Тезей часть пятая

ТЕЗЕЙ

Часть пятая

I

Вся эта жизнь – история ловитвы,
Где методы сдаваемы под ключ,
И пиршества и зависти и битвы –
Соринки, раздуваемы до туч,

Но беспощаден дней протуберанец,
Пройдя Руссо, как истый вольтерьянец,
Скажу, что лицемерие страшней
Других грехов, и адовых огней

Бояться должно, но не до безумья,
Струит свои источники река,
От паводка опали берега,
Но не забвенье, а благоразумье

Удерживает лодку или плот,
Кружащиеся около болот.

II

Серебряных личин стекает сок с коры,
Всё мало им, живущим между снами,
Что ледяные медлят топоры,
С крикливыми и пёстрыми ряднами,

Извозчиком промахиваясь, лось,
Проламыват ивовую молодь,
Ольхи чернеет сморщивщийся жёлудь,
И у сорок без драки обошлось,

Охотится лиса, мышкует кот,
И что-то через миг произойдёт
На расстоянье вытянутой лапы,
Остаток жизни мы, как эскулапы,

Рассматриваем – холодно держать,
И судорогу хочется разжать.

III

Огромен перекрёсток для жука,
Решившего исследовать поляну,
Манят направо звуки ручейка,
Но, следуя божественному плану,

Он улетит сквозь лиственный просвет
Туда, где мы прожили много лет,
Где меж стволов могучих виден камень
Фундамента рассыпанных жилищ,
Исчезнувших бесследно пепелищ,
Где время, чередуя лёд и пламень,

Меняет прихотливо нас на лес,
А лес – на снег, а снег – на ожиданье,
И жук мелькнул у камня и исчез,
Ещё одно случайное свиданье.

IY

Берилловою щёточкой усы
У каменной фигуры – изваянье
Подрагивает в капельках росы,
Как призрак, что обрёл воспоминанье

И вновь переживает, что ушло
Лет сто назад, и ни добро, ни зло
Былого никому не интересно,
Но воздух переменится чудесно,

И, в первых красках утренней зари,
Встречающей волну ночной прохлады,
Из прошлого, не ведая пощады,
Вступают изваяния – цари

На камень и траву, и летний зной
Источит их последней белизной.

Y

Кружавчики на ветхих простынях,
И стены в самошитых гобеленах,
Каморка из убожества и тлена,
Вся в затхлости, блуждающих огнях

От улицы, сквозь шторы и гардины,
Земная жизнь, пройдя до половины,
Остановилась здесь и умерла,
И не звонят по ней колокола,

Все помнящие вышли и за гранью,
Угас к естествознанью интерес,
За годы здесь единственный прогресс –
Что кошки, приходящие за данью,

Сменяются, сочтя кошачий срок,
Что жить, когда окончился урок?

YI

Здесь речка прежде делала петлю,
И огибала скалы и болото,
Теперь в ней даже мышь не утоплю,
Но русло, где, не срезав поворота,

Мне захотелось медленно пройти,
Полно камней, успели подрасти
Деревья мелкие, и мох покрыл суставы,
Что чувствую на месте переправы? –

Какое – то бессмертие, покой,
Жизнь не остановилась, но воскресла,
Как будто мать – земля раскрыла чресла,
До этого сокрытые рекой.

Здесь хочется уснуть, как заболеть
В той жизни, что не может обмелеть.

YII

Стеклянный сон, что звук капели,
Раздвоен облик божества -
То пастила и акварели,
То анемоны и листва,

Струится змей укус прозрачный,
Крадётся мышь фанерой дачной,
Стучит под сердцем паровоз,
Ожог касается мимоз,

Насмешка переходит в слабость,
Беспомощность, звезда тиха,
И твердь под яблоком суха,
И падает в свою силлабость,

Не виден звука околот,
Разбился о небо пилот.

