Нежная роза

 Банников Кирилл















Нежная роза












2009 г.



I.
Своими белоснежными нежными ручками она раскрыла окно... На асфальте крупными буквами мелом было написано: «Олеся, я люблю тебя!».
Улыбка  промелькнула на ее лице. Такая нежная, чуть смущенная улыбка. Щечки покраснели. Ее прелестные глаза закрылись и улыбались. Вся ее душа ликовала. Она, в ночной рубашке, еще даже не совсем проснулась, и увидела такое из окна, такой милый сюрприз... признание в любви на асфальте, и именно ей, чье имя было Олеся.
Олесенька слегка подпрыгнула на месте и побежала за своим дневничком, спрятанным далеко под кроватью, чтобы никто его не заметил, и записала это событие поскорее. А после еще раз покраснела и так же прелестно улыбнулась. Чистые глаза ее, сероватого цвета, слегка слезились... наверное, от счастья, ведь так приятно осознавать, что тебя кто-то любит и интересуется тобой.
Губки ее, приятнейшего розового цвета, прелестно обрисованные, то сжимались, то разжимались, показывая ее нетерпеливость; ей хотелось побыстрей узнать, что за анонимный поклонник написал подобное. Волосы же ее развевались на ветру, который исходил из -за незакрытого окна; они были длинными, до середины спины, светло-русого (натурального) цвета. Девушка была не очень высокая ростом, но прелестнейшей фигуры. На носике чуть выступил пот, так как Олеся немного растерялась, прочитав неожиданное признание в любви... на асфальте... большими буквами... перед всем домом, где не было больше Олесь, кроме нее. Кровать была не заправлена и неаккуратно сбита, на ней лежала Олесенька, на животе, по-детски болтая ножками и смеясь. Писала она в дневнике совершившееся событие каллиграфическим почерком, красной ручкой (главные события в дневнике она выделяла красным цветом), слегка волнительно -  ручка немного дергалась, и слегка портила всю каллиграфию, но Олеся не обращала внимания – ей не терпелось все это записать. Наконец, она записала, вздохнула, перевернулась на спину и плюхнулась в постельку, тихо шепнув: «Меня кто-то любит...»
Был воскресный день – 15 марта. На небе было все закрыто облаками, но неплотно – солнце все же разбрасывалось лучами; все таяло, наступала весна; снег во дворе дома, где жила Олеся, почти весь растаял, лишь маленькими, но уже погибающими кучками, лежал он по краям. Во дворе был сад, стоявший точно по середине двора. В саду были песочницы, качели, какие-то лесенки и горка. В нем вовсю бегали детишки, весело смеясь и перекрикиваясь между собой; они были уже в легких пальтишках, но все же в зимних шапках, в маленьких сапожках. Эти сапожки, мило шлепающие по лужам, эти радостные возгласы, скрип качель, капель с крыши, весенний ветерок, не по-зимнему уже сияющие лучи солнца – все говорило о том, что пришла весна; милая пора радостей и любви...
Олеся наскоро одела свое платьице (она ненавидела джинсы), легкую курточку с нарисованным Микки Маусом на спине и синие сапожки. Выбежав на улицу, ее и без того милое личико преобразилось и стало еще прелестней – глаза налились жидкостью и стали блестеть, губки ее стали более розовыми и очаровательными, а великолепный носик ее встретился с ласкающим мартовским ветерком; Олесенька была самим ангелом в этот день, самим очарованием. Она решила еще раз поглядеть на то анонимное сообщение на асфальте, дабы якобы узнать почерк того мальчишки. Добежав до буковок, весело шлепая по лужам, она всмотрелась в них; были они начерчены невероятно ровно, плотным слоем и ...с любовью. «Олеся, я люблю тебя!» . Эти лишь четыре слова...  Кто же этот тайный поклонник?.. Олеся, стоя перед буквами, перегадала всех одноклассников своего класса, но никого не смогла заподозрить. Какой-то ранимый мальчишка, инфантильный, это много вероятно – так бы он признался в живую, без применения мела и асфальта. Кто бы это мог быть?
