Тезей часть вторая

ТЕЗЕЙ

Часть вторая

I

На солнце пролежни и пятна,
Но не о них поговорим –
Когда удача вероятна,
Мы безрассудное творим! –

К чему загадывать, панове?! –
Огонь в глазах и голос крови,
Прорвёмся – сгинуть не судьба,
В закат проложена тропа -

И луч зелёный от заката,
Вернувшийся из пелены,
Там ни музыки, ни стены,
Ни тишины и ни набата –

Там нас ещё не дождались,
Гори, тропа, свиданье длись.

II

Начертан вектор изобары,
От изохоры тяжело,
Когда на пену жалко тары –
Подуй, коль губы не свело,

Ищи соломинку, пустышку,
А, впрочем – не суди за вспышку –
Нас пелядь вяленая ждёт,
Она полезнее, чем йод

И подорожник, чисто рыбка,
Смотри на влагу, дуй и пей,
Изотермических цепей
Не жаль, и отраженье зыбко.

Ты есть константа, твёрдый знак,
Побег абсциссы, зодиак.

III

Теперь за жимолостью дело! –
Давленью верная сестра,
Она не ведает предела,
И в горечь своего костра

Привносит ноту наслажденья,
Покоя в буре, нисхожденья
От возмущения полей
К прохладе липовых аллей,

К веранде, деревянной лавке,
Бег через марлю сквозняка,
Твоя у ягоды рука…-
Горчит, но хочется добавки!

Ты их сбирала поутру –
И я сегодня не умру.

IY

Я благодарен за любые
Воспоминания – каков? –
Хранят сокровища скупые,
И я – из клана кулаков –

Богач, как будто три коровы,
И мельница, и все здоровы
Любимые – но только там,
Где ничего я не отдам,

И не верну, и не увижу
Отсюда, и не расскажу,
Когда перехожу межу -
Исчезнувшее много ближе,

Чем бедной жизни непокой,
Не перечёркнутый рекой.

Y

Сестра любви – воображуля,
Ей можно всё, чего нельзя –
Январские снега в июле,
Визжать, как в луже порося,

Нос к носу не узнать предмета,
Картинно молвить – Вы ли это? –
И злить, и наслаждаться злом,
Вслух размышляя о былом -

Других мужчинах, их повадках,
Цветах, соседях – всякий вздор! –
На чёлку заменить пробор
И целоваться сладко- сладко…

Лукавство – имя той сестре,
Гори её наряд в костре!

YI

Прости за перепады стиля –
Я то встревожен, то легок,
Когда бы мы поговорили
В глаза, без всяких экивок,

Могли бы отменить досаду,
И заморозками рассаду
Не выбило б до черноты,
Мои мечтания пусты

И разговоры одиноки,
Свечным нагаром лёг налёт
Из повседневности, забот,
И время отмеряет сроки,

Как маятник, и мы – внизу,
И я былое не спасу.

YII

Кружат ветра, люби их розу,
То небом занят, то землёй,
Тяни свой вечер, как занозу,
Любуйся углями, золой,

Брусникой, если август занят
Её кострами,кедры манят
Узлами связанных корней,
Зимой волнует след саней –

Куда ведут по бездорожью? –
Мне сей рисунок незнаком,
Проваливаешься пешком,
Утешишься привычной ложью –

Всё впереди, но дом – не там,
Ищи дорогу по крестам.

YIII

Лети без рук с велосипеда –
Руль вывернулся в колею,
Отсюда ли грядущи беды,
Как подорожник на клею,

На всяком взлёте, где заминка
Цель негативом фотоснимка
Отображает без прикрас –
Я пробую сменить карасс,

Но снова те же кукловоды,
Судьба слагается в узор,
На колесо скользит курсор,
И те же нити – нет свободы.

Среди валяющихся спиц
Асфальт разглядываю ниц.