YIII

Колонны росчерками стиля
Поддерживают колорит,
На них девически застыли
Изображения харит,

Стыдливы и колониальны
Культурные исповедальни,
Кормиться нечем, город тих,
Поработитель – Псамметих

Теперь – спаситель, без базара,
Ни ископаемых, ни дев,
Которые рожают в хлев,
Не здесь скорбели Лот и Сарра,

Но на колоннах – письмена,
И на туризм растёт цена.

IX

Ещё виток – и мы забыты,
Как вся Столетняя война,
Интеллигенты – троглодиты,
Герой из – под Бородина,

Потомкам наша пища всуе,
Им что молочница на туе,
Что шелковичная гнильца –
Куда им наша крепостца!

Мы мокнем слоем перегноя,
Несёмся соками дерев,
Не то, поспешно отгорев,
Мечтаем раннею весною

Увидеть будущие дни,
Как непогасшие огни.

X

«Лик Нарцисса» Голохвастов

Зеркальны поиски героя,
Как доказал один пиит,
Поэтому сгорела Троя,
И многое ещё сгорит,

Вулканы плавят плевру, плеву,
Глаза в глаза мы ищем деву,
И каемся,её найдя…
Затем, немного погодя,

Находим выход – жажду странствий,
Романтика, как слог письма,
Споспешествует он весьма
Хранить преемственность в пространстве

И времени – родится сын
И повторит один в один.

XI

Земная ось расклёвана клестами
И скоро мы на звёздах ощутим –
Вращение замедлится местами,
С туманностей, сливающихся в дым,

Спадут неразличимые покровы,
Снега, напротив - скажутся багровы,
И полюса забудут свой магнит,
И сила, устремлённая в зенит,

Проявится, как чистое сиянье,
Каденция, замкнувшая кольцо,
Там вырастет богатое сельцо,
Где люди не заметят расставанье

С полярностью – привыкнут жить внутри,
Как бабочки, клесты и фонари.

XII

Наш птичий двор с утра проснулся,
И детским выводком галдит -
Счастливое биенье пульса,
И, склонный к выводам пандит,

Сказал бы – вот она – реальность!..
Но я учёную банальность
Не допускаю в сад камней,
Пусть фраза будет подлинней –

Растут разбойники и лани,
Терзают зрение и слух,
Пусть мой огонь уже потух,
Слепая сила их желаний

Любую ткань воспламенит
И тем реальность сохранит.

XIII

Наш тяжкий груз – что хлебный мякиш,
Иль - мёд, иль - воск, иль – пластилин,
Как ни зови бобы – арахиш,
Но жизнь, качнувшись из «малин»,

Отобразит чефир и пайку,
Предел мечтаний – видеть чайку,
Иль закричать – в Москву! – Москва…
Я там живу едва – едва,

Провинциалу город стольный
Не то что вреден – ядовит,
И всё обидить норовит
Высокомерием невольно,

Хотя обид полно кругом,
И я заботами влеком…

XIY

Сложили кубики в картинки,
И буквы выросли в слова,
Моя любовь – на фотоснимке,
И только там ещё жива. -

Встречай учёного соседа,
Учтиво радуйся беседам,
Смотри на зеркало, в окно,
И думай – жить немудрено,

Когда в сухом остатке – нежить,
И осень сердце холодит,
Где наше олово, луддит? -
Воспоминанья полно нежить! –

Пора учиться языку,
Что схож внизу и наверху.

XY

Изображён осёл и заяц,
И лев, поджарый серый волк,
Гадаю – кто из них – китаец,
А кто – лишь исполняет долг,

Конкретнее – чьё вымиранье
Известно нам уже заранье,
Предрешено без лишних слов,
Чья форма глаз, или голов

Распространится повсеместно,
И, будь ты негр, иль эскимос –
Не минешь участи мимоз –
Твоё цветение чудесно,

Но ранний предрешён закат,
Поскольку слишком языкат.

