Понос - полуавтобиографическая поэма

Жареная рыба,
Бедный мой карась,
Вы ведь жить могли бы,
Если бы не страсть.
                Н.М.Олейников

ПРОЛОГ

Застолье было – то, что надо:
И караси - души отрада,
И борщ (немного с чесночком),
Салат из огурцов с лучком.
Могу спеть оду колбасе,
Но на столе во всей красе
Бутылочки стояли в ряд ,––
Любых застолий авангард.

Да, похвалам конца не видно.
Но всё же очень мне обидно:
Желудок, мой надёжный друг,
Не справился с работой вдруг.
Запарился на карасях!
И я, как баба на сносях,
Руками обхватив живот,
Бегу с позором в огород.

Штаны снимая на бегу,
Я честь отнюдь не берегу.
Смотрите все: и стар, и млад!
Я своей жопе сам не рад.
Услышав горе-мои стоны,
Соседи, впившись в телефоны,
Кричат, переборщив сверх меры,
Что с огорода прёт холерой!

О, скорость «Скорой»! Всё – сирена!
Я на носилках, губы в пене.
И Гиппократ мне не поможет,
Ну а "Можайка"* – та всё может.
И, напугав прохожих сильно,
Обрызгав грязью их обильно,
Машина, словно метеор,
Влетела на больничный двор.


"Можайка" - городская инфекционка


ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Не знал я, бедный, что за срам  –
Попасться в лапы докторам.
Здесь стул – всех их болезней мера.
Моим словам у них нет веры.
Здесь кал – мерило наших бед!
И пробуют: на вкус, на запах, цвет.
Нет сил на баночку? С анализом заминка?
Тогда нагнитесь и раздвиньте половинки!
Здоровья нет на капельку мочи?
Крути конец и хоть кричи,
Но Родине моча нужна!
Не любопытствуй: «на рожна?»

Тот день я трупом пролежал.
В глазах – туман, а в мыслях – кал.
Не ел, бессвязно бормотал,
И, если честно, смерти ждал.
Пургена доктор дал таблетку,
Потом про школьные отметки,
Мне в анус глядя, вопрошал…
И очень нежно руку жал.

С неба звёздочка упала.
Как ты там, анализ кала?
Спутник Землю обогнул.
Где ты, друг мой, твёрдый стул?


ДЕНЬ ВТОРОЙ

Я очень нервно ночью спал:
Нелепо пукал и икал.
Мне снились «Сникерсы» и кал.
Я без орехов выбирал.
И выбрал, даже откусил…
Но выплюнуть хватило сил!
И тихо пели караси:
То «до-ре-ми-фа-соль-ля-си»,
То «до-ре-ми-до-ре-до» спели!
И нагло «Сникерсы» доели…

В таком гнуснейшем состояньи
Я был больницы достояньем.
Меня пощупать врач пришёл,
Но изменений не нашёл.
Вы, говорит, больной, лежите,
Читайте, спите, не спешите
Домой бациллу унести,–
Мы вас попробуем спасти.
Да что, шепчу, меня спасать?
Устал я вирусом марать
Негабаритную кроватку.
Попчонку вытрите хоть ваткой!
Мне, доктор, был не в руку сон,
А в две уже не влазит он!
Не наваляет даже слон
Такого сна. Я – чемпион!

«Видали всяких за свой век.
Ты даже здесь не человек»,–
Сказал мне местный Айболит.
«Говно ты! Энтероколит!»

Мольбам моим врачи не внемлют,
Ведь сострадание в них дремлет.

На койку лёг я и затих…
Да, я отчаянно был лих,
Пока в их лапы не попал.
Пока не стал сдавать им кал!

Эх, караси! Я вас любил…
За что себя я погубил?!


ДЕНЬ ТРЕТИЙ

У всех порядочных людей
В роду возможен иудей.
И день с молитвы начинать
Учили всех отец и мать...

Мой третий начался не хуже.
Я посреди фекальной лужи
Отдался водным процедурам:
Шприц – молодец, а клизма – дура!

В гестапо с доктором играли:
По-русски «мама» мы кричали.

Как греки древние сказали:
Опорожняйся, хохоча!
Но била в голову моча,
И мозг проткнул немой вопрос:
За что мне Бог послал понос?

И слышу голос я с небес:
«Ты – грешник! И тобою бес
Через желудок овладел.
И много-много черных дел
Ты мог наделать»… И успел,–
Подумал я и обалдел.

Ах, караси! Исчадье ада!
Да что мне, больше всех, что ль, надо?
Понос мой в Омен превратить?!
Экзерсис надо прекратить!
Устроить в жопе полигон?!
Видал я ваш Армагеддон!
Насрать на всё, – роится в мыслях, –
В прямом и  переносном смыслах!
И я осмыслил всё вокруг…
Прошёл последний ада круг,
Сквозь кучи терний, а не вдруг!
Меня покинул злой недуг.

Я верю, друг мой, в чудеса,
Но ровно пуд?.. За полчаса?

И вот на улице курю,
И сам себе я говорю
(Бурчу тихонечко под нос):
«Не так уж плох он, мой понос,
Коль я сижу в лесу на лавке,
А лавка на зелёной травке.
И лучик солнечный щекочет
Больную жопу, будто хочет
Выздоровлению помочь:
А ну, болезнь, иди-ка прочь!
Помыт, расчёсан и одет.
В палату носят мне обед.
Одежда, правда, не того,
Но сам Карден сказал бы «О-о-о!»

