Под занавес спектакля. Глава седьмая

                ГЛАВА   СЕДЬМАЯ

                ПРИВИДЕЛОСЬ, -  КАК  НА  ЯВУ

  Все - торговали  не своим, за очень редким исключением, меняли.
  Старухи, дети, меньше старики от лени, ученые, учителя, ученики,
  весь ИТР, артисты, пародисты, аферисты, колхозники, чиновники,
  рабочие, все - бывшие специалисты, -  никудышный элемент  для -
  беспросветной жизни. Народ метался в шоке по утраченной империи.
  Чиновникам вольготней было всех. Они секреты родины имели,
  а в случае чего и положение приплести служебное могли, сумели.
 
  Но поражал своим размахом  сыск, суд, прокуратура. Те боролись
  за чистоту своих рядов так рьяно, что тогда места чистого ни одного
  и не осталось. Кто не поверил и ходил смотреть, - так жалел и горько
  потом плакал от унижения и стыда, и передать нельзя, что на слово
  не верил. Скажи спасибо, - жив остался, жить можно без зубов, а рёбра
  заживут. Адам прожил несчётное количество тут лет, совсем ребра
  лишившись и ничего, - справлялся и плодился. А может, наша кривизна
  и началась с Адамова ребра? Ой, Господи, прости, негодовала и зашла-а-а.
 
  Народ искал защиту у «авторитетов», там  всё же ограничен беспредел
  понятием их закона. Здесь – ни закона, ни понятий, только беспредел.
  Главный таркомед – Сироб всё чаще, глубже уходил в запои, с головой 
  в «работу с документами», - так Тараппа  объявлял народу с кривой
  ухмылкою при этом. Понимали озабоченность и этого Секира, восьмой
  по счёту он уже. Болел за родину  восьмой, как мог и всей своей душой.
  А ты попробуй, порули страной такой, посмотрим что получится с тобой,
  произойдёт от этого кошмара! Оказалось, что первый то Секир шутил
  с кухаркой! А вот Секир второй, что прачкин сын, он из учения усвоил
  в семинарии одно, что люди - овцы, он под хорошее вино баранину любил
  и больше ничего он не любил. На кухарей в обиде сильной был, им мстил
  за превосходство их в образовании, гнал их гуртом к друг другу на убой.
 
  Секир же третий пастухом чужого стада в детстве был и интерес свой
  он имел  от этого же дела, мечтал иметь он собственное поголовье стада.
  Смеялись все над ним кругом, как можно из баранов получить коров?
  Он упорно разводил свиней и сеял кукурузу, коров лелеял и от баранов
  стремился увеличивать приплод селекционно. Старался, даже приподнял
  производительность труда в сельхозхозяйствах коллективных скотоводов.
  За прошлые грехи свои всех иных мастеров заплечных дел он развенчал.
  В июне шестьдесят второго года в Новочеркасске рабочих расстрелял
  и позже семерых из демонстрантов приговорил к расстрелу, расстреля,
  чтоб не повадно было бастовать рабочим с голодухи. Сто пять рабочих
  посадил по тюрьмам. Чего себе удумали, - им мясо видите ли подавай!
  Им приказали -  «жрите ливер!», они воротят нос, цены им не повышай!».
 
