избранное 2004 - 2006

2004 – 2006

MUSEUM*
    (to Charles Baudelaire)

сюда, как в морг, предпочитают не ходить,
здесь занавешено и холодно –
не топят
элизиум соцреализма кроет копоть,
а стены копят
пыль и тишину.

и отовсюду на меня глазеет
мертвецкая мазня холстов
в этом аппендиксе искусства позабытом
единственные други мне –
совковый красный стол
и чахлый хлорофитум.

***

«сухая гроза»
проклятье степи
сырые стихи
хлебнули песка

в оскалах зеркал
глаза где тоска
и все мои страхи
спустили с цепи.

МИЗАНТРОП

мизантроп –
антипод толпы тоскливый
его теория ясна как летний день
быть в обществе и брезгует, и лень
«наступят на лицо
и плюнут в душу
что ждать ещё
от этих сволочей…»
вот так он свою внутреннюю стужу
смеряет взором пламенных очей

озлобленность приводит только к скуке
не ровен час от скуки помереть
приходится на мир, такой тупой,
такой убогий
сквозь щёлочку, несчастному смотреть.


мизантропическоyeahhhhh…

весной, когда ничто не знает меры
я без остатка растворяюсь в эфемерном
внимаю демонам, уставившись в окно
вдыхаю аромат нарциссов, но

вот лето, я опять в своём уме
и мне в нём тесно, душно, потно
и тошно видеть всякий раз
людей одетых модно

иду по городу, скорее в тень домов
в прохладу занавесок, в стены
чтоб зря не колебать основ
своей мировоззренческой системы

мне хорошо лишь если я одна
я ни в разведку не пойду, ни в бой
я в этом выборе вольна
и только так я остаюсь сама собой

***

моё существо заползает
всё глубже в спирали
где стен перламутр обещает
тепло и покой
снаружи стоят коробки
из фанеры и стали
и нет ничего,
что можно потрогать рукой

моё существо оплетает
вокруг себя кокон
на воздухе нити твердеют
белёсой слюдой
снаружи стоят коробки
с квадратами окон
и небо из пластика
с мёртвой водой.

***

воды реки темны и мелки
верхушки тополей в побелке
а утром пахнет сентябрём
пойдём гулять в конце недели
среди катальп, берёз и елей
всю паутину соберём

шмели ползут по георгинам
устало розы клонят спину
боярышник под солнцем весь измок
пойдём гулять в конце недели
среди катальп, берёз и елей
смотаем августа клубок.

***

черноплодная рябина
пахнет пылью
как и всё здесь

о чугунные решётки
дождь оскомину набил.

заржавевшие сплетенья
нежилых пространств забвенье

(как забытое виденье)
как навязчивый мотив

***

медведица встала на задние лапы
дачники встали у грядок
июнь всё клубничною кровью закапал
такой здесь порядок

спать на полу и ходить босяком
и проклинать всё на свете
дачу, жару, интернет теле-ком
вот всё, что я знаю о лете.

НОКТЮРНЫ

INTRO

путь
млечный
никого
на встречной
степью чёрной
не человечьей
дальний и
ближний
свет
глаз
песочных.
чёрный лак

было бы
всё просто
было бы
всё точно
так.

ПОЛНОЛУНИЕ

ночью белые жёлтые лилии
вино и музыка за мной
её взгляд чувствую спиной
и вот
я покорно иду
за луной

ночью плавные резкие линии
над городом её оскал распят
а в комнатах давно всё спят
и я
возвращаюсь назад.

***

все женщины
с луной обвенчаны
и все они
с ней в сговоре

только я как всегда
ни на чьей стороне…
только я как всегда
ни на чьей стороне

полынь пыльнее пыли
чабрец, бессмертник из песка,
и тот имеет цвет свой

и только я как прежде не имею
и только я как прежде не имею

вода соединяется с водой
кровь с кровью
и земля с землёю
и всё имеет цвет свой

и только я как прежде не имею
и только я как прежде не имею

давно уже лежу
нибе неме-ю

ноги и руки растащили
на трофеи
и мне всё снятся
коридоры
коридоры
и в моей спальне песни
пахнут лаком для ногтей

МРАК

как из кошмара ночь
картонная луна дрожит
на ниточке
сорвётся/захлебнётся

но я ничем не хуже
тоже ведь не прочь
кидать ножи
а после сесть и ждать
когда же небо, наконец, споткнётся

не сдавленное крышами домов
обрушится над этой бездной
и, сняв последний свой покров,
появится бесслёзный и беззвездный.