IX

Не падай – легче подниматься,
Не стой на месте – упадёшь,
Не слушай брани и оваций,
Знакомься – это снег и дождь,

И пар, и облака похлёбка,
Дракона слюдяная топка,
И лубяной идеализм,
Гаси движением трюизм

И повторяй, труди свой голос –
Я научился понимать,
Меня не надо убивать,
Где мост, где этот волчий волос? –

Я сам пойду по облакам,
Как та монета по рукам.

X

Переверни слова – клин клином –
Мани пейзаночку к овинам,
(солома колется, как чёрт!)
Клянись яйцом перепелиным,
Слагай случайный натюрморт

Из – бог подал – желаний праздных,
Умений, дел разнообразных,
Хлопот – желательно вдвоём,
Затем спеши на водоём

Взглянуть на рябь, и гладь, и волны,
Вернуть потерянный Эдем,
Любить русалку между тем,
Мои мечты объятий полны,

Как мало нужно, чтобы жить –
Мне – посмотреть, тебе – приплыть.

XI

Ищи расщелины, пещеры,
Слабеет входа уголёк,
Пытливый ум не знает меры,
Когда владелец – недалёк,

То прячется, то смотрит тёмно,
И видит чудище огромно
Во глубине, во сне, у дна,
И вулканическая хна

Его cопровождает мысли,
Сужая рыжим небосвод,
Что в судороге от зевот,
Во глубине пропавших числи

Свинцом – расходный матерьял,
И счёт я числам потерял.

XII

Аплодисменты – оплеухи,
Ладоней пойманный улов -
Не продолжайте в том же духе,
Горячих не сочесть голов,

Что верят в славу и бесславье,
Гвоздикой пахнет разнотравье,
И недоверием – восторг,
С рассудком начинаю торг,

Когда мне хочется смеяться,
Вдохни и встань на кулаки
Внутри черно и не с руки
В тиши со звуком пререкаться.

И задавать вопрос - кто я? –
Ладони сдвинуты края.


XIII

От нетерпенья до унынья
Пол шага, миг, единый вздох,
Права прабабка Евпраксинья –
Любой мужик в терпелке плох,

Ненаблюдателен в предмете,
И с женщиной как чистый йети
Ведёт себя, не то – как дух,
А ты – телёнок и лопух,

Послушал бы, как надо править,
У бабки опыт за сто лет,
И как очаровать предмет,
И как его себе оставить.

Одно не ведает – зачем? –
Таким словам я глух и нем.

XIY

Тот немощен, чей образ жизни
Распущенность, вот лежебок –
Вальяжно внемлет укоризне,
Но то на осень нет сапог,

И валенок на снегопады,
То знает – вряд ли будут рады
Его приезду те друзья,
Что вышли в люди и князья,

И те, кто мнит себя за бортом,
Во всём обиду видят, смех,
А он любил и любит всех,
Но видиться… разрыв аорты.

Не кладбище, но поздний час,
И стрелке ни к чему компас.

XY

Учителей хватило всяко –
От восхитительных до злых,
От веры в знаки зодиака,
До гонки на перекладных

Из академии художеств,
Где ты в содружестве ничтожеств
Провёл свой возраст до черты,
До сумерек, до темноты.

Куда бежишь? – спроси – откуда –
Неведомое впереди,
А позади снега, дожди,
Само исчезновенье – чудо,

С учителями незнаком.
Ты катишь в гору смертный ком.

XYI

Элегия скорее поза,
Чем доминанта или стиль,
Поклонникам метемпсихоза –
Все ваши выводы – в утиль! –

Я просто ставленник трагедий,
Не Фидий, дабы при беседе
Там отколоть, а здесь прижать,
Могу в одном котле смешать

Возвышенное и земное,
Прогулку в лес и действо в нём,
Трагедия – игра с огнём.
Элегия – слегка иное –

Меланхолическая ржа,
Что солнце ниже рубежа.

XYII

Сравни ребёнка и подростка,
Исследуй серебро и медь,
И щёлочь лакмуса полоской,
Закатом жизни, где гореть

Багровым золотом недвижным,
И что от нас приять отчизнам? –
То рост, то силу - тишину,
Что взял на время – то верну,

На вдохе ль, выдохе – оставлю,
Кричит ребёнок – всё моё,
А мне бы не помять жнивьё,
А что отечество прославлю –

То мой ли выбор, иль его,
Взамен не нужно ничего.

