Тезей часть первая

Тезей

Часть первая

I

Вольноотпущенник элегий  -
Умерь ритмическую прыть:
Объяв от альфы до омеги
Что невозможно сохранить -

Люби степенное теченье,
Разливы в паводок озер, -
Чем незаметнее леченье,
Тем благосклонней приговор.

Но есть одна причина страсти –
Музыки дивный произвол. -
Как ветвь цепляется за ствол,
Я покоряюсь этой власти.

Так вне Эоловых проказ
Существованье не для нас.

II

Велик творец, создавший хоры -
Рукоплещу на всякий лад -
Куда там ящику Пандоры,
Тому, что выкинул Пилат,

Изобретению матраса
(Принцессе не к лицу гримаса),
Открытию материка
Иль дырке в пятке у носка! -

В начале действие мужское,
И я, гордынею влеком,
Смотрю изрядным чудаком
На дев с любовною тоскою –

Они премило голосят,
Покой и воля не грозят.

III

Мой слух, поклонник полнозвучий,
Когда от шума устает -
Музыки ловит прах летучий,
Чудесных и негромких нот,

Переплетений струн незримых,
Обертонов неуловимых -
И, отрешившись от забот,
Мне равновесие вернет.

Легко ль глаголить пустозвону? –
Предпочитаю напевать,
И полно девушкам зевать,
Мой голос не нанес урону -

И благозвучие и честь
На том же месте, то есть – есть.

IV

Воспоминание не звуки –
Штрих-код простым карандашом -
В том не ищу большой науки -
Мы не владеем и грошом,

Как будто кто-то был свидетель
Кругов схождения ли, петель
И кое-как пересказал,
Пока пересекали зал

Пустого, в призраках, вокзала. -
Один воспроизводишь хор,
Жжешь истекающий ихор...-
Со стороны и дела мало.

Звучи, не молкни ни на миг,
Покуда не иссяк родник.

V

Кого минует чаша страсти,
Кого познание смутит,
А всё у Цербера три пасти –
Сплошной кровавик-пегматит.

Три случая кидает жребий,
На трех цепях весы в Эребе,
И, как ни избегай судьбы,
От славословий до божбы –

От музыки коснешься речи
И станешь сам себе кумир. -
Пространство состоит из дыр,
И паузы – тому предтечи.

Не говори, что речь глупа -
Так судят боги и толпа.

VI

Среди равнин, степей ковыльных
Пора цветенья коротка,
Солончаков хватает пыльных,
Полынна горькая река,

И звук из марева протяжен,
Как цепь по вороту из скважин,
Как на оазисе пятно –
Что не живет никто давно.

Так что есть звук без человека? –
Простой в решении коан –
Возьми планету обезьян
И угадай меж них, где Мекка. -

У нас на всё один ответ –
Без человека звука нет.

VII

Полшага до агностицизма,
До энтропии вещества. -
Скудеет в сущности харизма,
И вера смертностью жива,

И мы не существуем тоже –
Ни вольным каменщиком в ложе,
Ни мастером в сырой подвал,
Ни тем, кто это рисовал.

Я предприму еще попытку
Сказать о звуках и словах –
Они лишь в наших головах,
И деться некуда напитку

Из запечатанных химер,
Где речь – одна из полумер.

VIII

Мы доживем до полнолунья,
Задует ветер меж дерев.
Романтика - такая лгунья –
На прежней деве угорев,

Другую вводит в сан духовный,
Лелея замысел греховный,
Оставив старый реквизит -
Там чудом молодость сквозит.

И кто ночные слышит звуки? –
Горят подлунные снега,
Спит за оврагами тайга,
От холода немеют руки.

Найдется слушатель всегда -
Да хоть падучая звезда.

IX

Созвучье требует дуэта,
Внимания к чужим словам,
Пьет прелесть такта менуэта,
Дробится слух напополам –

Совпасть, еще поймать дыханье,
И – в сторону воспоминанье –
Мы так близки на этот миг,
Так ужас и восторг велик,

Что прорываемся к коану
Без объяснений и надежд,
Прикрытых от экстаза вежд, –
Так кровь перекрывает рану.