XYI

Потрогай ящерку за спинку,
Она в траву – и ты в траву,
По обмолоту и суглинку,
Как паутинка на плаву,

Она то скроется в осоте,
То растворится в черемше,
Растянута стрелой в полёте,
Изогнута на вираже,

То каменною статуэткой
Замрёт и глянет из-под век,
Как будто здесь её ночлег,
Под бузины подсохшей веткой.

Какой бездонный малахит –
Не хвост, так голова болит.

XYII

Какая – нибудь ряженка, кефир –
Молочное и тефтели в подливе –
Студенческий профилакторский пир,
Оазис профсоюзный в перерыве

Меж префом и театром, вместо пар,
Случайности невыдуманной дар,
И месяц безмятежен и коварен –
Не потому, что ты неблагодарен –

Опасно выпадать из суеты,
Быт общежитский плотен и предметен,
Ты ускользаешь из потока сплетен,
И, возвратясь из нищенской мечты,

Увидишь, что внезапно стал чужим,
Как после спирта скальпель и зажим.

XYIII

То мир, как старческа причуда,
То безопасен, как парчок –
С чего ж потрескивает блюдо
И наклоняется волчок? –

И ткань трещит, и лики – беси,
От Баха, слышащего в мессе
Весь хор – от верха до басов,
До Босха, жителя низов.

Долина давится, двоится,
То лань со львом, то с вепрем львица,
Пастушка с рыцарем, пастух
Невинен, словно бес иль дух

Познания за час до змея,
И ты, Цирцея – Лорелея...


XIX

Сова в кустах чертополоха,
Собака тоже вся в репьях,
Для посторонних та эпоха,
Как деревянной сабли взмах,

А мы внутри и в настоящем,
Где шарик облачком блестящим
И пчёлы очень любят мёд,
И кролик к пятнице поймёт,

Что гости съели все запасы,
И скоро вежливо уйдут,
Он сам подскажет им маршрут,
И, удержавшись от гримасы,

Подумает – игра – игрой,
Но лучше – одному порой!

XX

Опять эзопова страница
Жмёт, что испанский воротник,
Летит сравнений вереница
И попадает напрямик

В самосожжение глаголов,
Чей горький аромат ментолов,
Исчезновение существ,
Распад и окиси веществ,

А музыка – и с ней неладно –
Хромает в чёрных парусах,
Висит солянкой на весах,
Как размышление в парадном,

Как соль сравнений дней и дна –
От кругосвета до окна.

XXI

Узнай, где осень спрятала твой сад,
Попробуй до соцветий дотянуться,
Ничто не возвращается назад,
И яблочко с надтреснутого блюдца

Раскинется до Сада Гесперид,
Здесь прорастёт корнями Иггдрасиля,
Надломленное дерево болит,
И, если бы цветы заговорили,

Что я спросил бы? – где мои плоды? –
Нет, - где все те, кем дни переполнялись,
Всё минуло, но в зной и хлад умчались,
Как облака, создатели среды,

Где времена менялись чередой,
И пахнет то дождём, то резедой...

XXII

Изогнутое в виде львиной пасти
Навершье трости, каменный самшит,
Краснодеревщик был химер во власти,
Вообразив, что меньше согрешит,

Коль в головах поселит льва, а резы
Изобразят отшельничью аскезу,
И святость резко трость удорожит,
Какой – нибудь отпущенник – кушит

Поверит в благодать и пастью львиной,
И бронзою окованной стопой
Прельстится, и возьмёт её с собой
В саванну или к роще соловьиной,

Туда, где ей томиться в темноте,
Уж лучше, чем в костре иль на кресте.

XXIII

Пологий скат осклизлой глины,
И ряска, и пучки травы,
И мелкой галькой до стремнины,
От зелени до синевы,

Хороший день – резные тени,
Среди судьбы переплетений
Ни гордиева нет узла,
Ни отпущения козла,

И каяться – смешно, нелепо –
Прозрачна водяная нить,
Ненужного не сохранить,
Бегущее уж тем не слепо,

Что льётся, дышится, поёт,
И незнакомых узнаёт.

