Под занавес спектакля. Глава восьмая

                ГЛАВА  ВОСЬМАЯ               
 
                КОШМАРЫ  НА  ЯВУ

  Екатерине не до юмора, не до сатиры. В карманах пусто, только дыры.
  Кормить ей стало надобно самой семью. Муж тяжело болел. Чернобыль
  съел его здоровье. Он в группе академика Патона руководил работами
  по сварке саркофага пирамиды новейшей эры реализма. Пособия за звезду
  «Героя» и пенсии его хватало еле – еле на две недели очень тощёй жизни,
  а его надобно лечить. Без денег никуда не сунуть носа. Работала с утра
  и до утра, платили крохи, но концы сводили и сына уму разуму учили.
 
  Святой угодник в этот год  в снах приходил к Екатерине дважды,
  но не преклонною она была и с ним не шла туда, куда он звал,
  не торопилась в БЕЛЫЙ СВЕТ из Света Белого,  решения задачи
  не нашла, ответ пока не знала. Все входы,  выходы, пути закрыты
  совестью её, а то, что было в предложении, которое принёс с собой
  и передал Угодник, тот путь был вовсе не её, с мировоззрением входил
  в противоречие и представлением о чести, чем поступиться не могла она.
  Ей повидаться с Ним и с ОТЧЕ конечно же хотелось, но воспитание,
  природы деликатность не позволяли  время отнимать, да и сказать
  ей было нечего Христу ни в оправдание своё и ни по существу. Знание
  в себе сокрыла, запретила перед ОКОМ встать того,  кто так заботами
  обременён. При встрече на бульваре горячилась, сердилась, говорила:
  коли вправе ВЫ и в силе разрешать, то укажите путь,  когда же указали,
  не приняла его, теперь лишь поняла, что указали  ей не путь, а принцип,
  дали СЛОВО. Была она так бестолкова, бесперспективна и страдала
  от того, смирившись с участью своей, придумав в оправдание: посылать
  её одну, тем более такую, как она, которая не смыслит ничего и разрешить
  не в состоянии, есть с научной точки зрения не перспективно, не разумно.
  Строптива, как хамар, ведь прав тогда был Сироб,  когда ослом её назвал.
  Полагала, что отказался от неё, её покинули ОН теперь уж навсегда,
  но неизбежность эту поняла и приняла, смирилась. «Ох, как же всё-таки глупа!»

  Её переживания за мужа, за семью, противоборство на работе, когда
  пытались всё отнять и за границу это всё продать, она уперлась, -
  ни в какую. Расправой угрожали. Каждый день - такая нервотрёпка!
  Сил уже нет, но на характере держалась. От Государства оставалась
  территория одна, урезанная по живому. Она спасала, что могла, "гребла
  против течения, плевала против ветра" и, как "бельмо, в глазу торчала
  достойных  тсинуммоков – таркомедов".  Ходит этакий тут совести укор,
  всем отравляет жизнь, морока с нею, больше – ничего. Ей предложили
  вдруг бесплатную путевку – отдохнуть на уровне высоком. Удивили
  участливой заботой, но - мало ли чудес на свете странных. Согласилась.
 
  Безмерною заботой окружили, - не подумать, не оглядеться. Собралась,
  назавтра улетала. Билеты привезли, автомобиль, сопровождение придали
  в лице аж самого Ратеркеса их Тетимока местного значения. Всё как во сне,   
  но -  наяву.  Бывает же такое? Вечером – звонок, не аноним по телефону,
  странно и - не мало, но видно поручение исполнял начальника большого,
  сообщал, что Совет учёных тсинуммоков-таркомедов утвердил открытие
  её за авторством Горшкова и ещё кого-то. Возражал один только профессор,
  который заявлял: что все же знают – в этом направлении работает Измайлова
  и как так получилось, что нет её ни в авторах и даже – ни в соавторах, знает
  ли она об этом, что творится тут? Горшков заверил, что Измайлова сама
  распорядилась так, передала ему часть материалов, поскольку трудятся
  они хотя и в разных темах, но в соседних кабинетах и он неоднократно
  помогал ей деньги выбивать для финансирования темы. Направили и
  документы все уже в Тетимок по распределению премий Государством.
  Ждут через неделю в газетах  Правда и Известия открытой публикации,
  что сделает сенсацию и закрепит публично их приоритет. Горшков готовит
  много интервью, договорился с «радио России», на трёх каналах телевидения
  своё видение он будет излагать открытия её. Но он же там, в нём ничего
  не понимает! А остальные даже и не представляют о чём в открытии том
  и речь идёт! Украв её материалы, прочитают вслух, читать умеют как-никак,
  но ежели листочки отобрать или прикрыть, не смогут повторить и объяснить.
 
