Ох, смилуйся...

Ох, смилуйся, и дай ты мне рыдать!
Мне триллионы слез щекочат горло,
Не выплакала их, и лишь тетрадь
Моя меня выслушивала гордо.

Но дай сейчас удержанным слезам
Покинуть изнуренные глазницы.
И пусть бегут - с начала, по годам...
Отец сказал: "Тобой нельзя гордиться!.."

Мой первый друг... возлюбленный душой,
Моей тоски не выдержал, наверно,
И так смертельно-вежливо ушел,
И хоть бы проклял, гневно хлопнув дверью...

И первый клеветник, и сотый там...
Укоры, нагло брошенные в ноги,
И первый посещенный мною храм,
Где я впервые усомнилась в Боге.

И похороны первые мои.
Ей было за шестнадцать лишь немного.
Лопата, гроб и горсть сухой земли
И мысль о том, что всем туда дорога.

И ты, мой милый, пережитый мной,
Односторонней стала перекличка...
И найденный в неверии покой,
Вердикт отца: "Ну, ты же еретичка..."

Болезнь неизлечимая души,
Изъевшая и плоть мою, и тело.
И этот вздорный глас предсмертной лжи:
"Смирись! Сама забвения хотела..."

Давайте ж, лейтесь, лейтесь по щекам
За это все. За каждое мгновенье,
Не надо криков, укоризн и драм,
Не надо лжи... Я впрямь хочу забвенья!

Что ж, лейтесь, если нужно вам оно.
Но лучше б мерзли, с волею не споря.
И мне вернули вместо лишь одно:
Прозрачное, родное сердцу море...