Мимо прошли две старушки, увидали надпись, Олесю, и слегка улыбнулись; Олесенька же ужасно покраснела. Старушки так глупенько хихикали, что поневоле раскраснеешься. Дождавшись, когда они уйдут и усядутся на свою лавочку, Олеся вприпрыжку добежала до дома. Дома же она была весь день счастлива... Ведь человек всегда счастлив, если он любим кем-то.
Олесенька, пойдем завтракать! - крикнула мама Олеси, Екатерина Павловна, чем-то брякая на кухне.
Мамулька, я не хочу... я уже завтракала, -ответила Олеся и взяла карандаши, приготовляясь что-то рисовать.
Солнце мое, ну что же ты? Не позавтракаешь со всей семьей?
Олеся была готова сегодня на все; все ей хотелось, даже слушаться свою маму. Потому она стремглав побежала на кухню, где на столе стояла огромная тарелка творога. Олеся не любила вообще молочные продукты, но она была настолько счастлива, что, на удивление маме (папа только-только проснулся, он умывался), начала употреблять творог ложку за ложкой.
Какая ты у меня сегодня умничка, Олеська! - сказала мама и встретила взглядом вошедшего на кухню папу, свежевыбритого, в майке и в трусах, - доброе утро, любимый. Посмотри на Олесю нашу, весь творог скушала.
Молодец, доча, исправляться начала, - он подошел к ней и потрепал по голове, отчего Олесенька съежилась и как-то небрежно улыбнулась, чуть сморщив носик, - так, что у нас на завтрак?
Творог, любимый.
Екатерина Павловна по-хозяйски встала со стула; подошла к буфету и наложила папе полную тарелку творогу.
Так-с... Олеська, признавайся, что за ловелас там написал на асфальте посланьице любовное тебе.
Олеся ужасно покраснела, улыбнулась и тихо ответила, почти шепотом:
Папик, я не знаю...
А что же он не признается тебе?.. Трусливый, однако, поклонник-то твой, Олеська, - сказал Олег Михайлович, поедая творог.
От столь прямых доводов папы, Екатерина Павловна легонько, шутя стукнула его ложкой по лбу: 
 -    Как тебе не стыдно, Олежа, - и улыбнулась.
Олеся же вся раскраснелась. Ей было приятно, но все же неловко слушать папины монологи. А Олег Михайлович, как и все традиционные папы, достал (причем неизвестно откуда) газету и начал ее с увлеченным видом читать. Мама же убирала посуду и начинала ее мыть. А Олеся, тихо сказав: «Спасибо за завтрак», побежала в свою комнату.
Постель все еще была не заправлена; на ней валялись карандаши, ластики, краски, баночка с водой и кисточки. Олеся любила рисовать, она была мастером в этом деле; вся ее комната была увешана ее же рисунками – видны были даже репродукции Ван Гога, Да Винчи и Иванова,но в ее исполнении. Причем они были нарисованы в точь-точь, как картины великих мастеров изобразительного искусства, но картины Олеси были нарисованы карандашом и акварельными красками, в этом и было отличие. Также украшали комнату своим видом нарисованные анимешные герои. Но самыми прелестными Олесиными произведениями были пейзажи; в этом у нее был особенный талант. Так как Олеся была чувственной девушкой, потому и пейзажи выходили такими же сентиментальными. И везде она подписывала свое имя и возраст. На сим рисунке, где она уже нарисовала двор дома, бегающих туда-сюда ребятишек, лужицы, кучки снега и надпись «Олеся, я люблю тебя!», было подписано после «Олеся. 14 лет». Боже... Олесенька наша была четырнадцатилетней. Возраст, когда на уме одна лишь любовь и противоположный пол. Олеся и так была талантливой девушкой во всем, но с приходом этого замечательного возраста она стала более талантливой и творческой.
Итак, рисунок был готов – он был замечательным, самой Олесе сей пейзажик с надписью безумно понравился и был сию же секунду отправлен в дневничок.
- Олеся, а кровать кто будет заправлять? -послышался голос мамы; Олеся еле успела спрятать дневник.
-  Сейчас, мамуля!.. Уже заправляю!...