Первичны звуки, мы – внутри,
Что краски утренней зари.

X

Ревнив мой бог несоответствий -
Непредсказуем и горяч,
Подчас далек в минуты бедствий, –
Так черен ворон или грач, –

Но такова его природа:
Нужны скопления народа
Создать случайное число
И молвить: «Снова повезло!»

Давно пора сказать: не верю -
Сочесть удачи не спешу,
Но и харизмой не грешу –

Звезда разлита в атмосфере,
И взрыв растянут на века,
Что клятвы или облака.

XI

Я помню женщину под ливнем,
Горячим, летним, проливным,
И, сколько воздух ни продли в нём -
Случайному не стать иным. -

Там радуга на пол-ладони,
У озера на горном склоне
Ее догнавшая вода,
Там туч свинцовые стада

Так низко, близко, беззащитно,
Как мантия, несомый шлейф,
И дерева ложатся в дрейф,
Как воплощенная молитва.

Ловлю бегущий силуэт
Сквозь пепел вереницы лет.

XII

Клавиатура клавесина –
Подобье ксилофонных дрязг,
Мелка по звуку и наивна,
Но клавиши темны от ласк

Столетней давности, примяты,
И дека полустертой даты
Не сберегла для юных глаз -
В пыли музея старый класс.

И мы храним, как детских кукол,
Как песен пионерский звон,
Воспоминаний ксилофон,
И эхо ищет пятый угол,

Но звука малое тепло
К дагерротипам отошло.

XIII

Кто поминает Диодоха
В братоубийственной войне? –
Мстит полководцами эпоха,
Пустыней, как по целине,

Идет потерянный кликуша,
На серный воск закрыты уши,
Он гадок, мерзостен и свят,
Попробуй крикнуть: «Здравствуй, брат!» –

Не слышит. - Вот чревовещатель! -
Я говорил, что мы глухи,
И что подземье, что верхи –
Слои перемешает шпатель,

И двуедины воин, маг, -
Без раздвоения – никак.

XIV

Пусть женщины черты небесны –
Порою хмуры небеса,
И тучи сокрывают бездну,
И отовсюду голоса,

И край божественного стянут -
Там обязательно обманут,
А инфернального – открыт,
Что местожительство харит.

Ты – нота в нисходящей гамме,
Еще один бемоль, флажок. -
Сфальшивит утренний рожок,
И день зависнет вверх ногами.

Разглядывай его закат,
Играя музыку утрат.

XV

Возьми букет из розмарина -
На память, счастие, печаль. -
От восхищенья окарина
Свой резкий свист отправит в даль. –

На розовой округлой глине
И в небе – синее на синем –
Вокруг отверстия цветы,
Как безмятежный фон пьеты.

Твое безоблачно цветенье,
Звук растворился и возник. -
Вот так пульсирует родник,
Волнами полнится смятенье,

Но всё уже произошло,
И отцвело, и замело.

XVI

Последыш крепостного права,
Музыки верный паладин -
Уже давно не слышу «браво»
Моих касательно седин

И не пою без уговору –
Дыхание собьется в гору, –
Но говорлив наедине,
Впадая в детство и во сне.

Когда мои прискучат сказки
И ты без слов попросишь ласки –
Не потерять бы головы,
Хотя мы – люди, а не львы...

Ты знаешь – ветрено ли, тихо,
А всё звучит волшебный вихорь.

XVII

Чернике тесно на поляне,
Она опустит сотни глаз,
И мы останемся в бурьяне
На лишний, предзакатный час. -

На корневищах вал брусничный,
Он ал, и мох с трухой коричной –
Коснись – окажется в горсти,
Не взять – так душу отвести.

То скрип дерев, то птичьи крылья,
То шишки падают в траву,
Вода зеленая во рву,
Мошки пирует камарилья,

Свершают кроны пируэт -
Что ход светил и бег планет.