НОЧЬ
(to David Lynch)

пахнет лебедою
липнет в паутине
не наступит, ждёт когда
чуть асфальт остынет

возьмёт за руку,
заведёт в камыши
там, где редко ходят люди
подмигнёт
и скажет ШШШШШШШ
и тебя не будет

***
ЧЁРНО-БЕЛОЕ
(to Federico Garcia Lorka)

в белый шиповник махровый
не побоясь уколоться
выползла ночь из колодца

(скоро заухают совы)

белых акаций цветы
в ней затвердели как кости

(стынут надменные хосты).

***
сверчки о вечности вещают.
в бездушном свете фонаря
пустая лавочка в себе вмещает
весь ужас бытия.

МАНТРЫ

мантра тишины

1.
всё
матовое
небо завёрнуто
в вату

всё
развалилось
на атомы
как и мы

слова
ещё во рту
все скомканы
в этой комнате

только
стоять
у окна

2.
но я хожу там, где листья хрустки
с упрямством
и ботинком грубым
спешу разбавить хрупким звуком
молчанья сгустки.

3.
но
не получается
и это не моя вина

ничто
не бьётся
не стучит
и не качается
неизмерима
остаётся
тишина.

мантра: красота неподвижных объектов

ты убитый манекен
а я убийца
в твоих раскрытых глазах
плывут облака
а рот полон грязи
но посмотри на нас двоих
мы так глупы
-
чего ещё просить у неба
лёжа в канаве с дождевой водой
-
намокли сверчки на земле
но что они знают о боли
в твоём пластмассовом сердце
ей тоже нет места
и только в глазах плывут облака
-
я нашла лестницу
я нашла камень
-
я нашла письмо
в засохших лепестках роз я нашла красоту неподвижных объектов.

мантра красного и белого*

моя шизофрения
от лени я
откровенней и умней
пускай я не буду
буддой
но уйду в мир растений и камней

японский артерий
лучший цвет и критерий
красоты, если где-то на снегу

убить много времени
и звёзды просверлены
темно, я найти не могу

где
моя шизофрения
я убью своё время
и уйду в мир растений и камней.

мантра чая

лить слёзы в чай
так белое на чёрном
в заварке лепестки
и пальцы на руке
лепят мелодию
в минорном и мажорном
ладу,
но не с системой нервной.
плеснуть бы борной или серной
но только чай и тот остыл.

мантра утреннего тумана

утро туманно
и я
читаю
мантры

из пустоты и страха пустоты
плетут полотнища поблёкшие мечты

зелёный чай
окрасит шёлк
если не кровь героя, когда

истаю в воздухе
и растворюсь в воде
уйду под землю
и сгорю в огне

из этой очерствелой пустоты
я высижу прекрасные предметы

пускай
умирают
поэты
от жадности
в руках у красоты

и у меня на пальцах кровь
и на сетчатке кадры

и хрипнет голос
в повторенье мантры.





BEKETOVKA’ SUNSET* (BEKETOVKA’ NIGHTMARES I)

тридцать кошек или сорок кошек
развалились вдоль забора у зорянок
из облезлых солнцем выжженных окошек
рожи серые от вечных пьянок

(после девяти не суйся вон
до пятиметровых камышей
перережут горло, а потом
выдернут серёжки из ушей)

а не вдалеке, в тени «лукойла»
чёрная собака пьет из лужи
предзакатное, чуть радужное пойло
рядом в баке мусор не потушен

на верёвках сушатся штаны
без прищепок тряпки вниз упали
на восточной стороне ещё видны
странные конструкции из стали

остов полусгнившего сарая – храм;
в этой безвременной дыре
природа ежедневно умирает
и только камыши в одной поре.

2007

ПОЛИВИНИЛХЛОРИД*

когда твой вид
в моём окне
когда моё кино немое
когда внутри горит
поливинилхлорид

как ни скрывай,
я от тебя не скрою
-
то, что выходит с кровью
то, что между зимой и весною
трещина только для
лезвия
бритвы
-
на ржавых качелях луна
приглушены алго-
ритмы
и я готова к штурму
к бою
и на столе
фейхоа и хурма.

