Я бы могла улыбнуться

Я бы могла улыбнуться хотя бы для вида, но
Губы искусаны в кровь и проколоты спицею.
Створки ракушки открыты, секретики выданы.
Смотришь в глаза мне, служитель святой инквизиции,
Так, будто это не ты меня завтра обманешь, как
В прошлые жизни сто раз предавал и обманывал.
Хочешь, возьми, разбери мое тело по камешкам,
Хочешь, сложи неказистые камешки заново.
Хочешь... А, впрочем, ступай, ненаглядный мой, к черту, и
Дай мне покой за минуту до лязга засовного.
Вписано имя мое нынче в свитки потертые,
Завтра по мне не споют панихиду церковную,
А прикуют иль привяжут к столбу, и, наверное,
Ты отвернешься. Назреет в глубинах восстание.
Так говорят: при сожжении запахи скверные.
Ведьму отправить на смерть - для тебя - испытание?
Ах, отчего? Оттого ли, что помнишь, как истово
Я отдавалась тебе, то взлетая, то падая.
Как же непросто, наверно, любимый мой, выстоять,
Зная, что в чреве ношу обреченное чадо я.
Знаешь, любовь к инквизитору - чувство особое.
Столько проходит веков, а оно не растрачено.
Пусть не простила пока, но я, правда, попробую...
Впрочем, прощенье твое в преисподней оплачено.