XVIII

Случится холодно и зябко
И безнадежно на ветру -
Воспоминаний птичья лапка
Вновь процарапает дыру. -

Ни запахнуться, ни забыться... -
Давным-давно Психея – птица
О перебитое крыло,
И сердце судоргой свело.

Звучи, мелодия шарманки,
Тяни мучительный надрыв,
Ты возвращаешься – я жив,
И малахитовой обманки

Пролита зелень на гранит,
Ни слез, ни персей, ни ланит.

XIX

Уже природа дышит стужей,
И в моде валенки, дрова,
И вымерзли до звона лужи,
Кружит полярная сова,

Ложится иней на ресницы,
Тверды на сгибах рукавицы,
Румянцу сладко пламенеть
И трубы выдувают медь. -

И ты с мороза мне желанней,
Чем - летней негою полна,
И шаловлива, и вольна,
Лукаво дремлешь в душной спальне. -

То лето кончилось вчера,
А эта начата игра!

XX

Кто чахнет в собственной постели,
Кто молча зеркало берет,
Кому уловки надоели,
И, набирая оборот,

Его бог случая накажет –
О неслучившемся расскажет
И сердобольно замолчит,
Подняв случайности на щит.

И ты, иллюзии во власти,
Ищи, чем разум занемог.
Ключу не сыщется замок,
Жизнь распадается на части,

И в зазеркалье тонет звук –
Ни слов, ни музыки, ни рук.

XXI

Цветут среди очарований
И подорожник и репей,
Хранимы магией названий –
Материальней и скупей

И проще ключевое слово,
И мертвое от неживого
Вода земная отличит,
Когда и плачет и молчит.

Сравни дыхание и пенье –
Одни законы мастерства,
Та степень полного родства,
Которой связаны растенья.

Прислушайся к зеленым снам –
Смеркается по сторонам.

XXII

Валторна вторит баритону,
Тромбон вздыхает на басах,
И Пан, играя Балатону,
В культурных прячется лесах,

Где всё причесано до струнки,
Дома, скульптуры и рисунки,
Увеселения, еда,
Лес, как садовая гряда.

Музыка ветрена и нервна,
Дунайский стелется туман,
Прольет печаль на склоны Пан,
Ручная прянет в чащу серна.

Закрой глаза, кругом темно -
Дуная старое вино.

(0)

Оставь меня, дорога, без людей,
Малейшего просвета, поворота,
За чистоту обочин порадей, -
Причастные закону бутерброда.

Блуждающие в соснах, сквозняках,
Атланты, что стояли на руках,
Последыши времен лесоповала,
Лоскутное потратив одеяло,

Идем по зарастающей кривой -
Дождь кончился, похрустывает лед,
И музычка навязчивая льнет –
Не вейся над моею головой...

Неведомо зачем придуман рок.
Бог случая – сапожник без сапог.

XXIII

Ищи не женщину, но пену,
Копи барометру укор
За неподвижность, перемену,
Овеществляющийся вздор,

Сопротивленье матерьяла,
За музыку камней Дарьяла -
Там ангел в трауре крыла,
Там прялка пену допряла.

Сухой песок хранит утраты –
Не память, женщину, ожог,
Побег, над пропастью прыжок –
Окаменевшие закаты.

Но стрелка всё еще у дна,
И даже пена не видна.

XXIV

Волна сиреневого яда,
Неразличим вечерний час,
К дороге падает ограда,
И наши тени больше нас.

Проснется ночь на перевале
И звездами на покрывале
Перешумит, перегорит. -
Больной бессонницей спирит

Увидит сон без сновидений -
Противоядие внутри,
Проспит до утренней зари,
Стряхнет докучливые тени

И выживет назло всему,
Что сочинилось самому.

XXV

То дней пустых собачья свора
С их лаем из-под колеса,
То аллергия на ангору
Судьбы, сулящей чудеса.

Останови часы на звуке,
На перебранке, перестуке,
Воздушно-капельных боях,
Слезы озоновых слоях.