В подобных умозаключеньях
День третий, будто развлеченье,
Подвинул часовую стрелку
На вечер. Ужина тарелку
Я одной ложкой проглотил.
И лёгкий сон в себя впустил.


ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ

Я видел ночью дивный сон,
Как-будто я – Наполеон!
Я восседаю на коне,
Рука за пазухой и мне
Уж видится план покоренья мира…
Сна чудного тревожит лиру
Одна деталь (о, горе мне!) ––
Наполеон-то весь в говне.

Проснулся я в поту и только,
Но ощущенье лобных долек
Давало пищу для ума,
Немаловажную весьма:

Я мыслил и существовал!
Увы, в больнице, но мой кал
Бродил в ретортах и пробирках
С фамилией на каждой бирке.
И с каждым граммом экскрементов
Ваяли здесь эксперименты.

Моё говно зло били током,
С желудочным мешали соком,
Бросали с разной высоты,
Короче, были с ним на «ты».


И аспирантов вереница,
Едва успев опохмелится,
Свой гений, парадоксов друг,
На мой загадочный недуг
Из микроскопа обращали
И дико «Эврика!» кричали.

Но всё ж анализ есть анализ.
Пока мой кал пройдёт катализ,
Пока там лакмус покраснеет,
То моя жопа посинеет.
А с синей жопой –– не жилец:
Ешё день, два и всё –– мертвец!

И в этих грустных размышленьях
О специфичности леченья
Я ожидал анализ кала...
Как моя мысль низко пала!

Неужто водки было
За мной обосранным столом?!

Ну, надо ж быть таким ослом?

Как-будто проглотил скакалку…
Эх, караси! Ну… ёлки-палки!

ДЕНЬ ПЯТЫЙ

День пятый начинался утром
По книжке книжек «Кама Сутра»:
Я, клизма, поза «двадцать пять»…
День первый почитай опять.
Десятки опытов подсудных,
Сынов ошибок чьих-то трудных,
Я каждой клеткой испытал.
И буду пан или пропал,
Но людям правду расскажу
И попку в шрамах покажу!



Пойду в обманутый народ,
Заткну любому клизмой рот
И каждому скажу на ухо,
Что есть болезни тела, духа,
А есть банальнейший понос.
Не веришь? На, засунь свой нос!

Кричат: «Инсульт, инфаркт и рак!»
А сколько от поноса срак
По всей планете засыхает?
Пусть Гэллап жертвы сосчитает!



Я не Иисус! И не Толстой!
Но буду истине простой
Учить, что ходит Смерть с косой
По миру, сея катаклизмы.

Но может Смерть ходить и с клизмой!

Глисты и прочая херня
Сожрут вас так же, как меня.
Кишки мутируют в какашки,
И мысль, где же взять бумажку,
Заполнит ваше разложенье.
Забудь таблицу умноженья,
Семью, работу и карьеру –
Беги к очковому барьеру!

А можно классиков любить:
Руками, жопой чистым быть,
Или прекрасным –– всё равно.
Иначе – клизма. Смерть. Говно.

Зачем же столько страшных мук
Из-за однажды грязных рук?

Чтобы местами не болело,
Очистить надо разум, тело.
Заняться мыслями, душой,
А не в говна кусок большой
Страну родную превращать.
И от поноса защищать
Планету нашу –– вашу мать!

Жить, а не существовать!!!


ЭПИЛОГ

Жрецы поэзии унылой,
Два критика (свинячьи рыла)
Сменили тему на «ПОНОС».
Один гундосит, сморщив нос:
«Фу. Мелко. Пошло. Гадко.
Хотя рифмуется всё гладко».

«Что рифма? Чувствуется слог,»–
Второй смолчать никак не смог,–
«Но как-то всё уж очень просто:
Тенденций нет. Проблемы роста
Потенции не решены.
Нет у читателя вины
За срач на маленькой планете.
Писал бы лучше о минете».

Тут первый хрюкнул похотливо:
«Бестселлером такое чтиво,
С говном, не станет никогда».

Второй поддакнул только: «Да».

«Подумаешь, какое диво?
Вот если бы усралась дива –
Заморская кинозвезда!..»

Второй опять поддакнул: «Да,
Такое можно бы послушать».

«Но всё ж проблема какать-кушать,
Хотя довольно и низка,
Больным читателям близка», ––
Промолвил первый критик сухо.

Второй лишь почесал за ухом.

«Есть преступленье, наказанье,
Есть муки, есть и состраданье.
Есть даже где-то крик души», ––
Смягчился первый. «Не спеши!» –
Второй одёрнул его лихо, –
Говну не пели ещё стиха!»

«Но были оды карасям?
И жидко какать там и сям
Интеллигентам приходилось!
Им бы поэма пригодилась!»

И голос первого крепчал
И дифирамбом зазвучал.
Но этот нежный монолог
Второй не слышал. Он не мог.
Второй сидел чернее тучи.
Как оказалось, его пучит.

Журчит соседний унитаз,
А он сидит не первый час.
И шепчет он, зажмурив глаз:
«Ну, не последний тебе раз…
Карась в ребро и в жопу сглаз!»

По туалетам люд сердитый.
Пол мокрый кафельный. Не мытый.
Лежит бумажка. Вся в говне.
Там всё о вас. И обо мне.

1987 –– 2002 гг.