Мануэль Эстрада

Лесин развалился на диване у Северского, загробастав себе три пачки разного печенья, и вооружившись кружкой чая, принялся их дегустировать. Лесин безумно любил всяческое печенье, варенье, мороженое и прочие сладости и вкусности. Северский знал об этом и держал пару-тройку видов специально для него. Ему доставляло удовольствие побаловать дорогого друга. Лесин часто сидел на этом диване и разглагольствовал о политике, истории, биологии или просто рассказывал о своем очередном любовном приключении. Северский никогда не вмешивался в перипетии его личной жизни и лишь задавал вопросы и уточнял детали, позволяя Лесину самому выбирать, как именно поступить. Однако бывали моменты, когда он рассказывал нужные истории, которые склоняли Лесина в ту или иную сторону. Тем не менее, Герц никогда не давил и не подталкивал его к решению.

На этот раз Лесин упросил Северского рассказать одну из военных историй, которые так любил послушать. Герц ревностно хранил все детали историй о своих предках и дорожил ими больше, чем своими историями, по крайней мере так казалось слушателю. Герц никогда не приукрашивал свои достижения, а часто и просто замалчивал их. Зато никогда не утаивал своих промахов, опять же, как казалось слушателю. Герц начал свой рассказ о Мануэле Эстрада, которого он называл просто «дед».
Мой дед по отцовской линии воевал в Испании. Туда он приехал специально из заморской колонии простым солдатом и прошел почти всю войну, но был ранен и не участвовал в позорной капитуляции Второй Республики. Назад вернуться он уже не захотел и уехал в Советский Союз, где его и застала Вторая мировая. И снова солдатом он пошел на фронт и отступал вглубь страны, а потом снова шел вперед. Бои были разными, каждый бой преподносил что-то новое, но в сорок третьем году  дед стал участником занятной истории.

Батальон деда удерживал важную дорогу, транспортную артерию, по которой шли бронетанковые войска, пехота, продовольствие, медикаменты, в обратную сторону тянулись машины с ранеными. Ничто не предвещало беды, но немцы внезапно атаковали силами, превышавшими данные разведки. И они ударили именно в тот момент, когда одна из рот была переброшена на соседний участок к важному мосту. Рота, которая должна была ее заменить прибывала через несколько часов. Но фрицы ударили именно в этот промежуток времени. Рота деда полегла почти полностью и была оттеснена в лес, а командир был убит. Дед тащил на себе раненого офицера НКВД и отстал. Фрицы обошли их стороной и последовали за основной группой. У деда оставалось лишь два патрона для винтовки. «Это все Костромец, это Костромец», - бормотал офицер. «Да, помолчи ты, а то оба сейчас поляжем», - рявкнул дед. До леса оставалась всего ничего, но в кустах показались фигуры с автоматами. Тогда дед рванул в сторону овражка. Только было уже поздно, послышались крики немцев и автоматные очереди. Дед положил офицера на землю и сказал: «Давай пистолет». Офицер молча отдал оружие, смотря на него слабеющим взглядом. Дед залег с винтовкой и положил пистолет возле себя, рядом с ножом и гранатой. В кустах, появились еще фигуры, офицер выглянул и увидел пулеметчика. «Ну все, хана», - сказал офицер. «Не дури», - ответил дед, - «Что помереть неймется? Я вот им гранатку припас. Ты, можешь помирать, если хочешь, а мне нельзя. Я сына хочу, а еще лучше двоих». «Иш, какой!», - буркнул офицер. «Да, я такой, - усмехнулся дед, – И дочь». «Слышь, испанец, как там тебя?» «Эстрада, я. Да только не испанец я, а ты бы лучше помолчал».