XXIY

Эстер, сестра, не бей в ладоши –
Зря дожидаешься письма,
Давно безумен письмоноша,
В глаза ему взглянула тьма,

И он предчувствует посланья
С другой страницы мирозданья,
И, нас спасая, рвёт их сам,
И рукоплещет парусам

Безмолвия, беловика,
Где невредимая строка
Всё шире, и уже вокруг,
Вне белизны твой милый друг –

Там бочка чёрных звёзд полна,
И недвижимы письмена.

XXY

Из нестерпимой канифоли
Твои застывшие крыла,
В них ни беспамятства, ни боли –
Одна мерцающая мгла.

Качает сосны строевые,
Проходят бури мировые,
Числа значение течёт,
Считает Лету звездочёт,

И плавится и вязнет пламя,
И дышит обмороком звук,
Крошится канифолью стук,
И вновь вздымается крылами –

Чтоб задохнуться в янтаре
В невыносимом октябре.

XXYI

Морзянка. Дрожь несоответствий,
Где между точек и тире,
Как меж раскаяний и бедствий -
Неотвратимое каре,

Углами режущее раму,
Мертво, что имущие сраму,
Бело, будь звук внезапно бел,
По кромке звука заалел

Привал, земля комедианта,
Чья дрожь и есть господен гнев,
Затем, музыкой отпотев,
Морзянка призывает Данта,

И мы спускаемся наверх,
Как над Катынью чёрный стерх.

XXYII

Заиндевел густой подлесок
И полн причудливейших форм! –
Стеклянных монохромных фресок,
Медуз, что в лёд вморозил шторм,

Как будто близко океаны,
И скоро посреди поляны
Возникнет дуб и вход в Аид,
И рядом кот заговорит,

Ему ни холодно, ни жарко,
Он завсегдатай лесопарка,
Он бард и мот и менестрель,
И диких красок акварель

Не удивит за Аквилоном,
Где мать – земля застыла лоном.

XXYIII

Дымящаяся кровь – героям,
И тлеющая - подлецам,
Самопознание зароем,
Любовь отправим к праотцам,

Всё – яд, а прочее – отрава,
Пока привыкнешь – переправа,
Недосчитаешься монет,
Уйдёт с торгов парад планет,

Не жалко – порезвятся – кинут,
Прискучит выучка творить,
Змеиным холодом дарить? –
В бессмертии ищи мякину –

Как кровь из вены солона –
Не знать, что выйдет из зерна.

XXIX

Возьмём происхожденье вида –
Археоптерикс был пернат? –
Какая довела обида
Его до северных пенат?

Зачем в ночи похолодало? –
Светило ль караул устало
Нести, не покладая свет,
Других ли тьма нашлась примет,

Но точно курица не птица,
Ей воздух кровь не горячит,
Петух пронзительно кричит
И василисками плодится.

Причём здесь север или юг? –
Вид возникает, как недуг.

XXX

Раздолье праздным насекомым! –
Воскреснут и жужжат и ждут! –
А тут... проснёшься незнакомым
И первых несколько минут

Себя обратно собираешь,
Кого найдёшь, что потеряешь –
Не расскажу, коль не вернусь,
Поскольку бесконечно снюсь

И длюсь причудливыми снами -
Лопочет летний снегопад,
Комар, почти гомеопат,
Зудит и пляшет, как цунами,

И буду счастлив, коль проснусь,
Что не жужжит над ухом гнусь!

XXXI

У соболя есть родич – колонок,
Изящнее, субтильней, мелкозубей,
Он не хорёк, но очень одинок,
Нет этакого барства в зимней шубе,

Как у родни, неброско рыжеват,
И след в снегу слегка витиеват,
Заляпан белой краской подбородок,
Какой – нибудь художник – первогодок,

Что разукрасил валиком забор -
Не ведает о кисти колонковой,
Так рифмачу, нашедшему подкову,
Не ясен символический узор –

То – счастья и несчастья образец -
Чуть далее здесь водится песец.