  Открытие своё ещё сама ни с кем не обсуждала, не торопилась, ей казалось
  что доказательств маловато. Погоди. Горшков прославиться решил, спешил.   
  Всё стало на свои места, как и бывает у всяких тетимоков.  «Насмешил»
  Горшков Екатерину. Хотелось им Госпремию урвать, с собою поделиться,
  Хотели славы так самозабвенно, что решили плюнуть и не мелочиться.
  Зачем им лишний рот в таком серьёзном деле. Они же позаботились о ней,
  не взяв с неё за отдых ни копейки. Ты Екатерина прямо как Болда, имеющая
  в услужении чёрта! Ну почему же как? Болда и есть Болда, но без верёвки
  чёрт и в этом разница - одна.  Всё – КАРАУЛ!!! Война миров! Отпуск прошёл
  и не успев начаться даже. Екатерина не спала. Ей стало снова не до сна.
  Однажды, как считает сам Горшков, он жизнь ей спас и подарил. Пришла
  пора ей расплатиться с ним. Сидят напротив неё трое, известных всей стране
  людей, - здоровых и при власти мужиков, опять же – Ациорт (они всегда
  соображают на троих) и умоляют не предавать огласке инцидент, в строке
  соавторов её вписали. Вот бланк, - заполни, распишись. Ядрёна вошь, ядрёна   
  жизнь. Такое не приснится в страшном сне. «Спешили так, - о ней забыли,
  но мы же друзья с тобою были, Прости, мы так тобою дорожили, тебя любили.
  Ну, прости». Снизошли. Брезгливо бланк тот порвала. Всех просит – вон.
  Угрожают, обвиняют, обещают испортить жизнь не только ей. Меняют тон.
  Екатерина дверь открыла кабинета – пошли вон! Какая мерзость, пустозвон.

  Лето отцвело. Сентябрь прощается с ней Бабьем летом. Напоминал
  сентябрь, что осень на пороге, не за горами и зима, но будет и весна.
  Сироб «пришёл» к ней второй раз. Был плох совсем. Опять просил
  согласие дать и не винить. Он хочет только одного. Не поняла чего,
  но хочет. Не пьёт он больше огненной воды, допился, получил стеноз
  сосудов сердца, головы и говорит он еле-еле, кровообращение его
  нарушено и в центре,  и в периферии. Винил во всём сам окружение
  своё, мол – обманули  и смутили, и в заблуждение вводили, а он – ни
  сном, ни духом. В смерти своей души не видел он своей вины. Да, был
  Сироб совсем уже не тот. По человечески, его ей даже жалко стало.
  И жалость бы была уместна, если бы он сделан был из общего же теста,
  и не правитель был, а например сосед, прохожий, просто человек.
  Однако прав на жалость нет и он принёс с собой конверт, в нём бланка
  тонкий, голубой листок лежал, заполненный его рукой. Не помнит он
  когда его и получал, и заполнял,  Но – факт есть факт. Готов порвать,
  но при условии, что Екатерина даст согласие своё на продолжение
  его забот. Таков Сироб, он словно кот, который ест сметану не свою
  и с недовольным видом от того, что ничего другого вовсе не хотел,
  но ведь другого и не дали. А мог бы съесть и что попроще, но не дали.
 
  Призрение побеждало жалость. Нинель Империю когда  корёжил,
  кухарок с кухарями возбудил, болтнув, что каждая кухарка сможет
  управлять страной. Они все кухню побросали, но кухари кухарок
  оттесняли. Не претендовали кухарки чтобы очень бойко. За свои
  права рулить не выступали, у них на кухне дел невпроворот, покрепче
  были всё-таки умом. Шутить – шутили, но – не более того. А кухари
  и вовсе «съехали» умом. Всех, кто способен был передвигаться, мыслить
  без опоры тсинуммоков, свели на нет. Их сердцу не знакома жалость.
  Они привыкли иметь дело с разделкой тушь, переработкой материала.
  Екатерина, слушала, молчала и прежде чем проснуться, «НЕТ» - сказала.