***

я рада, что ты рада, что я рада.
я жду звонка
и под твоею болтовнёй я
как под градом.
дрожит рука…

а над моим кварталом
запах шоколада,*
бензина, шашлыков и конопли,
но этому людскому смраду
не перебить
духи твои.

АПРЕЛЬ

в суицидальный месяц
в середине примаверы
в преддверие тепла
застыли скверы

я родилась
и вдруг похолодало
накрыла мгла

но прошлогодняя листва
мой дух питала
и согревала
как могла.

ДЕТСКОЙ ПОЛИКЛИНИКЕ №6

чебурашки – неваляшки
из пластмассового бреда
наркомана – обаяшки
на окне стоят и дремлют

на окне стоят и дремлют
надышавшись хлороформом
взгляд упулив в подоконник

и в порезах дерматина
ищут след валокордина.




***
(по дороге из Ольховки)

в чёрные щели
где белые соли
упала луна из фарфора
тучи
легли на столовые горы –
постятся титаны Гойи.
ночью едины
гнилые хибары
и вековые соборы
а между ними
ныне
и присно целые степи боли…

КАЛМЫКИЯ

степь зелена
и от тюльпанов терпки
её бессобытийные холмы

смородина
цветёт
и на коленки
чтобы её понюхать, мы упасть должны

к земле стать ближе,
молить прощенья,
каяться
смотреть как в ярко-синей пустоте пение
жаворонка
очерчивает ход светил

а Будда всё блестит и улыбается
(а Будда говорит: «не париться!»)
он всех простил.

ЛЕТНИЕ ЗАРИСОВКИ

***

акация извергнет в ночь
манжеты фламандских кружев
не зная пощады, за горло возьмёт и
молниеносно задушит

оставит болтаться,
рассматривать грядки,
ногами стучать о карниз
пред лицом темноты
а блудных котов хвосты
защекочут холодные пятки.

***

луны
с одной стороны
открытая скобка

собаки
и те робко лают
так, словно просят взаймы

полночное солнце везёт
сквозь темень небесная лодка,

а солнцу плевать
ему рано вставать
с другой стороны.

***

перебегать
от тени к тени
ждать ветра с Волги
в тёмных
арках

шептать
у стрёмных
подворотен
и проклинать
весь пух и пыль
и спотыкаться о коробки…

но лето сжалится и мне
богатый
предоставит выбор –

стать варёной свеклой
или вяленой рыбой
на асфальтовой сковородке.


***

солнце
саднит
давит
зенит

в смоге
как в масле
город стоит

во взгляде вороны
око циклона
а я по наклонной
мраморных плит.

***

ищу остатки тени
фантомы боли
по запахам растений
и канифоли

по басам бумбокса
по картинам Босха
но ничто не бесит
и нигде не колет.

УГОЛ ПАРКА (BEKETOVKA’ NIGHTMARES II)

сарай прогнил, но двери на замке
на кирпичах чернеют свастики
повсюду здесь в обыденной тоске
живут дешёвые ужастики

из жести лики пионерские
встают в луну из-под земли
так раньше лишь вампиры мерзкие
могли

в коросте ржавчины их глупые пророчества
бесхозный, позабытый всеми страх
изгои общества глядят на них и морщатся
и петухом Икарус всё кричит в солончаках.


La Belle Dame Sans Regrets
(музе)

только ты вызываешь слёзы
только ты этих слёз не видишь
только ты вызываешь слабость
и врастаешь во мне силой

от банальностей мой язык мягок
я разрежу его на две части
но змеёй для тебя не стану

в тебе яблоко ядом зелёным
но не стать для него ножом мне

эта жизнь
это жесть
где ни лечь
и ни сесть
и поют соловьи
и твоих
близоруких глаз звёзды

мигрень мне виски раздавит
а ты мимо пройдёшь, не заметив
эти руки и бусы эти

только ты моих слов не видишь
что прожгли мне мой лоб холодный
опостылевшим, жирным
times new roman

только ты моих слов не взлелеяв
для меня станешь смыслом вечным

в свете ламп и при свете свечном
возвышаясь колоссом в ночи
ты Медея
из мёда и меди
и слова, что ты мне отдаешь задарма
всё твои не рождённые дети.
-
я разорву провода
когда поют соловьи
и эти взгляды твои
какими ты никогда
не убивала меня
я растворяюсь в тебе
я возвышаю тебя
ты в замке
в башне
на облаке
горны трубят
или поют соловьи
-
эти звёзды как будто кто плюнул
как изюм в плове
а внизу дюны
содрогаясь в бреду
в три утра
за хвосты не поймав ласточек
встают не ложась ветра.

