Голландия и Италия - элегии

               
                ГОЛЛАНДСКАЯ ЭЛЕГИЯ


          А в Маастрихте... Неужель то было?
          Там, на краю Европы, в захолустье? -
          Сверкание витрин, и кадиллаки -
          Ленивы и неспешны, словно рыбы
          В аквариуме ресторана ждут,
          Когда на них прожорливые гости
          Укажут пальцем. И квартал дугою
          Тебя уводит в прошлые столетья,
          Послушно ты вспять времени идешь,
          А под ногами листья, листья, листья -
          То желтые, то бурые с прожилкой
          Еще зеленой - их как будто Рембрандт
          Смахнул с картины - лишние цвета.
          И медный ослик замер на площадке,
          На нем не въехать в Иерусалим,
          Но можно фотовспышкою на память
          Себя запечатлеть и топать дальше.
          И вечное сияние в соборе
          Свечей - за гульден (или два, не помню)...
          Старинный и столь юный Маастрихт.
          Меж Бельгией-Германией зажатый,
          На профиле Голландии - по карте -
          Серьгой на мочке уха он блистает.
          По улицам его, холмистым паркам -
          Я проходил, и осень поцелуи,
          Холодные и быстрые, украдкой
          Дарила мне, как будто бы мы с нею
          Любовниками стали в эту ночь...

                31 декабря 1999 г




                *   *   *

              Душа в Италию летела,
              Оставив на постели тело.
              И было тихо в этом мире,
              И в той покинутой квартире,
              Где кошка на окне сидела
              И вслед моей душе глядела.



                *   *   *   




               ШЕСТЬ ВЕНЕЦИАНСКИХ ЭЛЕГИЙ


                I


          - Ты был в Венеции? ты только что оттуда?
          - Si, mio caro, si... Еще вчера...
          Да нет - уже с неделю, иль двадцать дней,
          как я вернулся - в зиму, в Подмосковье,
          в мое поместье Белые Столбы...
          Я на своем девятом этаже
          лежу и не хочу вставать с дивана.
          Разглядываю низкий потолок,
          и что-то незаметное тревожит
          мои глаза. Они невольно ищут
          иль надпись или линию какую...
          А! вот она!  смотри - над дверью! Bravo!
          Там трещинка - вот видишь? - изогнулась
          и ящеркой над входом замерла...
          Так не бывает!  Это наважденье!
          Венеции коварной колдовство!
          Я знал: она так просто не отпустит,
          я чувствовал: она подаст мне знак!
          А трещинка, смотри, замысловата:
          на буковку похожа... нет, не буква -
          знакомая улыбка Моны Лизы,
          И в этом есть какой-то тайный смысл.

          ...Поверишь ли? - в отеле "Universo",
          в том номере,  где я остановился,
          над дверью - словно ящерка – точь-в-точь
          там трещинка такая же застыла.
          Но как она сюда перебежала?
          Неужто так легко сойти с ума?

       

                II

               
          - Не правда ли, Венеция прекрасна?
          - Венеция? Раскрашенный мертвец,
          как эта маска - блестками покрыта,
          пусть нежны акварельные разводы,
          но вот глаза - две пропасти - глазницы
          пусты, -
          за ними - Мрак, и Время - неподвижно.
          Фантомный город! кем ты населен?
          Безмолвными картинами в музеях?
          Туристами? Бессменными портье?
          И голубями площади Сан-Марко?..
          Здесь тленом веет от канала Grande,
          гондолы - словно черные стручки -
          у стен домов болтаются в безделье.
          А на мосту учтивый гондольер
          предложит с понимающей улыбкой
          за доллары, за лиры - как угодно
          синьору будет - совершить прогулку
          туда или туда; здесь все пути
          ведут не в Рим, но ко дворцу Дукале...
          Нет, доллары я лучше придержу.
          А гондольер (из племени Харона),
          По-русски произносит вслед: "спасьиба".
          Но слышу я: "до встречи - там, в России".

   


                III.

