Я нарисую...

Я нарисую
(что за бред?)
счастливый свет:

ажуром крон, сошедшихся на вече,
окаймлённый снизу
и Заилийским лагерем палаточным
мне кровного отрога – сверху
(к силуэту – силуэт!)
означенный.

Мой взор - не кречет
и не князь: горячей крови вор,
звенящий тонко,
но наитие ребёнка,
генетически влюблённого в простор.

Не паклей святочной
и не чалмой
увенчан не сгорающий в огне
мой
образ человечий.

Речи,
как ручей
(для всех – ничей),
за слоем слой
минуя онемения
реального окаменелости,
несут мелькание живых
икринок, вольных песен,
выживающих на самом гиблом дне
во имя будущих стремнин,
что будут взяты ими
в обдирающем наносное
(как пена белая
глубин
зеленоватых)
в живом, как по теченью
вверх движение форели,
жаждущей сквозного
продолжения,
разрезе.

Мои блажные акварели
и углевые линии – не угловые,
интерпретацией Эсхила
в стальном загоне,
жировом замесе,
сквозь ад духовного безмолвия,
о ватном рае
не заботясь, грезят
о завещанном
неспящим садом
крае,
лазурью рукопашною
увенчанном.

Как бур зрачков артезианских, света кровного,
неровного,
стихостремленье
дарует мне корней
благословенье,
и в шуме милых мне ветвей,
что начинались с пней,
я слышу разговор родных людей,
своими судьбами преподающих
пенье
песен, смерти не имущих.