То серенады, то сирены,
Прожилки мраморных полей,
Переизбыток пропилей,
Исчезновенье Иппокрены. -

Бездушный, оголтелый гон,
Из трав – пустырник, эстрагон.

XXVI

Когда светла чужая слава,
Я думаю – не умер бог,
И мы – не праздная забава,
Неутешительный итог,

Но песня песней мирозданья,
Огня и бездны сочетанье,
Преображенье вещества,
Еще не корни, но – листва.

Боюсь рассматривать подробно –
Элладой бредят корабли,
Но кисть создателя – Дали,
И место зачастую лобно.

Изнанка – больше мы, чем гладь. -
На треть зачернена тетрадь.

XXVII

Люблю наивную простушку,
Что рассуждает свысока,
Царевну вижу в ней – лягушку,
Европу, взявшую быка

Под покровительство случайно,
А что потом – уже не тайна,
Но обольщаться – дев удел,
И я, пока не поседел,

Их играм не противуречил -
Всё любовался и терпел,
Когда же наступил предел,
То как Булгарины и Гречи

Я поступил – стал критик сам,
Не веря девичьим слезам.

XXVIII

Сюжетной линией в романе
Возможен город, подвиг, труд,
Романтика, взиманье дани,
Наполеоновский редут, -

От острова до термидора
Печальна прежняя Аврора,
А новой честно не до нас,
И потому люблю рассказ –

Он краток и речист конкретно,
Его сюжет – почти свинец, -
Цени билет в один конец, –
Так судьбы обрывает Этна.

Чем суше и банальней слог,
Тем очевидней эпилог.

XXIX

Непредсказуема комета –
Доступны общие черты,
И местным преставленьем света
Ее паденье с высоты,

А не случись грехопаденье –
Мелькнет прекрасное виденье,
И в памяти слабеет след
От «сердца горестных замет». -

Ни удержать, ни взять на время,
Ни от невзгод не уберечь,
И слово выпадает в речь,
Встает порукою над всеми,

А женщина в ответ на вздор –
Само прощенье и укор.

XXX

У всякой стороны квадрата
Есть перспектива вверх и вниз. -
Музыка прелестью крылата,
И я смотрю из-за кулис,

Как зал завороженно гладок,
Как жизнь, чудных полна загадок,
Лежит огромной и простой
Меж мной и внешней пустотой.

Внутри темно, но свет ликует. -
Молчи, дыханье затаи,
Там звуков толпятся рои,
Музыка медленно тоскует

И падает в блаженный зал,
Как снег, когда я замерзал.

XXXI

Мне нет страшнее наказанья,
Чем ждать, в бездействии томясь. -
Уйми, Борей, свои лобзанья,
Оставь мучительную связь,

И я усну без сновидений,
Как до наследия Евгений,
Под ледяным покровом мир,
Пустой, без музыки, эфир. -

Не слушай вакуум, Селена,
Не торопи его круги.
Пусть ночи разума долги,
И окаменевает пена –

Смотри, как я смотрю и жду
В уснувшем, призрачном саду.

XXXII

Пришла пора перечислений,
Охота перемены мест,
Любовных клятвопреступлений,
Внезапной осени окрест. -

Редеет список безответный,
Преображая ряд предметный
Еще не сбывшихся примет,
Огня галлеевых комет. –

Поблекнут призрачные тени,
И воцарится тишина,
Ни перемена не видна,
Ни обязательность измены,

И ты останешься вовне,
Как будто дело не в огне.

XXXIII

Не деревцо ли отразилось
В дожде и растворилось в нем? -
Мой вереск, не впадай в немилость,
Давай не к осени уснем,

А как-нибудь потом в зеленой,
Коричной радуге влюбленной
Незамерзающих небес –
Там весь перебежавший лес,

А здесь необратимо зябко,
Тускнеет ломкая струна,
Хвоя дышать обречена,
И пахнет вереска охапка

Сквозь дождь и ветер, ночь и мглу
В глухом хароновом углу.