Олеся быстренько заправила свою постель; но что заправляла она, что ни заправляла – все равно; все очень творческие и чувственные люди по своей природе неаккуратные, - такой была и Олеся. Постель уже была заправлена, где же еще рисовать? В комнате более не было столь просторного места для рисования, как кровать. А она, к сожалению, была заправлена, хоть и небрежно. Наиболее оптимальным вариантом остается балкон.
Олеся взяла карандаши и краски, в общем все изобразительные принадлежности перенесла на балкон. Ей ужасно хотелось зарисовать весь двор во всем его великолепии, чуть захватив кусочек весеннего неба и кусочек приметы этой весны – любовной надписи...         
Весь этот прелестный день, весенний день прошел великолепно, она творила, она
рисовала , она писала потрясающие картины...картины весны.
Ночью же она не могла заснуть, долго-долго. Это синдром подростков – долго не спать, до полуночи думать-думать о чем-либо...
Олеся, просыпайся уже, - мягким, но слегка повелительным голосом сказала Екатерина Павловна.
Угу, мам, просыпаюсь...
Уже утро... После стольких мечтаний, раздумий ночью так быстро наступило утро, и уже пора в школу. Портфель, стоявший у кровати, и красовавшийся надписью «I love this world» был мигом сбит нечаянно ногой Олеси; она встала и начала собираться в школу... Сегодня же наша Олеся захотела одеться не в традиционную строгую форму, какую всегда носит в школе, а что-нибудь весеннее, нежное и забавное; после она выбрала легкое белоснежное платьице с тоненькими линиями узоров светло-голубого цвета по всей длине платья, которое развевалось до коленок.
-Мам, я пошла, - сказала Олеся, натягивая на себя легкую ветровку и надевая сапожки.
-Удачи в школе, дочка, - улыбнувшись, сказала мама и подала портфель одевшейся Олесе.
Вприпрыжку, Олеся побежала на улицу. Оглядев хрустальное, хрупкое весеннее небо и улыбнувшись, Олеся, так же  вприпрыжку, побежала в школу. Ветерок был чист и по-весеннему нежен. Свежее личико нашей героини все блистало, милые губки ее были в улыбке. Голуби тихо ворковали. Все было нежно, свежо и влажно.
Игриво хлюпнув по лужице около крыльца, девушка открыла дверь школы. Пришла она рано; в школе было мало народа. Мгновенно она добежала до раздевалки(о да, сегодня она была довольно энергичной), сняла она ветровку и направилась в класс, где предстояло занятие. Класс был светлым; лучи утреннего солнца играли на новеньких глянцевых плакатах и стеклах огромных окон в классе. В классе же никого не было; никто еще не пришел, кроме Олеси. Олеся села на свою первую парту, выложила учебник, тетрадь и принялась ждать одноклассников.
Первыми пришли две девочки – Катя и Лида – подружки, что сказать, не разлей вода. Всегда вместе. Они же были самыми лучшими подругами Олеси; но все же секреты она им не выдавала, - все ее секреты были записаны в ее «...дневнике мечтаний и тайн». Катя была красивой девушкой, волосами длинной до лопаток, которая обожала браслеты, и носила их сколько угодно и каких угодно. Она была, как говорится, душой компании, отнюдь не тихая девочка,- танцует на дискотеках, участвует во всех мероприятиях школы, была своеобразным «командиром» в классе. Лида же – тихая, спокойная, чуть даже меланхоличная, безумная фанатка группы «Tokio Hotel». У нее есть все об этой группе – информация, плакаты, все диски с этой группой. Ростом она была высоковатой, самая высокая девочка в классе, с милыми конопушками на лице, рыжими волосами, из которых всегда были сделаны какие-то чудные детские прически.
Приветик, Олеся, что мы рано так прибежали в школу? - игриво спросила Катя, жестом здороваясь с Олесенькой.
Да не спалось, Катюша, что-то, - ответила девушка и поприветствовала Лиду.
Катя улыбнулась, но ничего не ответила, и слегка лениво пошла к своей парте. Лида, словно приклеенная, побрела за ней. Тотчас вошли три друга-балагура – Петя, Михаил и Стас, но никоим образом не относящиеся к нашему рассказу. Они быстро выкинули сумки на места и побежали курить. Всего же в классе было ровно двадцать человек. Женского же «населения» в классе было больше – двенадцать девочек.