XYIII

Любуюсь нежными чертами,
Треплю ехидным языком –
Не быть тебе картиной в раме,
С таким творцом я незнаком,

Кто жизнь твою возьмёт в ладони,
Как свет звезды на небосклоне,
Перенесёт на полотно,
Взгляну, вздохну, скажу одно –

Настало время лечь под кисти,
Там больше света, чем во мне,
На той ли, этой стороне,
Но ты поёшь, и длятся листья,

Где пляшет нотный зодиак,
Среди Венеций и Итак.

XIX

Конечен бег сороконожки,
Задумается – и хана,
Улитку не спасают рожки,
Козла избыточна вина,

У волка ноги стёрты в корень,
Сломался инвентарь Федорин,
Нуф – Нуфу хочется свинью,
А мне – промолвить Ай лав ю,

Но всякий раз ищи засаду –
Последствий больше, чем причин,
И водопадов, чем пучин,
Гомеопату мало яду,

Он ищет новый, вот юннат,
Промеж внимающих монад.

XX

Ату растущую Селену,
Коль не повыть, так похулить -
Куда я к оборотням дену
Желание поговорить?

Она заводит ум за разум,
Случайным ведает экстазом,
И экзорцизм – её конёк -
Когда на нём скакал Ванёк -

По деревам струилась грива,
Дорога дальняя плыла,
Звенели звёзд колокола,
И новое свершалось диво…

А что теперь – молчишь, стручок? –
Тогда и я с тобой – молчок.

XXI

За медным царством – голубое,
За ним – свинцовая заря,
Где инфернального гобоя
Врастают в землю якоря,

Обломки дней в круговороте,
Галеры, флейта на излёте,
И Пан, под дудочника дрожь
Взрезает музыку, что нож,

Яйцо первично, Финист вечен,
Летят осколки скорлупы,
Остроконечны и тупы
Воспоминания и встречи,

За безмятежностью – прибой,
Но там, где музыка – гобой.

XXII

Напалмом памяти полотна
Пророчеством вспепелены,
К нам пепел приникает плотно,
И ни вздохнуть среди войны,

Ни оправдать, ни оправдаться,
Золоторотцу встретить братца,
Работа мастера бежит,
Как хорошо, что снег лежит

Поверх бездушного барьера,
Когда он тает, унося
Былое - память, голося
Вдруг открывается, что сфера,

И в небо падают ключи
Кастальской, призрачной ночи.

XXIII

Соперничество мне по нраву –
Я узнаю, чего не знал,
И люди предпочтут Варавву,
На этом нажив капитал -

Разбой доступнее призыва,
Нагая искренней Годива,
У Рима пасынки в цвету,
Вороной мокну на мосту,

Ни первым не хочу, ни пятым,
Мелеет, полнится река,
Кукушка хвалит петуха,
Никто не хочет быть распятым,

Назад, в язычество? – вперёд!
Все, кто хотел – ушли в народ.

XXIY

В берлоге сверху корни, комья.
Изнанка трепетно тонка,
Под утро года пьёт скоромье,
И выдыхает облака,

Охота спрятаться ребёнку,
В сокровищницу, ухоронку,
Где дикий запах, ореол,
Пугает в дрожь, до альвеол,

До судороги, до отваги! –
Расти, не бойся, не проси,
Под выворотень принеси
Свои каракули и флаги,

Весной осыпется редут –
Потомки рукопись найдут.

XXY

Не потерять бы междометий –
Они связующая ткань,
То изначальны, точно дети,
Собой удерживая грань

Меж отчуждением и миром,
То крепко связаны с эфиром
И энергичны без границ,
Удобны для победы в блиц-

Турнире для соображалки -
Угу, ага, держи, хватай –
Не голоси, не причитай,
Нас учат прятки или салки

Быть вместе или заодно,
Пока прядёт веретено.

