Иерусалим,
быть может – Нижний Новгород, но молод
ещё был мир, и он не знал имён
и тихо жил не ведая печали,
как все живут, когда они в начале,
но я пришёл из будущих времён –
и чужаком бродил среди людей,
как желчный пёс средь добрых лошадей.




          ТЕАТР

Как будто небо было голубым,
как будто жест – немая бесконечность,
как будто осень – странный белый дым,
а голос – ожидаемая вечность;
случайный взгляд неведомых глубин
задумчиво скользит вдоль коромысла,
перемещая истины рубин
до состоянья подлинного смысла,
до полного слиянья естества
с причудливым изгибом рук и тела,
людского неземного колдовства,
которого душа твоя хотела.




     ОСЕНЬ  КАЗАНОВЫ

Осень. Холодно. Дожди.
Ты меня, мой друг, не жди.
Я мечтаю у камина,
пью дымящиеся вина,
крепкий огненный настой.
Я сегодня – холостой.

Я сегодня тихий, пьяный,
в мягких туфлях из сафьяна
и в халате из парчи…
Мой дружочек, не ворчи.

Просто – осень, дождь, морока,
мне немного одиноко…
и пленительно до слёз,
и букет из чайных роз
мне тебя напоминает,
и душа моя внимает
шуму сонному в саду…

Я к тебе потом приду.


•


Может быть это я –
в зеленеющих этих ветвях?
Может быть.

Может быть это я –
в этом ветре упругом и сильном?

Может быть это я –
в облаках, отражённых рукой,
величаво несущих покой
в неизвестность из небытия?

Может небо – душа моя?

Может ты – это тоже я?


•


Между нами какой-то всплеск –
океанской волны? слезы?

Электричества синий луч
рассекает пространства ткань.

Снова всплеск – крови? реки,
утекающей прочь от нас?

Или это – струи дождя,
заливающие следы
между нами прошедших лет?

Или это – пропасти след
от когда-то бывшей гряды?





                КОКТЕЙЛЬ

Не соревнуясь в меткости стрельбы
ни с Робин Гудом, ни с Вильгельмом Теллем,
мы посидим в молчаньи за коктейлем,
не преступая времени черты,
но в беспредельность уносясь мечтами.

Когда стрела вонзается в мишень,
как острый взгляд вперяется в зеницы,
тогда бледнеют яблоки и лица,
и наконечник с треском входит в плоть,
где бродит страсть и до поры таится.

Питают думы корни наших встреч,
предвосхищая действенность событий,
ни слова, ни движенья голых плеч,
и тонкий волос еле держит меч…
двадцатом веке, где-то в Канзас-Сити.


•


И были дни похожие на листья,
и ветер их кружил над головами
у проходящих мимо. Боже правый!
Всё это продолжалось так недолго.
Стих ветер. Листья падали на землю…
Служитель парка их сметал метлой.


•


Карминный мак над холодом камина,
прозрачно утро, занавесь окна
приподнята почти наполовину
и солнца луч блуждает. Юный свет
разносит свежесть утреннего сада,
и сложенный лежит шотландский плед
на спинке кресла. Тихо дышит время
и, кажется, покой и красота –
та самая, та давняя поэма,
на краткий миг сошедшая с холста.


•


Что покоится в этой живой пустоте,
огибающей воздухом наши тела?
Льнёт прозрачное дерево к форме ствола,
как и мы к своей форме, незримые здесь.
Ветер носит молекулы прочих миров,
и густая листва полногрудых купин
отзывается трепетом, а из-за спин
шелестящих холмов восстают письмена
и сияют в ночи, заповедуя жизнь,
и читает душа эти знаки с листа…
Лишь познавшие грамоту эту уста-
ми скрепляют единственно верный союз.


•


Мы потерялись в темноте ночей,
улавливая импульсы, чей код
нас через расстоянья проведёт,
предуготовив встречу вне времён,
вне поколений, вне стеклянных брызг,
удачно имитирующих визг
пустеющего голоса Любви.
Всё меньше звёзд, редеет Млечный Путь,
всё дальше дом – неведомый, но наш.
Освободились гномы от поклаж
и думают: пришёл счастливый век.
Но день давно короче взгляда вглубь,
чужого, как родного, приголубь,
мы заплутали в поисках Его.


•


Принимая на веру слух предвещавший небо,
наступая на сны, черепа и сухие травы,
получая ссадины и порезы от острого стебля
и боль на подошвах ног, где под ними гравий,
тело движется вглубь и живущая в теле тайна,
называемая душой, вместе с ним проходит
все ступени дна до ступеней преддверья сада…
Но только душа в этот сад потаённый входит.


•

И тогда он сказал, обращаясь ко мне:
«Прошумят свои бурные жизни ветра
и дожди изольют свои слёзы; глаза
перестанут смотреть и однажды уснут,
чтоб проснуться в иной – синеве? белизне?
Голоса, что приносит с собой темнота,
так туманны, как кошки что серы, но слух
много тоньше у тех, кто их ждал, и тому
предназначено знать и терзаться весь срок
немотой, ибо быстрым того не дано –
им никак не узнать – синева? белизна?»

Так сказал одинокий и нищий старик.

Я спросил, что же видит он. – Старец молчал.




               РАССТАВАНИЕ

Нам грезится скольжение листвы,
и сумрак сада, и дыханье дома,
и мы к прощанью памятью ведомы,
к прощению, к забвению, когда
нас успокоит новая среда;
и ощущенье будущей истомы
ввергает душу в отрешённости струю,
смывающую чувственности звуки,
и, отнимая тающие руки,
я больше ничего не говорю.