XXXIV

…Так нападавший беззащитен
И болен, болен тяжело. -
Вольноотпущенник на Крите,
Какое зеркало смело

Твои осколки в амальгаму,
Кто сотворил эпиталаму
И вынес нити в лабиринт? –
Вдыхай левосторонний винт

И говори, гортань калеча,
Не остановишь произвол,
Никто не примет твой обол -
За расставанием не встреча,

Но бесконечность анфилад,
Всё тот же рай и тот же ад.

XXXV

Волнуя каждой новой нотой -
Мой мир вне изменений сер,
Заполнит эту жизнь работой,
Как разбеганиями сфер.

И радость падает в обьятья
Предназначения, проклятья,
Надрыва, прелести больной -
Огня всё больше за спиной.

Сколь путешествию ни длиться,
А возвращенье не грозит –
Что время не преобразит,
Само успеет измениться.

С тобой лишь те, с кем кончил путь.
О ностальгии позабудь.

XXXVI

Себя я спрашивал: «Ты дома?» –
Среди музыки и картин,
И рябь, рукой моей ведома,
Как в юности, чертила сплин,

Но не томления желанья,
А беспорядочного знанья
Причин и следствий, пустяков,
Забытых в памяти стихов…

И я Гобсеком и менялой
Учился тратить и дарить,
Как прежде править и царить
И в радуге багрово-алой,

Пройдя зеленым и пустым,
Увидеть дом, но прежде – дым.

XXXVII

Тускнеет всё, чего коснешься -
Уходят блеск и острота, -
От равнодушия проснешься,
Захочешь чистого листа,

Но тут черно, а там неладно,
То одиноко, то наядно,
На дне не вытравить клейма,
Во тьме расходуется тьма.

Ты – как удар на солнцепеке,
И выживать не суждено -
Тумана смертное окно,
Плывут невидимые токи.

Каким чужим огнем ты жив? –
И бог – случаен, ты – счастлив.

XXXVIII

Не ты причина, но тобою
Явились тысячи причин,
Не называемых судьбою,
Открывших пиршество личин -

Холмы, оазисы, пустыни,
Попойка, утро на картине.
От оперетты к фуэте,
От кабаре до варьете,

От духа странствий к мигу Брамы. -
Осмысли линии судьбы –
Многопространственны кубы
Космической спиральной ямы.

Ты видишь мир наоборот:
Не пропасть – вспышка, поворот.

XXXIX

Сведи ладони воедино
И – лодочкой – черпни воды, -
Как джинн из лампы Аладдина,
Как зеркало, что посреди

Тумана высверкнет грозою,
Одев пространство бирюзою,
Прозрачной влажной пеленой,
Всесильной, словно мир иной.

Но я дышу – и нет фиала
Доверчивее, чем ладонь,
А лампа, что хранит огонь,
От безразличия устала

(Любить покой – нелегкий труд)
И ждет, когда ее потрут.

XL

Негромкий лай и голос птичий,
Лесной волнующийся шум,
Расти и стариться обычай,
Залито смолкой слово «кум»

На бессловесном великане,
Бугры и рытвины в бурьяне,
И жимолость сиза, как вздох,
Оставленный меж двух эпох. -

Но поздний, в горечи сладимый,
На много лет лежит покой,
И пахнет ненависть тоской,
Что жизнь, оставшись неделимой,

В ночь незамеченной ушла,
Как сквозь бурьян перепела.

XLI

В лесу, где потерял любимых,
Один ложбиною иду.
На склоне ветви в пантомимах,
Внизу кустарники во льду.

Теченье неостановимо,
И купина неопалима,
Жжет отголосками стихий,
И память, точно веки Вий,

Железом, копотью, базальтом
Покроет склон и водосток.
Борея слышится свисток,
Тускнеет каменная смальта.

Что стылой местности слова? –
Загадки сфинкса или льва.

