Часовня на горе

СЦЕНА ПЕРВАЯ

У подножья горы, что нависла тяжёлой громадой,
Полыхают костры — инфернальные факелы ада.
И сидят у костров неподвижные странные люди
В домотканых одеждах. Но пусто на трапезном блюде.
Капюшоны на лоб натянув, подпоясавшись вервью,
Молча люди сидят. И не слышно ни птицы, ни зверя.
Редколесьем покрыта гора, и листва облетела.
Жжёт в груди, и тоскою измучено бренное тело.
Фиолетово небо вечернее — адовой краской,
Лишь чернеют стволы, жмутся люди друг к другу с опаской.
Вдруг сверкнули глаза, будто искры из-под капюшона.
И к костру подтолкнули меня. Всё во мне напряжённо.

Вестник горький пришёл: ещё двое пропали бесследно,
Утром в гору ушли, обещали вернуться к обедне.
— Что мне делать?

В ответ мне сказали сурово:
— Молиться!

А вокруг незнакомые странные страшные лица.
— Где молиться? — опять вопрошаю.
— В часовне,
Что стоит на горе, как маяк для души невесомой.

Только голос во тьме говорит:
 — Она слишком боится.
Потому не дойдет.

В ярких отблесках тёмные лица.
— Я совсем не боюсь, — отвечаю ему ли, себе я? —
Я дойду до часовни…

— Она хороша, как Психея!

Он глядит на меня бесконечно внимательным взглядом
Он дает мне краюшку: — Дорога покажется адом.
И запомни, сестра, на вершину приди до заката.
Будет завтрашний день за грехи, что свершила, расплата.
А пока отдохни. Ты уйдешь, как и все, на рассвете...

Закрываю глаза. Тишина. Только мысли и ветер.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Утро раннее, нет, это ночи исход незаметный.
В тишине поднимаюсь все выше к часовне заветной.
Я с собою борюсь, побеждая сомненья и слабость.
А вокруг дерева бронзовеют — в них сила и святость.
И скитаний моих неизменная рядом подружка,
Возвращает мне силы простая ржаная краюшка…

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Я стою на вершине — четыре часа пополудни.
Здесь своя маета, здесь свои суетливые будни.
Вот туристы идут к роднику за святою водою.
Я ж тиха и покорна, пришла со своею бедою.
Оживлённые лица, чужой, непонятный мне говор,
И шумит у часовни толпа, как души моей ворог.

СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ

Ничего необычного нет в этой тихой часовне.
Вижу двери резные, и медные вижу засовы,
Вижу лики икон, вижу дивные светлые своды,
Вижу пол керамический, весь испещрённый как соты,
Будто выложил кто-то искусной рукою узоры,
В середине цветок, и к нему так и тянутся взоры…

СЦЕНА ПЯТАЯ

Но пока я молюсь, незаметно часовня пустеет.
В окнах ярких вечернее небо внезапно темнеет.
Я осталась одна, смотрят скорбные лики с иконы…
И звучат в тишине отдалённые грустные звоны.
Только что это? Вдруг исчезают святейшие лики.
Вместо них чьи-то лица всплывают, как будто улики
Преступлений кошмарных, страданий ужасных гримасы.
Как же больно смотреть! Не знакомы ли мне они часом?
Ну конечно, знакомы! Они все пропали намедни.
Кто неделю назад, кто вчера. Эти мысли, как бредни!
Их гоню от себя, но взывают страдальчески лица!
И кричат о спасении. Страшное зрелище длится.
А пока я смотрю на портреты скитальцев, немая,
На полу лепестки раскрывает цветок, оживая.
Он растет на глазах, он становится мощным, о, боги!
Тянет щупальца он и уже обвивает мне ноги.
Я хочу закричать, но внезапно совсем онемела.
Я хочу побежать, но как будто сковали мне тело.
Я на стены смотрю, где висело семейство святое,
Вижу рамку одну, лика нет, лишь пространство пустое.
Словно жаром ожгло: для меня приготовлено место!
И от мысли такой что-то сердцу в груди моей тесно.
И последние силы собрав, я бросаюсь на выход!
И стучу, и кричу, и зову…
Вдруг становится тихо…

СЦЕНА ШЕСТАЯ

И как будто вдали разнобой голосов,
Кто-то вдруг открывает снаружи засов,
Чьи-то руки меня поднимают, несут…
Кто-то меч обнажает:
— Руби его тут!…

СЦЕНА СЕДЬМАЯ

Утро Божьего дня. Как же славят Создателя птицы!
Яркий луч упадет на лицо, на глаза, на ресницы…
Открываю глаза, но взираю на мир отрешённо.
Люди, люди вокруг, все снимают свои капюшоны.
Улыбаются мне, преподносят соцветья глициний.
Я смотрю на гармонию лиц, одеяний и линий.
— Ты спасла нас, сестра, как же долго страдания длились!
Тот цветок пожирал всех, кто в нашей часовне молились.
Ни один не посмел закричать, шевельнуться от страха!
И для всех, кто молился, предстала часовня, как плаха.
— Я смогла закричать.
— Ты смогла, ты одна не боялась.
— А часовня! Что с ней?
— А часовня часовней осталась.

СЦЕНА ВОСЬМАЯ

Тишина и прохлада в часовне. Здесь дух отдыхает.
Белый мраморный пол чистотой первозданной сияет.
Здесь иконы, как прежде, Спаситель и Дева Мария,
Что внимают молитвам безгрешным, а с ними святые.

СЦЕНА ДЕВЯТАЯ

Я стою на вершине горы, в небе солнца глазунья,
Подо мною долина, где ветры свободные ропщут.
Там теснятся сады и дерев апельсиновых рощи,
И далёкое море сливается с небом лазурью.
Я стою не одна. Ты по правую руку, как прежде.
— Ты меня не оставишь? — тебя вопрошаю в надежде.
— Никогда не оставлю!
— Но это не может быть правдой!
В жизни так не бывает!
— Бывает, бывает, и даром.
А теперь нам пора с гор спуститься в долину родную.
Поспешай же, сестра!...

В небе солнце сияет, ликуя.