(0)

Золочёные яблоки змея,
Золотые сады Гесперид -
Урожая собрать не сумею,
Каменею в объятьях харит,

Отбивает поклоны служитель,
Мрамор крошится и небожитель,
Анфиладой пройдя галерей,
Замирает у самых дверей,

Там неслышимым выше пиано,
Серебром уплывает сопрано,
Смята пальцами камня труха,
Те ли яблоки пали у мха,

Как живые, омыты водой,
Те ли тени бегут чередой.

XXYI

Уныла прелая солома,
Ушла былая красота,
Ни стен прелестнице, ни дома,
Что катакомбная пьета -

Для рубища и для руины
Её сегодняшние мины,
И расползающийся свод,
Она – изнанка вешних вод –

Ненужная былая слава,
Спят плевел голые холмы,
Голодной признаки зимы,
Летейских теней переправа,

То – вспоминанье без любви,
Труха и горечь на крови.


XXYII

Что остаётся после ссоры,
Чему ещё я буду рад? –
Что Архимеду без опоры,
Не больно от других утрат,

(лучи ненужного светила,
и в чреслах тянущая сила),
И злая сказка позади,
Я, помнится, любил дожди? –

Привычка, лучшая, чем случай,
Особенно в те времена,
Где чаша выпита до дна
И хочется стоять под тучей.

Дорожка влаги от виска,
И времени не до песка.

XXYIII

Не в том ли мужество, панове,
Что хочется кричать – пся крев,
А ты идёшь к своей любови
Среди немолкнущих дерев,

И помогаешь ей собраться
(как напоследок не отдаться?)
И не зовёшь богов смотреть,
Как чудо хочет умереть,

Но оживёт в сосновой роще,
Что помнит наши голоса,
Туда уйду на полчаса
И выживать уже попроще.

Так ветер – налетит, умчит,
А лес без умолку звучит.

XXIX

Как на Руси привычна смута,
Разор, смятение в умах,
Сократику ценна цикута,
Привязан к шапке Мономах,

Так я люблю дорогу в поле,
(не говори – покой и воля),
И разнотравие в цвету,
И разговор на всю версту,

И лёт мгновений бестелесный,
Одно сменяется другим,
Порыв не кажется благим,
Безлюдие и воздух местный.

И знаю, что кругом чума,
И бесы - горе от ума.

XXX

Среди купающихся – дети,
Воды – по пояс мотыльку,
Дадим им к чаю по конфете
И маковому крендельку!

Добавим день в их безмятежность,
Неумирающую нежность,
Не покидающую нас
В миру, где кажется погас

Любой порыв, где всё – работа,
Обязанности и дела,
И долго падает юла,
Не завершая поворота.

Тропинка, полуостровок,
Вода и камушки у ног.

XXXI

Морская гладь полна сюрпризов –
То Атлантида, то вулкан,
И пена – лучший из капризов.
И женщина, которой пьян,

И смесь желания и страха,
И, как крапивная рубаха,
Изнанкой жжётся полотно,
Медузы светится пятно,

И нити в стороны, что сети,
Плыву – где завтра и вчера? –
Люблю такие вечера,
Когда всё тонет в фиолете,

И города встают со дна,
Но Атлантида не видна.

XXXII

Не хватит веры человечьей,
Чтоб волчий изменить закон –
Мы все под шкурою овечьей,
И только тот выходит вон,

Кто побеждает страх и трепет,
Фигурки из желаний лепит,
Не пресс и гвозди из людей,
Во имя власти и идей,

Кто летом – лето, в осень – осень,
С любимой рядом – сам любим,
А мы то корчимся, то спим,
То бога о нелепом просим –

Пришли нам, господи, прозреть –
Как Лоту – поздно и на треть.

XXXIII

Ленив мой бог, зато отходчив,
Забывчив, но не ядовит,
Чем отличается от прочих
Питомцев Сада Гесперид,

Не в падалице ли причина? –
Не мнимы ль в звездах величины
Судеб, округлы до нуля,
Не временная ли петля

Поставлена бессмертным тропам? -
И невозможен диалог –
Там – междометье, здесь – предлог,
И видеть хочется циклопам,

Но третий глаз кровав и нем,
Как после встречи Полифем.