               
                ...Я остановился
          на сто десятом выгнутом мосту
          и вперился на узенькие окна,
          их отраженье дергалось в канале.
          А сам канал-то шириной в три метра -
          обманчивая близость для соседства:
          в окно напротив бросить апельсин...
          А под окном развешено белье.
          Оно висит с эпохи Кваттроченто,
          И в этом доме жизни никакой.
          Но двинулись оконные две створки,
          за ними вмиг из комнаты наружу
          рванула занавеска, тотчас руки -
          ее порыв привычно укрощают,
          и женщина - синьора лет под сорок -
          вывешивает мокрое белье.
          То ль это одеянье Арлекина,
          то ль это флаги дальних кораблей.
          И вдруг она, узрев мое стоянье,
          воздушный посылает поцелуй.
          А после кончик пальца прикусила.
          Мне кажется, я понял этот жест
          И пожалел, что у меня нет флага.

               

                IV

               
          ...Венеция меня не отпускает.
          Я все еще, незримый, там брожу -
          средь этих обветшалых декораций
          Саратовского ТЮЗа. Только солнце,
          декабрьское, малиновое солнце
          прожектором живительным расцветит
          и стены, и канал, и купола.
          Венеция живет двойною жизнью,
          (а может быть, их девять у нее?)
          На улицах то призрачно и пусто,
          как белыми ночами в Петербурге,
          то вдруг туристов прошумит толпа -
          и сотни языков перемешались
          в единый гомон с сотнями шагов,
          и рой летит до самого Rialto,
          и снова тишина. В моем отеле
          я не пойму: я в трюме или в доме?
          Я слышу то, как плещется вода
          но не о стены моего жилища,
          а чуть подальше, влево от меня,
          где узкие каналы тусклый отблеск
          шлют небесам. Но как здесь можно жить?
          Я что-то бормочу, я усмехаюсь:
          Венеция, с тобой несдобровать.

               
                V

               
          Венеция! ты просто куртизанка.
          Зачем дремотно ластишься ко мне?
          Зачем мое ты повторяешь имя?
          Зачем его ты хочешь начертать
          вслед именам великим и безвестным
          на полотне канала древней вязью?
          Но ты лепечешь нежной мандолиной:
          "O, idol mio! О, mio tesoro!
          (у Пушкина есть что-то в этом роде
          в посланье к Натали). Но - дале, дале:
          "Ты навсегда поселишься, несчастный,
          в моих объятьях и заворожено
          в каналы будешь каждый день смотреть,
          с тревогою подсчитывать, на сколько -
          на сантиметры иль на целый век -
          в пучину вод мое уходит тело?.."

          О, я не верю этим венценосным
          венецианкам и венецианцам:
          здесь на продажу - прошлые столетья,
          здесь на продажу - даже этот миг.
          И не спасут теперь мое сознанье -
          Зима... Россия... Белые Столбы...

               

                VI

               

                ...Сырым и серым утром
          я покидал Венецию. Мой путь
          лежал к аэропорту Марко Поло.
          Я миновал один из двух мостов
          (все это соответствовало плану,
          который накануне аккуратно
          мне начертал в отеле наш портье),
          как что-то вдруг заставило меня
          замедлить шаг по набережной и
          свернуть к воде, спуститься по ступенькам
          и здесь присесть. В запасе оставалось
          минут пять-семь, я мог себе позволить
          окинуть праздным взором все дворцы,
          стоявшие напротив вдоль канала.
          Откуда не возьмись, подходит кошка,
          (такая гладкошерстная трехцветка -
          конечно, как в наряде Коломбины)
          и, хвост задрав, уставилась в глаза.
          И я увидел  как в глазах кошачьих
          с Венецией мы дважды отразились.
          Я протянул к ней руку, чтоб погладить,
          "Attento, gatta sporca!" - раздалось.
          Я оглянулся, с поводком в руке
          к нам подошел парнишка, по-хозяйски
          он поднял кошку, и привычным жестом
          обвил вкруг шеи, словно воротник,
          та тут же про меня забыла. Пара
          Отправилась домой, а я - в Россию.