Наконец, все пришли, прозвенел звонок. Сразу же началось шелестение в классе. Вошел учитель – молодой мужчина, лет двадцати пяти, с небритой щетиной и прической «а-ля Супермен» - черного цвета и с тоненькой прядью на лбу. Сразу все притихли. Был он очень красив, и числился в «любимцах» девушек школы. Учил он русскому языку; знал он его прекрасно – как бы ученики не хотели, чтобы хоть раз его «подколоть», - он никогда не ошибался, ни в написании слов, ни в правилах русского языка. Знал наизусть почти что все стихотворения великих русских поэтов; читал он их превосходно. Был он также классным руководителем этого класса, где училась Олеся. Он был очень строг все же, не щадил тех, кто ничего не учит и не делает домашнего задания. Еще он ужасно любил коллекционировать марки, у него было около десяти больших альбомов с марками, и каких только не было – космос, комсомол, СССР, природа, Великая Отечественная война и многие другие. Звали его Николай Андреевич. Он обожал носить традиционную, строгую одежду – пиджак, галстук, брюки, белоснежная рубашка. Однако ж он не был женат и никогда не был; ему, по всей видимости, очень нравилась жизнь холостяка, беззаботная и ни к чему не принуждающая. Ходил он всегда прямо, уверенно, улыбка же его всегда заставляла доверять ему и верить во все, что он говорит.
Здравствуйте, дети, -сказал Николай Андреевич уверенным мягким басом,- садитесь-с.
Почему-то он всегда старался говорить с таким своеобразным окончанием «-с», как герои из классических русских романов. И мягкий знак после «с» он никогда не выговаривал, старался не выговаривать; «садитесь» у него получалось в некое «садитес-с».
Все сели. Учитель с гримасой ревизора начал по очереди рассматривать тетради учеников.
Так, какие умницы, все справились с домашним заданием, - он повернулся к доске и начал писать число довольно каллиграфическим, но особенным почерком, - сегодня 16 марта.
Все начали послушно записывать все, что говорил Николай Андреевич.
Олеся же, записывая, была вся в догадках, кто написал эту «анонимку» на асфальте около ее дома. Она решила осмотреть весь класс. Вернее, всех мальчиков в классе, дабы определить его. Но, так и не осмотрев всех, она остановила взгляд на странном мальчишке, который, заметив, что Олеся разглядывает его, увел глаза, улыбнулся и ужасно покраснел.
Хотя этот мальчишка учился давно в их классе, друзей настоящих он так и не завел. Волосы (их было довольно много на его голове) приторно черного цвета густой челкой закрывали глаза, красивые, блестящие карие глаза, в которых отражалась какая-то скука, но в то же время своеобразная романтика и мечтательность. Он всегда носил только черное – футболки, джинсы и кеды. На футболках всегда красовались какие-нибудь вызывающие надписи, либо картинки со Спанч Бобом или другими мультяшными героями. На футболке и его рюкзаке висело множество значков; в общем, мальчишка наш был традиционным эмобоем. Может, того требовала его субкультура, или он от природы был таков, он никогда ни с кем не разговаривал из класса, ни с кем не дружил. Он был притягательным и очень красивым мальчиком, но его вечная угрюмость и неразговорчивость отталкивала. На уроках всегда что-то рисовал, писал. В его мобильном телефоне звучала довольно агрессивная музыка, очень вызывающая и депрессивная. От иных мелодий можно спокойно зажимать уши, а он их со спокойствием слушал.
И он сидел всегда один на последней парте, чтобы учителя не замечали, что он рисовал или что-то сочинял.
Видно было, что он пытался с кем-то подружиться, поговорить, но почему-то он останавливался и снова уходил в себя. Наверное, что-то случилось с ним когда-то в прошлом.
Олесе же он стал интересен. Она в течении урока поглядывала на него несколько раз, но, когда их взгляды сталкивались, оба краснели и уводили взгляд. Олеся испугалась, ибо, наверное, он уже понял, что она его подозревает.
И... Олеся, незаметно для себя, влюбилась в эмобоя. Сердечко ее застучало чуть сильней, губки невольно сжимались. Ей хотелось поскорее подружиться с ним... Но... он ли написал ту надпись на асфальте? Нравится ли она ему? Вот те вопросы, которые хотелось ей задать этому мальчишке. «На этой перемене спрошу», - пообещала девушка себе.
