Что это благо или наказанье?..

Что это  - благо или наказанье?
Cкорее, испытанье:
оставаться в живых после таких утрат…
Явь – нереальна!
Прошлое в глазах стоит,
как эта ветка
тополя в надломах
в раме моего балкона –
майская, в его конце…
Размыто будущее  прошлым настоящим –
вид акварельного собрания имеет –
потёки рук по кругу сведены
в хор – хоровод, поющий о Творце,
объединителе всех искренних сердец…
Вновь голоса плывут, меняя очертанья,
под взором слуха, что лазутчиком
повис на крайних ветках заповедной чащи –
жизнь над жерлом всепоглощающим держащих
до поры ресниц…
Возможно, надо было вымолвить мне «жерлом» –
не мнит себя поэзии бесценным перлом
этот стих,
скорее, так я мыслю (начертатель строк сиих!):
он – гид,
которого никто не видит
и понять не может,
не глядя на попытки, без обид,
дать представление о мире состоянья,
в котором жизнь материальная
природой мельтешит
за окнами с огромной скоростью летящего состава…
Воистину, на рубище заплатой,
сорванной причём и унесённой вихрем,
видится мне слава –
возможная…
Акутагавой в царстве водяных
смотрю на суетящихся живых,
спешащих жить: умеющих, бегущих,
рвущих финишные ленточки,
но главный финиш – впереди!
Не райские я представляю кущи,
не сковородки ада, не круги,
раскрытые комедией трагедий, не
полки книжные с полками
благодарных потомков,
вокруг имени ведущих чинный хоровод,
поющий «Исполать!» какому-то Василию
с фамилией моей…
О, нет!
Я вижу рай для тех, кто в него верит.
И ад для тех, кто заслужил его.
Пусть и не так!
Но видеть это – утешительно…
Я вижу!
«Не в том, ведь, суть, что есть…» –
сказал не чуждый мне поэт.
Я вижу свет над строчкою какой-нибудь моей,
струящийся по руслу взгляда не моего,
беседу tet a tet – глава к главе -
через любое количество промчавшихся без плоти моей лет,
вот то, чем тешу горделивый нрав,
закусывая косточки таящий
бытовой рукав…
А коли так,
то главное - не удивить размером,
формою рифмовки - не рифмовки,
количеством реминисценций,
слёз, пролитых над своей суровой,
но достойной подражания судьбой,
нет глупости отъявленней – мне подражать
и проливать слезу над той или иной
картинкой биографии.
Достоинство моих стихов,
как, впрочем, настоящих –
всех –
уменье состоянье передать,
не притворяясь, не заботясь о том, кто, как, когда
сиё возьмётся толковать.
Размыто всё. Затишье наступило,
за которым, согласно опыту существованья поколений и народов,
гроза таится.
Но гроза грозе не есть двойник.
Я вслушиваюсь в набуханье капель,
вглядываюсь в прозябанье молний –
шпион сегодняшний – иной –
родной родным моим в грядущем – речи –
проситель ливня –
ожидатель всходов
из почвы, что не лишь червями именита.
«Быть знаменитым не красиво…»,
но говорить на языке одном с единоверцами –
есть благо
Кастальской влагой
под ударами и не копыт пегасовых,
а сердца –
тщета и нищета, и плиты – тюремные, могильные -
в моём познанье мира,
как небо за окном, в сей миг
светло размыты!
Храм – квартира
на грани сумасшествия
счастливого пиита.