(из цикла «СНЫ»)

***

когда твой образ расслоится
в момент затмения луны
мне будет наплевать на память и на лица
всё отойдёт, как штукатурка от стены.
моя печаль взпорхнёт
большой зелёной птицей
насилу оторвавшись от земли
и звёзды будут на неё коситься
и мыши полетят на фонари.

DIES IRE

в старой кирхе гул органа
мама!!!

Dies Ire, Dies Ire
ах, за что мне сны такие
сны сырые, камни, плесень
нет, не надо больше песен
я промокла вся до нитки
лужи, листья, мох, улитки

я бежала со ступенек
я нашла, что не искала

рык тайфуна
свист, вихренье
обрушение
цунами

эх, ом мани падме хум
колотили в дверь ногами
эх, ом мани падме хум
ты скажи как на духу
что же будет дальше с нами…
эх, ом мани

у дождя вкус чужой горькой крови
и такая же температура
ветер стих, но в затылок дуло
в старой кирхе, где жив гул органа

(mea culpa)
Dies Ire.



ПОТЕРЯННЫЕ ВЕЩИ

я давно там не была
где лежат потерянные вещи
где простор граничит с пустотой
где
простор графичен
в чёрно-белом виде
лежат мечты, что я храню в формальдегиде
простор кричит
но ты не знаешь, как заговорить со мной
моё молчанье в чём-то гулком тонет
вселенные роятся на ладони
блуждает свет, а сверху плещет
чего ещё просить у неба,
лёжа в канаве с дождевой водой
там где лежат потерянные вещи
и солнце ржавое и месяц золотой.

НОЧНАЯ ПРОГУЛКА

я ночью пошла погулять
на запасные пути
откуда трамваи везут
на трамвайное кладбище
вдруг лопнул асфальт
взбесились бетона куски
и с треском попадали в гравий

и вот я уже
над жилыми массивами
на шпалах стою
и с трудом балансирую
над крышами рельсов
прозрачные нити
блестят под луной
как стальные спагетти
и пахнет полынью
как в Серенгети
и словно жирафы
в безлюдной саване
полночные высятся краны.

***
(to Charles Baudelaire)

Предметам и цветам неловко на холсте
И только тени в этом холоде как дома.
Дует без жалости из каждого проёма
И шорохи роятся в темноте.

Беспрекословно преклоняясь пред судьбой
Кружат пылинки и ложатся в паутины,
Стена бормочет за подрамником картины,
Часы со временем ведут кровавый бой.

Скрипя по вспученному старому паркету,
Кляня радикулит и вспоминая солнца блики
На ветровом стекле и запахи клубники,
Шагами мерит зиму призрак лета.

***
(to Charles Baudelaire)

ландшафт моей души – долина смерти
осадки в ней редки
спёкся в стекло песок, земля иссохла
блестят на солнце жаркие куски
но дождь польёт, когда настанет срок
и всё затопит быстрая вода
и почва, неспособная впитать,
отвергнет влагу
к зною привыкшая, как к благу
и захлебнутся нерасцветшие колючки
утонет молочай
когда же вдруг иссякнут капли ливня
вернётся солнце
на свой блестящий трон
и различит внизу урон
уже, увы, непоправимый.

НАБЕРЕЖНАЯ. ВОРОШИЛОВСКИЙ РАЙОН

в надежде в помоях поймать золотую
стоят рыбаки и о чём-то тоскуют

а рядом, на плитах, хвосты растопырив
находятся чайки, как кегли, тупые

где паводка след, там бетон обесцвечен
растёкся в полынь этот призрачный вечер

блестит ЦКЗ шелудивой главою
пахнет соляркой и дохлой плотвою

вздымается ржавою тенью «Гаситель»
невольный годами всего этого зритель

с похмелья бледны и угрюмы пилоты
по коридорам ведут самолёты


те же царапают небо иголкой
и отражаются чайками в Волге.