  При втором Секире  и пикнуть не могли, как расхрабрились, бастуют
  подлецы! Забыли вкус свинца? Забыли, да быстро как! Отметить надо,
  что если бы исполнять приказ не отказался Шапонников генерал,
  зовут его Матвей Кузьми, который честь имел и отдал свой приказ своим
  танкистам: не стрелять и не давить рабочих, жён их и детей, то жертв
  того расстрела – тысячи бы остались на мосту над Тузлов. Первыми
  очередями из автоматов поверх голов прошили. На деревьях сидели
  пацаны, эти пострелы поспеют всюду, гони их, - не гони. Они, как снегири,
  с кровавой грудью падали на землю. Потом – очередями по толпе.Смывали
  кровь с моста над Тузлов бронсбойтом, реки крови – в реку, погибших
  сосчитать не дали, не дали и похоронить, их где-то тайно в яму закопали
  и замели следы, не заикнуться о судьбе и рот нельзя открыть. Замолчали,
  захлебнувшись кровью, страхом. Кто потерял детей, - и те беду кричали
  молча. А с кем тут говорить? Про Кузькину мамашу  лучше промолчать.
  Никто той матери не видел, не знал не по анкете, не в лицо, но притихли
  на всякий случай и американцы, мало ли что могут русские скрывать
  за мамою Кузьмы. Когда разобрались – обхохотались и стали называть
  так наши атомные бомбы. Так и считают наши бомбы количеством
  мамаш Кузьмы. Политику, ведь прежде ляпнуть что, подумать не мешало
  бы. Беда народу, когда политику подумать нечем, но есть чем рассуждать.
 
  Секир четвёртый – не то рабочий, не то из молдован, но из крестьян, 
  кутила был и либерал. Любил он женщин и автомобили, но ордена
  всех слаще он любил и заходился от восторга, и меры в той любви
  не знал совсем, но массово, подряд он не стрелял,  просто на «фиг»
  посылал и только в крайнем случае сажал. Однако даже этот либерал
  из тсинуммоков, не выдержали нервы, бомбил  корабль «Сторожевик»
  и капитана расстрелял за то, что тот осмелился напомнить про идеалы
  коммунистов, модели нарисованной Нинель в порыве лжефантазий,
  Четвёртый так же рьяно приступил к разрядке, к потеплению в «войне
  холодной». Кое - что и воплотил, расслабился. Работу вовсе не любил
  и всех к тому же приучил. При нём Тетимок делал вид, что правит,
  но занимался обустройством теримов своих и все наградами играли,
  с утра до вечера друг друга награждали. Скотоводы о скоте забыли,
  кукурузу развенчали, истребили, стали сеять рапс, но так и не узнали,
  зачем был нужен этот рапс, поскольку дизельное топливо из рапса
  у нас не получали. Зачем нам это? Мы всегда же нефтью торговали.
  Все «гайки» разболтались. Однако этот «либерал» тоже пострелял.

  Пятый Секир закручивать стал «гайки», в придачу и – «болты»,
  но не успел и малой доли закрутить на место, время не хватило.
  Он вроде из буржуев был, писали, но так запутал биографию свою,
  что дешифровщики  её по сию пору не расшифровали, а корпели -
  ум свой напрягали, но следы заметены, концы с концами не свести.
  Секир шестой совсем не послужил, был стар и слаб и удружил
  Секира нам седьмого, но с этим мы уже знакомы. Он что-то «нАчать»
  начал, но не понял сам, - что именно имел в виду под перестройкой.
  Запомнился «сухим законом», много говорил, но так никто не говорил
  и было совершенно не понятно - о чём, зачем и что так много говорил.
  Он виноделие истребил и виноградники искоренил. Постой, постой,
  да он же еще в Вильнюс послал танки, потом отнекивался от расстрела
  и говорил, что был «не при делах» и всё из телевизора узнал. С головой
  у всех Секиров были кажется проблемы и большие, им память словно
  напрочь отшибало, когда о преступлениях кровавых их заходила речь.
  Восьмому тут мы много посветили строк, но из него не вышел тоже толк.
  Все они строителями были, ударниками - всего много, но  наоборот.
 
  Просвета нет, но отблеском мелькнуло вроде вдруг что-то где-то как-то,
  пока далековато, но видели, свидетелей полно, действительно мелькало
  в конце тоннеля. Мы напугали всех своим загулом. Опасны  настолько
  показались даже другу Биллу,  – как усмирить, кормить такую прорву?
  Нам тут же разрешили не только недрами и лесом за бесценок торговать,
  но растерявшись с перепугу, - фасовочно - развесочной страною стать.
  Так, где же тут отыщешь человека и чтобы портретом - не в пуху? А-У-У-У!