Христос

Когда вечерняя заря, зардевшись маревом заката,
Накроет сонные поля и засыпающие хаты,
Когда последний солнца луч
Пред расставаньем улыбнется,
Взгляни – из сумеречных туч –
Другой, нездешний свет польется.

Как будто темный и пустой –
Слепой гонец бездушной ночи,
Но – полюби его – и твой
Уловит взгляд иной источник.

Иную красоту узрит,
Иной мечтою засияет,
Тот час – он создан для молитв,
Для откровений, для печали.

Для той, что в сердце – не от дум,
Для той, что яркий свет не нужен.
И ты, приняв ее, вновь юн,
Силен внутри и безоружен.

Чиста, наивна та тоска,
Объединяюще причастна
И очищающе тиха,
И сострадательно прекрасна.

И боль душевной наготы
Растопит все другие боли.
И вдруг поймешь – все это ты:
И ночь, и звезды, и то поле,

И шепот трав – то шепот твой,
И ветра шум – твое дыханье.
Дитя невинный мирозданья
И прародитель вековой.

И прокрадется скрытый смысл
Древнейших тайн и обрядов
И город каменный, как мыс
Возникнет средь ночи. И рядом

Звон копий, скрежет колеса,
Что мчит лихую колесницу,
И меж колоннами дворца,
Средь пальм – легионеров лица.

В одеждах римских человек –
Великий, грозный прокуратор.
Далекий год и страшный век,
Родивший приговор Пилата.

И бледный свет того окна,
Что манит взор от прочих видов.
В нем – образ юноши невинный,
Сидящий молча у стола.

Слаб огонек свечи горящей,
И умный взгляд в даль устремлен.
Что видит он, без страха зрящий,
Сквозь время? Скромные на нем

Одежды ветхие – убоги.
Божественны черты лица,
И взгляд – наивный и глубокий,
Отмеченный венцом творца,

Родивший веру в дни безверья,
Бессмертие святых икон,
Раскрывший тайну Посвященья
И высший смысл Любви. Вдруг он,

Мгновенно узнанный  тобою,
Взглянул в тебя через века.
И лоб твой, в бликах под луною,
Коснулась легкая рука,

Как благодать! И все страданья,
Что он пройдет – ты ощутил:
И жажду страсти состраданья,
И покаяния пред ним,

И стыд. Хоть не тобой убитый,
И боль за леность длинных лет –
Ему бы их отдать! Но – нет!
Он – не возьмет! Уж доски сбиты

Его креста. Но все ж рука,
Пока гвоздями не пробита,
Ласкает лоб твой. Глубока
Той ласки доброта. Великий

Свет глаз его, глядящих в сердце,
Беззвучный крик души родит.
И не забыть – как у младенца –
Безгрешный и высокий лик.

Но Понтий приговор выносит.
Калечат тело. Он затих.
А  у тебя в ушах средь ночи –
Стук молотка и ржавый скрип

Больших гвоздей, во плоть входивших,
Не стихший за стеной веков,
И шип терновый, обагривший
Невинной кровью лик его.

Прошел за нас свои мученья
Покорно, тихо, до конца,
Лишь палачам моля прощенье
Глядевшего с Небес Отца.

И силе веры той поверив,
Отец высокий всех простил:
Голгофу, римлян, иудеев,
Лишь страшным ливнем опустил

Тяжелых слез на землю струи,
Всех разметавших свысока,
Чтоб, в одиночестве тоскуя,
Омыть распятие Христа.

Но Лысая гора могилой
Не стала для него тогда –
Распяли тело, но поныне
Ласкает лоб его рука!

Что смерть!Она бессильно-лживо
Лишь прикоснулась к чистоте.
Он жив – пока молитвы живы
К нему – распятом на Кресте.