Она взглянула на него – он сидел, что-то увлекательно рисуя. Пристальнее посмотрев, Олеся увидела, что он рисовал аниме-девушку в точь-точь похожую на саму Олесеньку. Девушка приятно удивилась и еще более заинтересовалась этим мальчишкой. Олеся ведь тоже любила аниме и тоже прекрасно рисовала.
И что ее особенно удивило, так это то, что он подписался на краю рисунка: «Виктор, 14 лет», прямо как она сама. Имя и возраст – именно это было визитной карточкой ее рисунков; этот самый Витя тоже так подписывал свои аниме-творения. Столько совпадений!
Наконец, прозвенел звонок; сердце Олесеньки приятно сжалось и личико ее раскраснелось – ей предстояло подойти к нему.
Следующим уроком была геометрия; Виктор встал с парты, сложил все учебники и рисунки в сумку и направился неспешным шагом в следующий класс. Олеся же стояла долго около своей парты, стараясь подольше собирать все свои принадлежности, чтобы идти после эмо-мальчишки и как-нибудь невольно спросить эти два вопроса, виновато задев его за плечо.
Наконец, вот шанс. Витя тихо, слегка ленивым шагом шел в класс геометрии, а Олеся шла позади него на расстоянии двух шагов. Наконец...
Она слегка подбежала к нему и дрожащей ручкой задела его плеча...
-Что тебе, Олеся? - спросил он мягким, нежным подростковым басом.
Девушка же вдруг сильно раскраснелась, взглянула на него и на миг потеряла дар речи.
-Ой... нет... нет, ничего...
Витя улыбнулся и продолжил путь. А Олеся так и стояла на этом же месте, обняв свои плечи и покусывая от негодования губки. Сердечко ее бешено колотилось, оно ликовало и мучалось. Какая-то странная река любви протекла по ее телу, заставляя ее краснеть, дрожать и влюбляться в Витю еще больше. Ей хотелось остановить его снова, попытаться еще раз задать эти вопросы, но пока собиралась с мыслями и чувствами, он уже вошел в класс...
Олеся села на парту, дрожа всем телом. Разложив учебники, она обнаружила, что подружка ее Зина, с которой она сидела за одной партой, побежала с уроков, ибо Зина занятая девочка и ей надо было репетировать сценку к грядущему мероприятию в школе.
Прозвенел звонок. Вошла Надежда Александровна, учительница геометрии. Она была пожилого возраста, но допенсионного, с миловидным выражением лица и с блестящими, вечно улыбающимися глазами.
Все встали.
-Садитесь, - сказала учительница.
-Надежда Александровна, можно пересесть? - послышался снова тот нежный мягковатый бас с задней парты.
Учительница иронично сказала, даже не глядя на того, кто спросил:
-Можно.
И этот обладатель столь магического голоса сел на первую парту, на которой сидела Олесенька.
-Ну, снова привет, - прошепнул Витя.
Олеся взглянула ему в глаза, улыбнулась, щеки ее загорелись...
-Привет...
Обняв свои плечи, Олесенька мило прижала к друг другу коленки, зажав подол платьица. Она очень стеснялась и боялась заговорить первой. Щечки ее горели, губы стали выразительнее на ее лице. Она ликовала в душе. Мальчик ее мечты сел рядом с ней в первый же день. Глазки ее блестели.
Ну, Олесь, - снова шепнул мальчик, немного краснея, - что же ты мне хотела сказать на перемене?
Олеся повернулась головой к нему, чтобы рассмотреть его поближе. За такой густой челкой скрывались такие прекрасные мальчишечьи глаза, что казалось, зачем он закрывает их  этой челкой, не показывая всем. Брови, темные и густые, подчеркивали лишь маленькую насмешку и романтичность глаз. Нос был слегка вздернут и мал, но симпатичен, как у эльфов в фэнтези-фильмах. Губы же его были влажными и прелестно обрисованными. Скулы были мягкими, но мужественными. Шея, напротив, была довольно женственной, так же ,как и его руки и жесты, производимые ими. Футболка была черной с надписью «EMOworld» и облепленная значками с подобными фразами.