XXXII

За нами гонится пространство,
Чуть отставая при рывке,
И потому непостоянство –
Как царь Гвидон на островке -

То спит, то приручает белок,
То ждёт летающих тарелок,
То сам как будто горбунок,
И белой пеною у ног –

Русалка, ножки в керосине,
Она не нравится ангине,
И покорится для царя,
Через леса, через моря...

Летит мой воздух – опоздать бы...
И заживает, как до свадьбы.

XXXIII

Остановилась музыка души...
Запнулась... и продолжилась неслышно,
Не красками – возьми карандаши,
И нарисуй, как безгранична тишь, но

Смотри, как удлинилось полотно,
Расширилось, затем слились в одно
Слова и звуки, цветовые пятна...
И музыка, вернув меня обратно,

Осталась, как чудесный перевод,
Чудовищные тени поправляя,
И, прошлую любовь не умаляя,
Вычерчивает новый хоровод.

И разум мой запинку опустил,
И продолжался долгий бег светил.

XXXIY

Уродливо распятие в своей
Рекламной ипостаси, в поклоненье,
Представь, что умер ты, а не еврей,
И вот, за поколеньем поколенье

Тебя изображают на кресте,
Смакуют нескончаемые муки...
Клянутся на распятье в простоте,
Целуют остигмаченные руки...

Представил? – а теперь взгляни на крест –
Так убивали, а не восхищались,
Ты хочешь, чтобы муки не кончались? –
Стремишься к постоянной смене мест? –

Бездумная эстетика страшна,
У страшного – кровавая цена.

XXXY

За параллельными мирами –
Непараллельные пути,
Листва осенними коврами,
Судьба – соломинкой в горсти,

Да песенка – со мной разлука,
Пока дышу – одна докука –
Смотреть без устали на свет,
В котором мы то есть, то нет,

Ищи мерцающих проталин,
Взаимопляшущих глубин,
Горчащей спелости рябин -
Сей мир не слишком матерьялен -

Он больше - свет и чаще - тьма,
Решений – нет, сказал Ферма.

XXXYI

Все против всех – игра без правил,
Такая древняя игра,
Но кто в неё играть заставил,
Каких крушений веера

Оставили свой отпечаток? –
Ни доказательств, ни перчаток,
Ни омовения перстам,
Ни вдохновенно – «аз воздам»,

Удар, предательство, унынье –
Причин и следствий чехарда,
Мы потерялись – вот беда –
Среди пустыни изобилья,

Где можно всё, одно нельзя –
Вернуться в мир, где есть друзья.

XXXYII

За равновесие спасибо
Придумавшему бег планет,
Вращение плывёт, как рыба,
И повторяясь, как сонет,

Лукаво мучает приливом,
И вдруг, юнцом нетерпеливым,
Уходит, оставляя хлам,
Одни кометы по углам.

Но комната полна движенья! –
И красок газовых, и лент,
И вьётся, льнёт ангажемент,
Давно оставлено крушенье,

И облачком гудит юла –
Спиральна тьма, что вид с холма.

XXXYIII

Жить ожиданием открытий,
Затем открытье пережить,
Построить лабиринт на Крите
И там же голову сложить,

Легко моря переупрямить,
Вернуться, где жива лишь память –
Чужая жизнь, хочу иной –
И пусть не блещет новизной,

Но, постепенна и бездонна,
Растёт и тает, день за днём,
Играет влагой и огнём;
И, как Мальтийская корона,

Венчает летопись мою,
И я себя не узнаю.

XXXIX

Чем хаос правильней порядка?
Чем жизнь опаснее судьбы? –
Хотя судьба – гомеопатка,
И чаще ходит по грибы,

Чем пробует чужие блюда –
Что возникает ниоткуда –
Сопротивляется богам,
И дольше никнет ко снегам,

Чем дым в безветренную пору,
Дерев изменчивый огонь,
Мы так же мчимся посолонь,
И так же верим эгрегору,

Но есть последнее – а вдруг? –
Как на морозе резкий звук.