XLII

Сравни на занавесе чайку
С крикливой стаей на волнах,
Миф обращая в фарс и байку, –
Так голубь кроток, что монах

В восточных и библейских притчах,
Так бестелесна Беатриче,
Отшельник усмиряет плоть,
Хорош акридами Господь.

Разделим наши вожделенья
На свет и тьму, на жизнь и смерть,
На воды странствия и твердь
Завесой светопреставленья.

Мир на раскрашенном холсте
Парит, как чайка – в пустоте.

XLIII

Октябрь и каялся и плакал,
Пока не замер ноябрем.
Не донесла свобода факел -
Старье играем и берем,

А с новизною, белизною –
Как с разворованной казною -
По горло узкое тону,
Петлю для зайца натяну

И через лог, где воздух черный,
Оскальзываясь на сыром,
Иду Финистом за пером,
И след за мной стирают норны.

Мир исчезает по зиме,
И дождь и облако – в уме.

XLIV

Хищный хвощ дотянул до мела
По-приятельски с плауном, -
Мезозойщина надоела,
Захотелось предстать руном –

Я его осуждать не буду,
Шить апостолами Иуду -
У метелки своя волшба –
От полета листва ряба

И похожа на ершик, шпажку,
Безобиден барашек – бе,
Пустотелая кровь в трубе
Зелена, не годна на бражку,

Кайнозою приходит крышка –
Ни хвоща, ни стрекоз, ни вспышки.

XLV

Макаронической латыни
Я начитался с юных лет
И, словно жаждущий в пустыне,
Люблю похабный триолет.

Французы обожают узы -
Для них естественны союзы
Высоких дум и низких слов,
Для них латынь – не часослов,

А указание к лобзанью,
Уменье вывернуть намек,
Открыть на поясе замок –
Создать из блуда состязанье! -

Для жизни вещей полноты
Слова и действия просты.

XLVI

А в небе блещут абразивы,
Лед напыления кровав,
Издалека миры красивы,
Полны сверхновые забав,

А безвоздушное искрится,
Как облетевшая страница,
Там то комета, то дыра,
Как прошлой жизни номера –

Той - в девятнадцатом, двадцатом,
Где яма, пулемет, коса,
Где над кладбищами – леса,
Где кровь небес текла обратом.

Спи, призрак утренней росы -
Бледнеют на рассвете псы.

XLVII

Остынь, как стынут базилики,
Чернеет запахов словарь,
Воспоминанья невелики -
Всё снег да вянущий январь, -

В начале светлый, беззаботный,
Как пол из полубревен плотный,
Мажорно-нервный к рождеству,
Раздолье снам и естеству. -

Затем всё более угрюмый,
Рассорившийся с февралем,
Как призрак бури с кораблем.

Темны пророчества и думы,
Но ты дыши, – приходит март,
Как джокер из случайных карт.

XLVIII

Сомнителен полет актера –
Чужими жизнями живет,
Его манера разговора –
Случайное сплетенье нот,

Одна из многих философий -
Сегодня чай, а завтра кофий,
Легко пришло на первый взгляд,
Легко отходим от утрат. -

Шагренев отблеск всякой роли,
Фортуна кашляет тайком,
Но, вдохновляясь табаком,
Творит на выбор Алкоголи,

Сады, поэзию Плеяд
И холм, где властвовал Пилат.

XLIX

Бесспорно, смысла не имеет
Всё то, что кажется – символ.
Кому падение довлеет,
Иному ближе произвол,

Язык цветов – и нет культуры,
Опять пойдут писать авгуры
Запутанный язык примет,
В котором важен не предмет,

А настроение, распятье,
Короткий разума успех,
Смоковница, ветла, орех. –

Нет короля, но строят платье
На всяк язык и скверный лад,
Маня планеты на парад.

L

Я помню - плоть гелиотропа
Сотворена из двух цветов –
Кровава, словно глаз циклопа,
И зелена, что сок листов,

И то ли мы врастаем рядом
И каменным алеем садом,
Не то, зарывшись в лиственит,
Музыка ядами звенит -

Цвета, в распаде каменея,
То наплывают из горы,
То спят подобием игры, -
Итог проделок Гименея. -

Союз бескровно не разъять,
Цвета в пути не потерять.