-А ... да так, я обозналась...перепутала... наверное... - дрожащим голосом произнесла Олеся. Она покраснела еще больше и все смотрела ему в глаза и тотчас же уводила свой взгляд. Эмо-мальчишка открыл свой дневник, после вытащил из него рисунок, нарисованный на альбомном листке, и подал Олесе.
-Олесь... возьми...
Девушка взяла листок...
На нем аккуратно была нарисована красивая девушка, смотрящая сероватыми блестящими глазками, с прелестным платьицем, и обнимавшими плечи руками. Волосы же на рисунке были словно развевающиеся ветерком, были они длинными и пушистыми... Одна ручка крепко держала розочку, и на личике аниме-девушки виднелась милая, душевная улыбка, а позади нее были распростерты белоснежные огромные крылья, как у ангела. А сбоку виднелась подпись: «Виктор, 14 лет».
Кто же был этот Виктор?.. Почему он стал столь нелюдимым, но таким нежным и добрым?
II.
За стенами школы был слышен душераздирающий плач двенадцатилетнего мальчишки, глаза были все в слезах, он сидел на корточках, прижавшись к разрушенной под гнетом времени стене из кирпичей, и обнимая рюкзак. Одной рукой, нежной и разбитой, он касался стены, другой же крепко сжимал свои портфель, весь мокрый от слез мальчика. Этот рюкзак, который он всегда таскал с собой и никогда не расставался – был черного цвета, с длинной лямкой и в него он помещал, помимо учебных принадлежностей, журналы, рисунки, свой дневничок и тетради, записанные стихами. Мальчик всхлипнул и сказал шепотом сам себе:
-Виктор... ты урод... тебя никто не любит... ты ничтожество... ты – никто...
От этих слов ему стало еще больнее, он упал, ручьи слез становились еще больше и жгли его лицо. Волосы же, темно-русые, развевались на ветру, зубы кусали его влажные от слез губы до ран. Он еще крепче сжал портфель и зарыдал, поливая землю слезами и нервно вырывая траву.
-Да кто тебя полюбит? Ты никому не нужен, - мальчик шептал, вздыхал и всхлипывал, - кто ты такой?.. Ради чего ты живешь?
Комната. Ночь. Сидящий на кровати тот же двенадцатилетний мальчишка. Он уже не плакал – он думал.
Какие-то мысли рвали его сердце. Он был отвергнут и это было заметно по его глазам – они были все в слезах и грустно, рассеянно и очень потерянно глядели вниз.
-Ну почему? За что мне такое?.. Боже... - он взглянул наверх, на потолок, словно ожидая ответа Бога, - за что?.. скажи мне...
Через пятнадцать минут он уже сидел в ванной, смотря на свое отражение в зеркале. Там вместо темно-русых волос виднелись черные, свежепокрашенные волосы, вместо когда-то добродушных, наивных глаз в зеркале отражался чуть диковатый, злой взгляд, новые ручьи слез текли по его щекам, и на теле была надета черная футболка вместо белых и солнечных свитеров. Губы же его, немного пухловатые и прелестные, были солоноватого вкуса и все влажные от слез.
Неспешно и тихо открыв двери, он вышел из дома. Пошел дождь, мальчишка обожал его. Он сел на лавочку в парке и мокнул под дождем. Волосы стали мокрыми, по щекам, чуть лаская и щекоча, текли дождевые ручьи, вместе со слезами. Одежда стала вся мокрой, тяжелой, но мальчишка продолжал сидеть на лавочке...
-Виктор!
-Что, мама?
-А ну домой!.. Простынешь же!
Мальчишка неспешно встал и побрел к двери дома.
-И что это ты со своими волосами сделал? Зачем ты их покрасил?
И мама Виктора ударила его по щеке. Мальчишка лишь слегка зажмурился, но ничего не ответил.
И неспешно побрел...
III.
-Витя, ты мне нравишься.
Он отпустил ее руку, и она пошла, с счастливой улыбкой на устах и с сияющими очаровательными глазками. Он же, провожая ее влюбленным взглядом, наоборот, не улыбался, а плакал. Слезы счастья текли по его лицу. Он любил ее, она любила его.