XL

Палитра пылью и пыльцою
С веранды припорошена,
Как будто тяжкою трясцою
Бежала лошадь и волна

В окно с дороги долетела,
И захватить с цветов успела
Их запоздалый аромат... -
На всём довлеющий примат

Материи над лёгким духом –
Скрипит окно, кричит петух...
Вбирают зрение и слух
Пейзаж с оставленного мухам

На поклоненье полотна –
Сквозь пыль идиллия видна.

XLI

Столетних сосен вечно юный
Немолчный благодатный вздох,
Не барабанные, не струны –
Органный воплощённый бог,

Тираннозаврами эпоха,
И нам – то хорошо, то плохо,
То ночью беспокойно спим,
То днём нагрянет серафим,

И всё – укор, и на контрасте –
Сосновый бор, лесной шатёр,
Так выдыхающий простор,
Что карты самой чёрной масти

Спадают к пепельным корням,
И небо остаётся дням.

XLII

Застольных песен тон протяжный
Выводит тонкий голосок,
Ему подхватит бас вальяжный,
И до слезы накал высок –

Пора … холодненькой… с устатку,
Неся покой миропорядку,
Воспоминаний бьёт волна,
И музыка достигнет дна –

Поймает нас, отпустит сети,
Похвалит кислый винегрет,
И новый высветлит портрет –
Как будто не было на свете

Ни этих лет, ни песен вслед,
Ни пары слов про бересклет…

XLIII

Редеющая ткань дыханья,
Как будто марля на губах,
Последней юности свиданье,
И оперетткой Оффенбах

От легкомысленных деталей
Уводит нас в страну морали,
Кто не католик – протестант,
Манит галун, но больше – рант,

А мне бы вместо марли – влаги,
Ни Иппокрены, ни морей,
Тогда – порви его скорей.-
Клочок обугленной бумаги,

Где уцелела пара слов
О том же самом – где любовь?

XLIY

Зелёный облик мирозданья
Не успевает прогореть,
Не за горами расставанье,
Но мы по прежнему на треть

Европа и на четверть – даки,
Переживаем час собаки,
И движемся в созвездье Дев,
Как остролист и львиный зев –

Их собирают ровно в полночь,
Когда вкруг них ползёт змея,
Я – рядом, милая моя,
Одно останется запомнить –

Трава и ночью зелена,
Когда вселенная пьяна…

XLY

Мир то глубок на чёрно – белом,
Испепелённом полотне,
То, опрокидываясь в целом,
Восстанет радугой в огне,


И от сиянья до сиянья -
То одичанье, то молчанье,
Глубокий снег, придонный лёд,
Бесстрастной графики полёт.

Он не велик, но строг и долог,
И виден кажется, что весь,
Но вглядываешься – и резь
В глазах, черно и смертный полог

Скрывает главные черты -
Испепелённые листы.

XLYI

А рвётся, собственно – повсюду,
Ткань то ветшает, то горбом,
Узор растягивает блюдо
И пыль над пажитью столбом,

И слов не то что бы не хватит,
Но не рассудок – сердце платит
За каждый шов и каждый ров,
И только рвётся от даров

Таланта, гения,удачи,
И лавой новою полна
Земля, и слишком солона –
Должно быть - кровь идёт на сдачу.

Не лечь, не потревожив ран,
А где не рвётся – там тиран.

XLYII

Изнанка больше нашей плоти,
Но подражает ей во всём –
Болит на той же самой ноте,
Торгует ветошью, старьём,

Чья жизнь бессмысленно избыта,
Воспоминаний аква вита –
В итоге – мёртвая вода,
Езда в незнаемо куда –

Приносит призраков во плоти,
Не успевает карандаш
Сей переплавить раскардаш,
Как вновь неведомое ждёте –

А там – какие берега? –
Сплошь белый шум, читай – пурга.