XXXIY

Сотри меня из дней бегущих,
Пусти орнамент или вязь,
Как сделал ангел в райских кущах,
Ещё играя и смеясь,

Промчится стая в поднебесье,
Ты не увидишь чернолесье,
Следя меж траурных стволов
Шиповник и болиголов –

Тот ал, а этот несменяем,
Бесцветье запахом срываем
И слышим низкий – низкий гул,
Ни музыки на караул,

Ни бормотания, ни крика,
Одна слепая повилика.

XXXY

Ветвится дерево сухое,
Как будто всё ещё растёт,
Как будто счастье за рекою,
И состояло из пустот,

Затем в нём расцветали маки,
И засыпал блаженно всякий,
Слегка коснувшийся полей,
Ушедших дальше не жалей –

Хоть там, за Мёбиусом, в бездне,
Должны возникнуть острова,
Где безмятежная трава
Тем беспощадней и железней,

Чем мы бессмертней и мертвей,
Как дерево среди ветвей.

XXXYI

Останови летящий камень
И птицу влёт приподыми,
Сравни привычно лёд и пламень,
Как будто, будучи людьми,

Они свершили преступленье,
Но получили в дар не тленье,
А неподвижность и полёт,
И кто из них огонь и лёд?

Поёт не воздух, но движенье,
Мгновенье трогает струну,
И я летящему верну
Его земное притяженье.

Твердыня выгорит до дна,
А птица? – птица холодна.

XXXYII

Скажи мне, сколько можно миру
Одно «быть может» повторять,
Терзать расстроенную лиру,
До звука музыку терять,

Быть истым импрессионистом,
Микшировать ламбаду с Листом,
Курить каштановым свечам,
За «невермор» идти к грачам,

Весна, межа, быть может – влага,
Одеты в чистое перо,
Идут расклёвывать зеро
Работники архипелага

Из санитаров и врачей,
Всё – эволюция грачей.

XXXYIII

Мутна зелёная водица,
Цветёт удушливой волной,
Желаю радуге напиться
С её расплывчатой длиной

И шириной богоподобной,
Дышать в среде анаэробной,
Метановой, бежать к столбам,
Которыми ни аз воздам,

Ни Атлантида не воскресла,
У разума есть маяки –
Стигматы, манна и крюки,
И жизнь проходит через чресла.

Цени цветение, певец,
Чти радугу в один конец.

XXXIX

Истаял снег, истлел окурок,
Земля дымится исчерна,
Как будто не боится жмурок –
Да не получит ни рожна

Огнепоклонница Солоха,
Ей и внизу не так уж плохо,
И в равноденствие костёр,
А тот, кто прах в ничто растёр –

Всего лишь временщик, невежда,
Ему что в лес, что по дрова,
А что изнанка с лилова –
Зачем покойнику одежда?

Озирису не нужен Сет,
И ведьме в душу лезет свет.

XL

Черкни в кафе мне номерок
Губной помадой на салфетке...
..Я помню яблочный пирог,
И как хихикали нимфетки

Над барной стойкою клонясь,
Как обсуждали чью-то связь
И бурное ночное ****ство,
Дружков сомнительное братство.

Игра случайна на контрасте,
Но всё же... – для чего игра? –
Живу, как будто в номера
Иду с тобой, моё несчастье,

... Случайно в город завезли
помаду цвета конопли.


(0)

В декабре наши годы короче,
Безнадежны бесцветные дни,
И нерадостны длинные ночи,
Как прощания дальней родни.

Воскресение пасмурно, серо,
Как похмелье в запой офицера –
Из дерьма да в другое дерьмо,
(тут поправка, пусть будет – ярмо)

Тут поправка – по Сеньке и справка,
Разберись с телефонным звонком,
Милый голос почти незнаком,
А увидеться – слякоть и давка...

Смысл теряется, падает снег,
Никуда не идёт человек.

