Да рубись оно всё сплеча!

Там, где Муссоль вечно ждёт своего ненаглядного Хрэня
С вечно сальными парусами,
Никогда ничего не сдвинется в сторону отмены устоев.
Окаменевшие незабудки Пасхи
Валятся лицами в прах.
Крысы дохнут –
не только боги, расплодившие крысоловов.
Все молитвы прочитаны, хлеба надломленные скормлены,
Скормлены жирным ненасытным голубкам.
Дети спят снами праведников.
Рота, подъём!
Выходи строиться! Запевай!
И был вечер, и было утро. День шестой.
И прикончены были небо и земля,
И плоды все сорваны, и деревья срублены.
А в полдень притащился пьяный папик с козлёнком,
С маленьким таким козликом, всего за два зуза купленным.
Следом за папиком припёрлась дикая кошка,
Голодная кошка загрызла козлёнка,
Собака проснулась и слопала кошку.
Нет!
Это слишком дряхлая песенка, дети.
Надоело!
Рота! Равняйсь! Смирно! Вольно!
Куда-то пропал огонь,
Любивший жрать древесину.
Куда-то пропал хлебопёк,
Любивший замешивать тесто из глины.
Куда-то пропали тёртые калачи,
Любившие греться на печке.
Пой же теперь, мой сурок, не молчи,
Вой чёрным псом.
Лиц не осталось – кругом одни спины.
Из пластилина.
Чёрная речка скрипит паутиной.
Всё!