LI

Эстетика не для души –
Той подавай любовь, страданья,
Как оголтело ни греши,
Но подпусти за такт рыданье –

Обиды смыты, светел лик,
Живут старуха и старик,
Им по ночам темно и пусто -
Смесь запахов муки и дуста,

Морских шумов, чужих забав,
К атланту льнет кариатида –
Они поссорились для вида,
Ваятель, их постигший, прав –

Над временем душа и взгляд,
Бог стрелы сыпет наугад.

LII

Широколиственная месса,
Многоголосие, призыв -
Смиренье ангела и беса,
Мирские подвиги сразив,

Дарит светло и безуханно
И сухо, точно корпий в рану,
Существованье без страстей -
Уходит в небо Моисей,

Куда? – в пустыню? – из пустыни? –
Шумит размеренно собор,
Музыку правит птичий хор,
И я смятение отрину,

Такой же слушатель в лесах. -
Мир сотворен на голосах.

LIII

Я не сторонник репетиций,
Реприз и черновых помет.
Садится золото на спицы,
Тоскует горлица в темнице,
Не отражается предмет.

Над ним кукушечка хлопочет,
Перебирает зерна кочет,
Болит у бури третий глаз,
Кружит потусторонний газ...-

Я в этой пьесе - третий лишний,
И повторяю без конца
Хит - «ламца-дрица-гоп-ца-ца»,
Срываясь на «поспели вишни»...

А всё равно потом неметь,
И горлом кровь, и в небо – медь.

LIV

Встречая римлянина, грека
В анналах гордыми собой,
Не знаю - так ли прав Сенека,
Давая нравственности бой.

С тех пор ничто не изменилось,
Лишь декольте слегка продлилось
Да в думе скорбны животом
На этом свете, а на том

Равно блистательны тираны
И их убийцы, - что Нерон? -
Ждет мавка – смерть со всех сторон,
И побеждаемые страны

Берут у Рима ту же спесь. -
Мой пыл, Сенека, вышел весь.

LV

Спокойны наши аватары,
Мы – тайный воздух легких крыл. -
В иных краях остались лары,
Пропал мифический мифрил,

Но длится день завороженный,
И, как античные колонны -
Дымок над лавой в вышине –
Миры готовятся к войне.

К чему желать исчезновенье? –
Над лавой воздух замерцал,
Разбит магический кристалл,
Последним затихает пенье,

И бестелесна плоть воды,
Бледнеют в воздухе следы.

LVI

Рассольчиком отмеченные дни
Проходят в сожалениях и скорби,
Унынии, сочувствии родни,
Желании покинуть бренный orbi.

Не радует подтаявший снежок,
И запах с кухни что электрошок –
Зеленая до судорог погибель,
Но я и умирающий Вас – либель.

Часы прокукарекают разок,
И, крепким кофе вздернутый с дивана
(Затем побриться, легкий душ, и ванна
Ждет вечерком, - не лезет в рот кусок!),

Готов для новых подвигов и дел,
Хотя вчера чуть-чуть пересидел...

LVII

Меланхолические думы
Нас посещают без причин,
Что механические шумы,
Перемежающийся сплин,

Вопросы денежного плана –
На них кончается нирвана,
Кто курит – выдохнет дымок,
А я – сапожник без сапог,

То чай налью, то кофе сварим,
И разбужу на час-другой
Ту, что случилась дорогой,
И резь в глазах, как при нагаре

На свечке – копоть, мелкий смог,
И Гог приходит, и Магог...

LVIII

Ленивы звуки мандолины,
И гондола кружит в тени,
Ах, как изысканны и длинны
Жабо, манжеты, попурри! –

Жара располагает к неге,
Ко сну – солома на телеге
На берегу... но не до сна! –
Музыки схвачена блесна,

Ловушка схлопнулась – из замка,
Окружена толпой овец,
Выходит дева наконец,
Переодетая пейзанкой...