XLI

Что день грядущий мне готовит? –
Не понимаю, чем он плох,
И пахнет розой могендовид,
Как средство от мышей и блох.

Его проекции квадратны,
Хотя сечения бесплатны,
И гибки против естества -
Перетянула длань Москва.

Где тонко – точно перепонка,
Весна, лягушечья икра,
Картина Репина – «Пора»,
И на ухабах коробчонка.

Рассыпался мой тарантас
На добрый день и медный таз.


(-)

Какого только масла нет в продаже! –
Горчичное, льняное - чистый чизз –
Я подхожу и этикетки глажу –
Все мамины рассказы про ленд-лиз -

Скупые тени кухни современной,
С её японизацией мгновенной,
В ней нет ни пеммикана, ни галет,
Но сохранился в прошлое билет

Из слов, звучащих чище майонеза –
Кунжутное! – ореховое! – смесь! –
За занавес! – в провинцию! – и здесь,
Прощального печальней полонеза,

Как музыка названия звучат,
Так бабушки баюкают внучат.

XLII

Без эпидемии нет чуда,
Без потребителя – творца,
Даров неряшливая груда,
Что слиток злата и свинца. -

Скрестите призрак коммунизма
С любовным трепетом садизма –
Прощай – испанский сапожок! -
Добавьте власть на посошок,

Доверьтесь новому пророку,
(он вырос, что чертополох),
Взяв родословную у блох,
Ищите в русской речи хокку,

А пойте «полюшко» и «лес» -
Одна музыка, без чудес.


XLIII

Нужны настурции настои
Для сердца и длины волос,
Какое действие простое –
Отпей – и сердце завелось,

И ни Далилы, ни Цирцеи,
Ни Царскосельского лицея,
Где полоскали полость рта,
Затем и плачет красота,

Что вянет, истекает мёдом,
Бежит от старости секвой,
Шумит цветочной головой,
Темнеет бархатным исподом.

Я попрошу ещё глоток,
Кружит в настое лепесток.

XLIY

Как жаль, что я – не композитор,
Не водолаз иных кровей,
«Собачий вальс» с «Кармен-сюитой»,
Да «Стрекоза и Муравей» -

Мои вершинные забавы,
Хотя тружусь не ради славы. -
Вращаясь, в клавиши стучи,
Смотри погоду и молчи.

Цыганочка – товар расхожий,
Но грусть и скука хороши,
Когда не любишь – не греши,
А мы на мытарей похожи –

Всё требуем иных даров,
И голос пуст и горек кров.

XLY

Оливковая мандрагора,
Ореховая скорлупа,
Ни де Ла Фера, ни танцора,
Не слышит музыки толпа,

И речь страшна без исключений,
Но спрятаться среди корений,
Купив с каштанами кулёк,
Съесть ядовитый василёк,

Лечь на булыжники до хруста,
Что умный доктор Гильотэн -
Незамутненный ум смятен,
Привычны подвиги Прокруста –

Умащиваешься под нож,
Некстати выросший Гаврош.

XLYI

Узки Лаконики просторы –
Афины, Спарта, дикий мёд,
Со всех сторон моря и горы,
Землёю Королевы Мод

Хотел бы я назвать долину,
Что за рекой наполовину,
Бесслёзно тянется туман,
Здесь спуск в Аид на вечность дан,

И в небо через перевал,
Обратно – птицы, ниже – козы,
Метафоры метаморфозы,
Но, как бы я ни называл

Страну, где слава умерла –
Всё вижу змея и орла.

XLYII

На диких травах мёд полынный,
Добавит яда спорынья,
И вечер поздний, тёмный, длинный,
Затянет, словно полынья,

Смакую маковую пенку,
Ищу не угол и не стенку -
Забвение и разговор,
Пью взвар из горечи и спор,

Что кипяток, что беспорядок –
Торопишься, не удержать,
Какие пряности смешать,
И странности следить загадок?

Темна вода и холодна,
А в чаше и горсти – бледна.