XLYIII

Резов ребёнок, беззаботен,
Счастлив, избыточен, смешон,
Его край вечности бесплотен
И миражами окружён –

Там мимолётные тревоги,
Там мама с папой - полубоги,
И нет ни смерти, ни врагов,
Мир состоит из пустяков

И важных тайн и ждёт сигнала,
Чтоб их открыть в единый миг,
Будь то цветок иль материк,
Стрела, звезда Сарданапала,

Летят сквозь детство корабли,
Пока нам снится соль земли.

XLIX

Я вспоминаю, как ты ела –
Как ты готовила, верней –
Как запеканка пригорела,
Но мне она была вкусней

Яств от шеф – повара Пекина,
Пусть прелесть рук - тому причина,
Иль музыка движений всех,
Но будь страшна, как смертный грех.

Та пачкотня – а всё ж прекрасна,
Как коротки часы вдвоём,
Мы чашу вечности допьём,
И, под рефрен «Калины красной»

Страницу медленно сожжём,
И только пепел сбережём.

L

Ведома музыкой Психея,
Но где странноприимный дом
Для одинокого Орфея –
Так хочется забыться сном,

Зазимовать в тиши беззвучья,
Пока в огне стреляют сучья
И снова нечего желать…
Просторов северная гладь

Способна исцелить лихое –
И лихорадку и чуму,
Что дарят смертному уму
Желанье вечного покоя…

В объятьях северных Харит
Что не истлеет – то сгорит.

LI

Сиянье глаз твоих затмило
Событий тягостных черты -
Подайте клоуну белила,
Ему достанет простоты

В ответ неистово смеяться,
Во всяком случае – стараться,
Что всё случается легко
И всё плохое далеко,

Оберегая наших милых –
Стремимся сделать мир другим,
А он сминается, как дым,
И только вот что в наших силах –

В ответ сиянию – любить,
Как это только может быть…

LII

Как трудно наше пониманье,
Цедит упрямые слова,
Отказывается от знанья
Девическая голова.

При том, что – милая головка,
И губки складывает ловко,
И глазки очень хороши,
Но, упираясь от души,

Становится почти враждебна,
Её б прельстила «песнь хвалебна»,
Каких насочинял пиит,
Но голова моя болит

От в ступе толкотни водицы,
И слово злое сочинится!

LIII

Ты мне мила и без корсета,
Пышна девическая стать,
И ножкой – коль полуодета,
Возможно запросто блистать,

Ты и покорна и задорна,
Твоё явленье благотворно
Как для меня, так и в быту,
Ты ловишь мысли на лету -

Не все, но часть из них, и хватит,
Не то заполнишь весь досуг,
И, как глухарь летит на звук
И жизнь свою на это тратит –

Боюсь другое не успеть,
А ты в придачу можешь петь…

LIY

Ты позабыла, что хотела,
И хмуришь милое чело,
Как будто вечность пролетела
И всё давно произошло,

Пиши себе напоминанья –
Записки, строгие посланья,
И крестик – не жалей чернил,
А то, что я тебя сманил

Из тихой жизни в эту бурю –
То не раскаюсь – не взыщи,
Не сразу удаются щи,
Сковороду – покараулю,

Котлеты сам себе спасу,
А деву – в спальню унесу!

LY

Не ветер в голове, но каша,
Разнообразные «зачем»,
Невелика реальность наша
И большей частию из лемм –

Определений так немного,
Что, если следовать им строго,
Получим суп из топора,
Тебе понравится игра –

Всего – то – думать о других,
Не о себе, всегда и всюду,
И, если рядом видишь чудо –
Не смешивай любовь и жмых,

Не мил, кто сам себя жалел,
И мир не так уж черно – бел…

LYI

Нет дна у чаши испытаний -
Никак её не осушу,
На полглотка пустых мечтаний,
Немного дани миражу,

Ещё достанет ожиданий,
И жаждущих воспоминаний,
Но остальное – чехарда
Агонии огня и льда –

В любви тонуть и обмануться,
И, обольщаясь без затей,
Опять, как преданный Орфей,
За этой чашей потянуться.