  «Пришёл» Сироб и в третий раз, последний, в последний год столетия
   в ночь на седьмое ноября. Без маскировки. Он стар и болен, но держался
  в своей манере, сказал - уйдет, поскольку извела она его. Сподобился
  причину указать, легко придумал! Задумался и с расстановкою изрёк:

- Поставлю -  назовёшь кого, подумай.

- Не в договоре с вами! Не хитрите, хотите Вы прикрыться снова,
  не привыкать идеологию менять? А для меня все эти хитрости
  не новость с вашей стороны. Но рада я уже тому, что вам известно
  о мнениях иных и, что не все тут изготовлены из вашего же теста.

- Пора и о душе подумать.
 
- Припозднились, но если искренне, то поздно не бывает.
  Боюсь, что время истекло. Искупить свои грехи через другого
  невозможно. Не верю, что способны и можете решать без свиты.

- Клянусь, решать всё буду сам. Уже решил, но карты не раскрыты.
  Мы не такие уж враги. Я трижды не давал тебя им уничтожить.
  А ведь могли. Я их знаю, они на всё готовы и пойдут из-за корысти.
  Я ведь благодаря открытию твоему встал на ноги тогда, была хана
  совсем и ничего меня не поднимало. Ратеркес мой один старался,
  иначе мне второго срока не видать бы было. Я его к тебе давно
  приставил, чтоб охранял, оберегал и глаз с тебя он не спускал.
  Я тебя приметил ещё на совещании при встрече с Лиахимом,
  когда должна была доклад ты делать о перспективах, модно было
  приглашать всех умных, даже и не членов тсинуммока. Наблюдал
  я за тобой. Меня ты поразила красотой, ну а когда его «отбрила»,
  умом и выдержкой сверкая, как алмаз, тогда совсем уж покорила.
  Я же предлагал тебе ни раз министром стать моим, а ты что говорила?
  По правде, я не знал, что ты и ТЫ – одно лицо. Догадался позже,
  когда однажды, не во сне, ты мне сказала - Вы пропащий человек.
  Никто бы не посмел сказать мне даже половину, а ты – так запросто
  сказала и не в шутку, и взгляд суров был, гневен, словно молния
  в грозу. Тогда я и подумал: откуда же тут такая птица храбрая?
  Хочешь, имя назову? Тебе доверить можно. Ты - не они, другая.
  Сама пойдёшь? Тогда тебя и назову. Тогда мне это вот зачтётся.

- Благодарить не буду, то был выбор Ваш. Мне было трудно,
  но не боюсь я их. Имя знать от Вас я не хочу. Сам придёт
  и сам же скажет от кого. Надеюсь Вы его не посвятите в сны.
  Не назову и имя я другого, таких пока не вижу, я  смотрю.
  А именем свои прикрыться Вам не дам. Своё бы Вам вернуть,
  если и не всё, ну так – хотя бы половину, можно даже буковку
  одну. За буквой – букву можно сложить и целиком с трудом.

- Ты почему зовёшь меня Сиробом? Перестань, прошу, будь человеком.
  Сегодня я пришёл сам по себе, без наставлений. Ты поспеши с ответом.
  Кстати, Кара мне сказал, что тактику Сатан другую разработал.

- Не я так Вас зову, Вы сами так себя вписали в деяния свои.
  Пути у Вас ко мне иного нет и нет у Вас ко мне своей дороги.
  Не лгите, мой послушайте совет. Вы загубили жизни многим
  и себе. Другого имени пока не знаю. Узнаю, - назову и буду рада
  несказанно, что повернулись к Свету, имя человека – правда,
  когда он человек и правда, если он обратное ему или оно ему.
 
- Прощай. Не свидимся уж больше. Скучно стало мне на свете

 - Не свидимся и это - хорошо. На Свете жили только в детстве.
 
  Ушёл Секир восьмой, она проснулась. Сколько всего произошло!
  И есть ли в этом смысл? Зачем рождаемся, живем, страдаем?
  Зачем себя бесплодно мы терзаем? Зачем болят так сердце и душа?
  Зачем вопросы задаёшь тогда, когда сама же знаешь все ответы?