XLYIII

Свежа ли ваша осетрина? –
Боюсь, моя ещё плывёт,
Но ни русалка, ни ундина
До Берлиозовых зевот

С их философией и маслом,
Как в ночь с лучиною и пряслом,
Не воспарят, лишась хвоста,
Сбылась Купалова мечта

От водяного и до клада,
Философ ищет абсолют,
Политик – пиршества валют,
А я и папоротник – сада,

Ручья, блуждающих огней,
И заводи, и рыбы в ней.

XLIX

«Под вальс кружится карусель»
С. Рафальский

Аттракционы – наше право,
Американская мечта –
Коптит свобод чужая слава,
Внизу не видно ни черта,

От колеса не уклониться,
И в зеркалах колами лица,
И мутью – если б голубой! –
Трубач с облупленной трубой –

Ни за руку, ни за картошкой,
От тира точки и тире,
Смертельный номер по жаре –
Залезть на столб за драной кошкой,

У той – семь жизней, лапы, хвост,
У нас – свобода во весь рост.

L

Слаба надежда на иное,
А прежде всё-таки была,
Мы выживаем той ценою,
Какой всё выгорит дотла,

Что остаётся инвалиду? –
Не удержаться за обиду –
Творить миры, один, другой,
И то придумывать покой,

То рыбу, хлеб, друзей, доверье,
Плодить отсутствие любви,
Не сотвори, так отрави,
И падай осенью за дверью.

Но прошлогоднюю зарю
Я всё равно благодарю.


LI

Семи ли пядей лоб бараний,
Давно ли не линяла шерсть,
Селили раков и пираний,
И больше босыми не лезть,


А там к Синюшкину колодцу
По камышовому болотцу -
Черпнуть водицы решетом,
Почувствовать себя скотом,

Немеющим, глазами полным,
О чём мне молвить – безнадег,
Боишься молока, стратег? –
Не шерсть подстрижена, но волны

Почти пологи, без гребней,
Круги всё шире и длинней.

LII

Фосфоресцируют игрушки,
Лошадки, звёздочки, шары,
Спит после праздничной пирушки
Вся шайка нашей детворы,

А как выхватывали лихо
Из рук друг друга то шутиху,
То конфетти, то пастилу,
За ёлкой прятались в углу,

В шкафу, на кухне и за шторой,
Смотрели мультики, дрались,
Угомонились, улеглись,
И я, в обнимку с Терпсихорой,

Смотрю на ядовитый свет,
Свет без особенных примет.


LIII

Кому не хочется оваций,
Признанья праведных трудов?
В огнях и блеске декораций,
Среди поклонниц и цветов –

Кто не мечтал остаться в душах,
Не видел страшного в кликушах,
И лихорадочно творил,
Что Чехов около Курил,

Художник, будущий священник,
Огнепоклонник, лицедей,
Те – в люди, эти – из людей,
И далеко не ради денег –

Куда как страшно умирать –
Поэтому пора играть.

LIY

Вода есть форма каракатиц,
Полна разбавленных чернил,
Что у медуз коротких платьиц,
Что у мурен – песок и ил,

Где откровенность ареала,
Девицы из Пале Ройала,
Кафе «Музыка Слепоты»,
Влияний влажные черты,

И шторм, и гибельная сделка,
И обтекаемая тьма,
Двоякодышащим тюрьма,
Прекраснодушная сиделка,

Беглянка, спорщица, пятно,
Растянутое полотно.

LY

Так ностальгически малина
Восславлена, как ни одна
Из ягод, что идут на вина,
Но в том не ягоды вина –

Жаргонных слов, иносказаний,
Без преступлений наказаний,
В законе беззаконных прав,
Того, что любим, покарав.

Того, что бредит или бродит,
Как прежде – к «Яру», на цыган! –
И текст про Мурку и наган
Затмит и Пушкина в народе –

Малина, колокольный звон,
Что вышиб дно и вышел вон.

