Жене

На шарике сурово-синем
Летела мета жизни не былой.
Она - лежит во мне со всей Россией,
Она проложена буграми и злобой.

Она меня пьянила и запела
О том, что кто-то хитро языком
Её, не винную, но бочкой сделал
И закутил на память ни о ком.

Не шил себе красивой я рубахи,
Не заезжал в жокейский лабиринт.
И не узнал бы, что не те милахи
Меня с ума сводили махом в винт.

На синем дереве красивая чечётка
Кричит о жизни на зелёном ветерке.
А я ору и режу матом чётко
И кулаки чешу в её пике.

О том, КТО – КТО, не думал я, ребята,
И завихрил собой не маету.
И вдруг заметил, что во всём проклятом
Я пропустил лишь миг и ту, что ТУ.

Она была безликой и невидной.
Она слыла прогорклой прямизной,
И не умела быть всем необидной,
И холодила даже в летний зной.

На ней была не модная панама,
А плат тугой, чтоб волосы сокрыть.
И если б мог, спросил бы её прямо:
- Ну, кто такую сможет полюбить?!

Не думал я дождаться – не ответа! –
Хотя бы взгляда в сторону мою.
И я решил менять зиму и лето.
И вот один среди снегов пою.

Я жду, когда она ко мне вернётся,
Когда поймёт, что там – не красота,
Что в души зной и пот красою льётся.
А в ТЕХ духах – не чувства. Немота.

Я перестал ходить по ресторанам.
Я зауныл. Разбил свои стихи.
И если столько лет живу совсем не пьяным,
То только – чтоб пробиться в женихи.

Она придёт. Её я не устречу.
Она сама меня не изберёт.
Я всё отдал – уже. Но ей душой отвечу:
Я тот, который был никем, но ждёт.