***

я бью по картам битым
и целюсь мимо цели
но всё же овцы сыты
и даже волки целы

разбитые корыта
апгрейдить мы сумели
и в сумрак тихой кельи
внесли пучок омелы

а воздух после молний
как пальцы после мела
и вроде всё нормально
да ногти посинели

и повышают цены
и раздражают теле…
но всё же овцы сыты
и даже волки целы.

***

сегодня пасмурно
весна прошлёпала
ногами мокрыми
по подоконнику

саби и ваби *
вокруг да около
и душу припаяло
к панасонику

оттуда из таинственных пластмассовых глубин
всегда прекрасный David Gahen мне слышится
и мрак панбархатный от этого колышется

я многого боюсь
я просто Юсик
и не мудра не по годам
прошу, пожалуйста, прошу
когда я useless, never let me down!





АПОКАЛИПСИС

я вижу небо кровавого цвета
я слышу гром, разрывающий череп
мне кажется, это плохая примета
и верить во чтобытонибыло тщетно

когда глаза застит высокая полынь
и солнце изольёт гной своих ран
никто не скажет всё, кранты, аминь!
а просто сверху дёрнут за стоп-кран

и шарик наш покатится с орбиты
и рельсы вылезут как вытекшая ртуть
и те, кто били и кто были биты
заковыляют вместе в светлый путь.

СЛУЧАЙ У ДПП

Стивен оставил свой томик
на мраморных плитах
ветер – большой параноик
песком его тотчас засыпал

из трещины в центре фонтана
вытекла грязная лужа
в ней плещутся орангутаны
и думают, что бы покушать

три бородатых дяди
на это сурово взирают
мост расправляет бетонные пряди
и над головой проплывает

пешеходы тихо пишут завещанья
на солнце греются маршруток стаи
оставив кучки на бордюре на прощанье
орангутаны в степи улетают.

***

промозгло уныло серо
и на ночь глядя с неба наползло
а день был вычищен как лезвие клинка
у самурая
и ведь любовь наверняка
вокруг да около блуждала
на расстоянии плевка
на расстоянии удара


***

шифер за ночь не остынет,
не остынут кирпичи
на балконе как в пустыне
и кричи и не кричи.

можно донага раздеться,
можно шубу нацепить.
а в тени всё те же сорок,
как тут быть или не быть?

сорок суток он постился
без понтов и без прикрас
с паутинки вниз спустился
старикан Экклезиаст.

и сказал: «хоть новы краски,
только старый трафарет.
всё есть левые отмазки,
суета сует».

***

я сама напугаю любого маньяка
я сама вырву гвоздь из стены
я иду слушать Bobby Gillespie и Tricky*
не дождавшись весны
разбиваю стаканы
всё, что в руки попало
разливаю кипяток
где мой чёрный молоток
буду дни недели
я качать гантели
скрючены фаланги
я не разогну
целую лотосы
целую кактусы
мне уступают место в автобусе
мне уступают место в троллейбусе
мне не нравится на этом глобусе
мне не нравится на этом глобусе
мне не нравится на этом глобусе
в жару в объятья полиэтилена
я упаду и удавлюсь
у меня Pre-Millennium Tension
я пою Riot City Blues.




ТРИ ОСЕННИХ СТИХОТВОРЕНИЯ

I.

пролетели вороны Ван Гога
над кронами жёлтых клёнов
а вслед им цвет зимних яблок
красно-зелёных

петуньи, бархотки и астры
в пыли не альпийских горок
безмолвной жарой умудрёны
и запах их горек.

II.

мост на солнце выпростал
белые рёбра креплений
утренний дым и тёплый металл –
воздух осенний

вылезли косы – морщины реки
ей идёт эта тихая старость
 и октябрь уходит в седые пески
не горюя ни мало.

III.

утроба двора инфернальна
суставы ломает сплин
довольна и в этом банальна
луна – кривобокий блин

сухим виноградом исколото
цементное днище балкона
и щемится нагло в комнату
мрак заоконный.


***

халат протёртый, цвет «прокисшая малина»,
впитавший запах кофе с имбирём,
расплескан за застиранной гардиной
бодлеровский, ноябрьский окоём.

надкусаны туманом этажи
что выше пятого и ветки тополей.
во влажной, обездвиженной тиши
акации изящней и черней.

и хочется, вдохнув не выдыхать,
чтобы не содрогнулся воздух клёклый.
глядеть и впитывать эту простую благодать
к холодным прислонившись стёклам.