Виктор же, придя домой, очаровывал свою маму своими счастливыми изречениями и радостным видом; давно его никто не видел таким. Уже как три-четыре года он ни разу от души не улыбнулся; с его лица не слезала угрюмость, меланхоличность, отвращение ко всему до этого дня.
Все-таки, что же с человеком делает любовь – она заставляет его изменяться насовсем, безнадежно в лучшую сторону, открывает новые горизонты, возможности, надежды... и возвращает смысл жизни...
Эмо-мальчишка плюхнулся на диван и вырвал с пола свой портфель, напрочь облепленный значками. «Не трогайте меня», «Идите все к чертям», «Твой путь туда – в чистилище» - эти значки были мигом оторваны с рюкзака и выброшены прочь. К чему они уже?..
Мигом все некогда ненавистные отношения к миру у мальчика переменились на утопические, ибо значки со зверскими надписями были выброшены, а после он попытался их уничтожить, но почему-то не стал.  Витя лег и растянулся на диване, обнял свой портфель и незаметно улыбнулся. Но душой он был уже на седьмом небе, его душа просто не могла оставаться тут, на земле. Тоненькие, теплые струйки слез медленными, неспешными ручьями, будто ласково грея лицо, ползли по щекам. Черной, традиционной эмовской челкой он закрывал лицо и часть рюкзачка. Руки дрожали.
Мальчишка все про себя повторял: «Бог мой..Бог мой...», ибо Виктор имел свойство надеяться на Бога и порою винил Его за все свои проблемы, утраты и негодования. Эмо-мальчишка был довольно суеверен, и всегда знал, что если Бог что-то отбирает, он дает равноценное в обмен.
Но разве Олеся – это и есть это равноценное?.. Нет... Это для Вити было более, чем просто равноценным подарком от Бога. Для Виктора Олеся была уже всем. Потому мальчишка и повторял про себя «Бог мой», всей душой и всем сердцем благодаря Бога, забыв обо всех своих прежних проблемах, утратах, крови, смерти и всего того ужаса, что он пережил.
Он думал лишь об Олесе и только о ней. Больше ничто не тревожило его разум, его сердце. Руки страшно дрожали, все тело было в волнении, слезы счастья так и продолжали греть лицо, а на сердце прочными линиями Кисточкой Любви вырисовывался портрет Олесеньки – очаровательной и инфантильной девушки-одноклассницы, которая сумела заставить влюбить эмобоя в мир, во Вселенную и в Бога.
Мальчишка, перестав держать портфель в своих объятиях, вышел на балкон. Опершись руками о перила, он оглядел все «замки и дворцы» города. Да, действительно, некогда гадкий и адский город для него почему-то вдруг стал некой волшебной страной, утопией, где люди улыбаются друг другу, говорят комплименты, каждый занимается делом, любимым ему, каждый человек, живущий в этой утопии, обожает весь мир, каждый одухотворяет его. Солнышко светило слегка ностальгическим светом, близким уже к вечернему. На часах было уже шесть часов вечера. Черная челка поддавалась движению ветерка, и эмо-мальчишка слегка напряженно, но с довольным видом, стоял на балконе и улыбался...
Вскоре уже настала ночь. Бог мой, что это была за ночь – мучительная, жаждущая, бессонная,  в голову лезли всякие мысли, тем самым мешая заснуть. В эту ночь ужасно мучился Витя, всем сердцем дожидаясь завтрашнего дня, чтобы увидеть Ее. Рядом лежал плюшевый мишка, с носом в виде сердечка и глазами в виде крестиков. Он был крепко обнят рукой мальчишки. Одеяло было все в непонятном, хаосном состоянии – сбито и «начинка» была наполовину выбита из наволочки.
Он все ждал, всей душой ждал завтрашнего дня, думал, что же скажет ей, что же будет предпринимать насчет Олеси, куда сводит. Витя все восхищался ею, ее улыбкой, ее фигурой, ее нравом. Он полюбил ее безвыходно, безнадежно.
Наконец, где-то в два часа ночи он заснул, все не переставая думать о ней...
IV.
-Вот и пришли, Олесь.
Они вошли в огромную залу, где ожидалась новая постановка фильма довольно известного режиссера.
(еще не окончено)