Качает гондолу канал -
А над телегой сущий шквал!

LIX

Забавы кесарю прискучат,
Озлят ученые труды,
От яств запор, от фруктов пучит,
С богами жертвы и беды

Ждешь слитно и попеременно,
И жизнь проходит откровенно,
Насмешкой кажется юнцу,
Не рада царскому венцу.

Что остается в нашей воле?
Казнить и миловать, скучать,
Искать бессмертия печать,
Изведать пропасти и боли,

Уйти, остаться одному,
Сравнить свободу и тюрьму.

LX

Вот и одна ты возле своих темниц,
Пробуешь двери, думаешь – я внутри?
Падаешь навзничь, спишь отвернувшись, ниц.
Не наигралась? – в зеркало посмотри -

Вот он, избранник, изредка за спиной,
Ходит, как тень, молчит, если ты молчишь,
Ты не одна – ты здесь со своей стеной. -
Жили в квартире чиж и еще мальчиш.

Сколько работы... – много? – какая чушь,
Дни пролетают, помнить их ни к чему,
Не накрывает снегом твою тюрьму,
Страшно другое – миф о единстве душ.

Каждый умрет отдельно от слов любви,
Впрочем, живи как хочешь, и там – живи.

(0)

Время мешает карты, меняет масть,
Не угадаешь в старце - юнца–валета,
Ходит по клетке уткой былая страсть,
Пищу богов ждет небо, но чаще – Лета.

Стоит ли верить в случай, тянуть ярмо,
Ждать звездопада, сеять свое зерно,
Словом, платить вперед и не ведать жребий? –
Травлена карта, сводит черты лица, –
Так у ваятеля камень прочней резца. -
Если вы дождались, то уже на небе.

Так ли воображаемы небеса,
Чтобы стремиться здесь потеряться в масти?
Смертному дальше облако, чем роса,
Невероятны встречи, случайно счастье.

LXI

На соннике о травах – сглаз,
Рукой наборщика – «Отрава»,
Не отвести от яда глаз –
Чуть шелестит бессмертник справа,

А слева лава васильков,
И маков цвет, и ноготков
Сжелта-оранжевая кисть,
А ты сапожником знай чисть

Свою черненую главу,
Жди нападения, обмана,
Герой бульварного романа –
Ищи отраву наяву.

Кому цикуты? – миндаля? –
Страница прочь! – а там – земля.

LXII

Загадку ангела задали
Другому ангелу, а тот -
Был дьявол, прочее – детали,
Точнее – скверный анекдот,

Ошибка, недоразуменье,
Короткое местоименье,
Смешенье в чаше языков,
Изобретенье кувырков,

Отсюда колесо, телега,
Понятье «узы» или «груз»,
Паденье, нисхожденье муз,
Затем – изобретенье снега.

О чем загадка-то? – ах, да:
«Ты кто? – планета иль звезда?»

LXIII

Подчас насмешлив созерцатель,
Он только смотрит и молчит,
Его изнанка – Вечный Жид,
Его иллюзия – Создатель –

Как взгляд рассеивает тьму,
И то, что кажется уму
За выдох до – непостижимым,
Являет жизнь свою и плоть,
Коснуться тянется щепоть
Временщиком и серафимом.

Так кто без памяти смешон? –
Спрячь лик, надвинув капюшон,
Смотри на нас, на мир, на ноты,
От слов останется свеча,
Руби ненужное сплеча,
Входя, оставь свои заботы...

LXIV

Страницы прошлого листая,
Скажу: не хочешь – не читай,
Представь, что выпала пустая,
Что осень после птичьих стай, -

Ни голосов, ни вспоминаний,
Печалей многих, малых знаний,
Забвение любимых мест,
Молчание существ окрест.

Повсюду новое, чужое,
Я никого не узнаю –
С кем жил, с кем чай на кухне пью,
Кому клянусь своей душою. –

Вольноотпущенник любви –
Читай страницы, а не рви.