И тут дед увидел Костромца. Костромец, щуплый мужичишка с неприятным приторным лицом, вел немцев и что-то объяснял им. «Вот чешет!», - тихо сказал дед. «Из абвера твой Костромец», - ответил офицер, - его кличка Вилдшвайн, а по мне так просто швайн». Немцы пошли цепью как раз по тому месту, где дед тащил офицера всего несколько минут назад. Дед целился в пулеметчика и прикидывал, попадет ли он в него с первого раза, хватит ли ему второго патрона для офицера, как воспользоваться гранатой, но тут раздался взрыв, и дикий крик. Один из наступавших подорвался на мине. Немецкий офицер что-то закричал, наступавшие опешили. Видимо, он приказал им продолжить идти вперед. Но практически одновременно послышались еще два взрыва: дед увидел, как пулеметчик рухнул на землю. Немцы попятились к лесу, офицер кричал, но солдаты его не слышали, они в панике бросились назад. Один за другим прозвучало еще три взрыва. Дед недоумевал, как ему удалось пройти по минному полю и остаться в живых. «А ты счастливый», - сказал офицер и уронил голову. Дед посмотрел на офицера и сумел сказать только «Ах, ты дурак! Что ж ты умер то!?» Но дальше комок подступил к горлу и оборвал его. Дед забрал планшет, засунул в него документы, закидал офицера сухой травой и ползком двинулся в поле. «Война схоронит», - подумал дед. Со стороны леса послышались выстрелы и взрывы. Но это уже были взрывы советских гранат, но возвращаться через минное поле он не решился. Дед побежал, пригибаясь в зарослях травы, пока не  увидел большой камень, куда он кинул под него планшет и побежал дальше. Потом снова пополз, и вот он долгожданный лес. Дед рванул в кусты, посчитав, что спасение близко. Но едва он забежал в кусты, как услышал звук передергиваемого затвора и немецкую брань. Он ничего не успев сообразить бросился на землю, зацепившись пистолетом за ветку. Пистолет выпал. Раздалась автоматная очередь, но снова судьба уберегла его. Он услышал шаги над собой и в следующее мгновение фашист собирался выстрелить в него Но быстрее, чем он успел что-либо обдумать или сообразить, он что есть мочи заорал по-испански «Не стреляй! Не стреляй!». Он не понял немецкой брани, но явственно уловил испанский акцент. Это и удержало солдата, который был готов выстрелить. «Кто такой? – спросил фашист уже по-испански». Дед не успевал ничего сообразить. «Не стреляй, не стреляй» - повторял он. «Повернись» - сказал фашист. Дед повернулся и увидел трех автоматчиков, стоявших над ним. Сердце бешено колотилось в груди. Фашист-испанец что-то сказал командиру, потом снова повернулся к деду и произнес: «Живи, пока». Дед почувствовал в его словах некоторое обнадеживающее спокойствие. У него отобрали оружие и повели через лес. Офицерский пистолет так и остался лежать в кустах. Уже в который раз судьба спасала деда. Испанец шел рядом.

–Ты что из Гвинеи? - спросил испанец.
–Как ты догадался? - в свою очередь спросил дед.
–Не знаю, мне так показалось. Как тебя зовут?
–Мануэль Эстрада. А ты из Марокко?
–Все так думают, - с некой ноткой самодовольства ответил испанец. - Нет, я из Бареселоны.
–А как же тебя сюда то занесло?
–Русский. Я у них тут переводчик, хотя, если честно, ни черта я по-русски то не соображаю, да и не довелось пока особо. – Ну расскажи про себя что ли, жалко мне тебя, сейчас дойдем – допрашивать будут. Небось за республиканцев воевал?

Дед уловил, что он назвал республиканцев таким словечком, которое было не особо в обиходе, но все же давало явное указание на республиканцев. Дед медлил.

–Не стращайся, не франкист я, в своих никогда не стрелял, ты, кстати, лучше говори заумными словами, а то наш главный немного по-нашему кумекает. Пристрелит тебя еще чего доброго.

Дед не поддался и ответил:
–Нет, у нас особо и не было таких действий. Это ж тебе не осада Мадрида. За ней все следили – кто, кого одолеет, ну знаешь, как за лошадьми. А здесь я по сельскохозяйственной части, учиться приехал. Агроном я, вот винтовку дали, когда война началась. Трава твоя подождет, сказали, вот бегаю.

–Да, уж повезло тебе, –сказал испанец – мы тебя чуть не пришили. Тут недалеко какой-то офицер НКВД, говорят, один целое отделение положил, абверовского офицера. Куда девался непонятно. Когда наши подоспели, там куча мертвых и тот раненый без сознания, которого он тащил. Он видать бросил его, когда нагонять стали и утек. Думали, что это он ползет, но потом, когда увидели твою форму, поняли, что ты рядовой и решили тебя просто пристрелить. Повезло тебе, что ты на меня набежал. А вообще тут неразбериха, что сам дьявол не разберется.

Тут дед все понял, но какая-то странная отстраненность наполнила его. Ни один мускул не дрогнул, и голос остался тверд.
–Да уж повезло. А вы, я гляжу, гуманные ребята. Нет, чтоб сначала хенде хох, так вы стрелять сразу.
–Пойдешь за нас? Пристрелишь вот этого раненого и всего-то делов. Тебе Отто сейчас предложит, я уверен. Решайся, а то Отто у нас любит пулю пустить, если что не по его пойдет.
Вдруг дед понял, что они вышли на небольшую поляну, а испанец показывает на раненого советского солдата, лежащего возле дерева без сознания. Дед присмотрелся и узнал его. Вскоре действительно офицер подошел к нему и обратился на ломаном испанском.
–Дайте мне мою винтовку, – спокойно сказал дед без долгих раздумий.
Испанец перевел офицеру слова деда, на что офицер кивнул, и один из солдат отдал деду его винтовку. Дед спиной  почувствовал, что на него смотрят дула автоматов.
Дед взял оружие, спокойно подошел к дереву, поднял винтовку и выстрелил, затем достал последний патрон, перезарядил винтовку и с напускным спокойствием, в котором читалось презрение, выстрелил в Костромца еще раз.

Герц дал понять, что рассказ окончен.
–А как же он выбрался? - спросил Лесин.
–Это уже другая история, – ответил Герц.
–Так значит ты не Северский? Значит ты на самом деле Эстрада?
–Да, я Эстрада, но это уже третья история.