Оглядываюсь – там она,
Гляжу вперёд – не вижу дна.

LYII

Пятниста лиственная пряжа,
Полны загадки кружева,
Поверхность глянцевая глаже,
А тень то бархатна едва,

То шелковиста и прохладна,
То набегает водопадно,
То отступает, обмелев,
И с паутинки, осмелев,

Спускается десант проворный,
Слегка касается ресниц,
И, завершив разведку – блиц,
Сравнив меня и камень горный –

Нас свяжет нитью золотой,
Как длинной – длинной запятой...

LYIII

Глубоко спится у кургана,
Курится прошлое в корнях,
И вдруг, негаданно – нежданно,
То рокот битвы в наших снах,

То разговоры о величье,
Какие – то слепые, птичьи,
То дрожь внезапного родства
Пронзит до сердца, естества,

Но ни умертвие, ни морок,
Ко мне у этих мест не вхож,
Хотя и я не из святош
И вспыхиваю, точно порох,

Когда мой мир несправедлив,
Его огонь собой продлив...

LIX

На старой липе цвет отчаян,
За розоватой белизной
Стволы, как будто спитым чаем,
Покрыты бурою волной

С налётом серого оттенка,
Как застоявшаяся пенка,
Иль с желтизною в зеркалах,
Как плесень в мелочных углах

И лавках – но волнует дивно! –
Благоухает и парит,
Как будто знает инстинктивно -
Последний миг уже царит,

А дальше – тьма, а воздух – свеж,
И цвет то розоват, то беж...

LX

Что мы увидим за порогом? –
А мы снаружи – иль внутри? –
Хотелось бы сказать о многом,
Но тускло светят фонари,

И то ли тени так предметны,
Что мы истаем незаметно,
Хотя косяк зарубок полн,
Как гладь прилива мерных волн,

Не то не держатся предметы
За нас, и нечего хранить,
И здесь и там не видно нить,
Я вод не ощущаю Леты –

Наверно – высохла река,
И где овраг – там берега.

LXI

И запах клейкий тополиный,
И перепевы талых вод,
Бегущих улицею длинной,
И баснословный переход

Не за город, но к роще влажной,
Чуть полусонной и вальяжной,
Очаровательно живой,
Ещё с прозрачной головой,

И зеленью короткой, новой,
Берёзы соком истекли,
Стреляют травы из земли,
И полуостровок подковой

Охвачен бьющего ключа,
Кора под солнцем горяча...

LXII

Стрекоз над заводью мерцанье,
Трепещущий негромкий треск,
И над водою зависанье,
Как будто отблеск или блеск

Самостоятельны, случайны,
Недвижим полдень сном Нагайны
На солнцепёке, куст ольхи
Полощет корни, как грехи,

И зеркало слегка морщинит,
Слепая гладь полна пыльцы,
Там сосен кружатся венцы,
Но стрекоза метнётся... сгинет –

И глубиной нальётся пруд,
Закатных выпросив минут.

LXIII

Так мертвенно бледна рассвета
Растянутая полоса,
Как будто больше не согрета
Часть небосвода, полчаса

До бури нисходящих бедствий,
Достаточно причин и следствий,
Чтоб это точно было так,
И мы ушли из всех Итак,

Пусты, бледны воспоминанья,
И кровь не греют – холодят,
С рассветом раны бередят
Печали многие и знанье

О том, что дальше нет пути,
Скорбит последнее прости.

LXIY

За каждой изгородью – пашня,
Иль – пастбище, иль – птичий двор,
Как будто вечен день вчерашний –
Ночная улица, забор,

И те же пенные сирени,
(молю – ни слова об измене),
Легки в безмолвии шаги...
Как хорошо, что я ни зги

Не вижу в черноте беззвёздной,
Как хорошо, что слишком поздно
Меняться бесом из ребра,
Ни зла не нужно, ни добра –

Дышать и помнить беспощадно,
Что жить нескладно и неладно...