LYI

Так что есть солнечная ванна? –
Птенец купается в пыли,
Уже не панночка, но панна
Каких красот ей ни сули,

Почти презрительна к загару,
Как в упаковочную тару,
В бикини прячет телеса,
Раба ТиВи и колеса

Безостановочного моды,
Ей томность бледная нужна,
По психопрофилю – княжна,
И требует хрустальны своды. –

Уймись, красавица, в тени,
А я – за солнечные дни!

LYII

Февраль сбегает с колесницы –
За двадцать восемь дней устал,
Как сон на шелковы ресницы,
Ему остался капитал

Привычных заморозков, наста,
Затем лыжни зубная паста,
Снегов и солнца произвол
И чёрной проруби символ,

И наледь бледной окаёмкой,
И мы, с обычной суетой –
То попросились на постой,
То удаляемся за кромкой,

Там полынья, в ней тает лёд,
И вся вода бежит вперёд.

LYIII

А смейся о зиму и в осень,
Не слушай слабости своей,
Какая по берёзам просинь,
Какая радуга левей,

Какая чёрная водица,
Ни разглядеть, ни освежиться,
Ни встать на этом берегу –
Пора идти, поля в снегу,

Безоблачна и безответна
Без человека тишина,
Она, как верная жена,
И терпелива и бессмертна,

И обнимает перед сном,
Устав в беззвучье затяжном.

LIX


Парад планет высокомерен –
Второго смысла не ищи –
Не Холстомер, но тоже мерин
Пел ксилофонное в нощи,

И так стучали молоточки,
Что молоко сбегало с бочки,
И я гадаю по пятну –
Какому из домов верну

Характер, а которым – свойства,
Расписаны до мелочей
Холодный разум, жар очей,
И настроений беспокойство,

И возвращение назад –
В парад планет и зимний сад.


LX

Не узнику ль не знать озноба? –
Пещера прячет лунный блик,
Мой бог двулик – лукавы оба,
И ни один не светел лик,

Во всём двойные переливы –
Да мы и сами не брезгливы,
Из лужи выпить, или яд...
Кому приметы говорят

О переменах, мне – о бедах,
За выбором всегда - зеро,
Летит Финистово перо,
Упанишады тонут в Ведах.

Дыханье Брамы – выдох, вдох -
Я узник между двух эпох.

LXI

Вину по венам разгоняя –
Она горячая острей,
Я ничего не изменяю,
И чередою декабрей

Богат и славен поневоле,
Осталось притерпеться к доле,
Искать в ней местный колорит,
Что неожиданно бодрит.

При многочисленных проверках
Такой сложился феномен –
Судьба не любит перемен,
Ты измеряем в тех же мерках.

Неизменяема тропа,
Поэтому судьба слепа.

LXII

По городам мы – горожане,
Герои эпоса трущоб,
Провинциалы, парижане,
Равно приемлем блеф и стёб,

Кипит житейский муравейник,
Экзотика – любовь и веник,
Везде погадки голубей,
Музыка глуше и слабей,

Порядок не живей, чем хаос,
Продли агонию, Орфей,
Храни единственный трофей –
Ту память, что ещё осталась

Вне круга urbi, смертный сон –
Вруби-ка музычку, гарсон!

LXIII

Ты жизнь свою остановила
На странной цифре – двадцать шесть,
В крови закончились чернила,
Я стриженым пойду по шерсть,

И ничего не обнаружу,
Как будто пережили стужу
И безнадежно холодны,
И я преданья старины

Ищу в каракулях альбома,
Любовь – в девичьих дневниках,
Ты там витаешь в облаках,
А нынешняя незнакома.

Неромантически бледна,
Куда история бедна.

LXIY

Историк – слеп, свидетель – болен,
Правитель – слаб, святитель – свят,
Ни звука с прошлых колоколен,
А нынешние норовят

Не узнавать друг друга в звоне,
Царить в законе или зоне,
Размазывать черничный звук,
Служить безрадостно, и вдруг

Взрываться, словно в резонансе,
Кричать разъятым языком,
Неметь, развеявшись песком,
В медиумическом со-трансе

Увидеть то, о чём молчат –
Святую ложь, небесный чад.