Сборник стихов - Ночной ларёк, 1998

ББК 84 Р7
О 52

Окунь М.Е. Ночной ларёк. Стихотворения.
СПб: "Невский глашатай", 1998. 80 с.

Михаил Окунь (род. в 1951 г. в Ленинграде)- автор книг стихов "Обращение к дереву" (Л., 1988), "Негромкое тепло" (М., 1990), "Интернат" (СПб, 1993) и книги рассказов "Татуировка. Ананас" (СПб, 1993).

За содействие в издании этой книги автор выражает признательность В.М. Тарееву, С.В. Подгоркову, В.М. Глазкову.

Редактор А.А. Пурин

Оформление обложки И.М. Лапиной

ISBN 5-88079-003-7

(с) Окунь М.Е., 1998 г.
(с) Лапина И.М., оформление обложки, 1998 г.


I


НЕБО

Над Охтинским химкомбинатом,
Над хлябью фабричных огней,
Над бытом, кривым и горбатым,
Над сумраком пропитых дней,
Над смрадно чадящей трубою,
Над горстью сиротских монет,
Над тем, что зовется судьбою,
Над тем, чему прозвища нет…

1993

***

Всё повторяется – точь-в-точь:
Уходит день,
И так знакомо
Плутает одиноко ночь
По лабиринту городскому.

И тяжести наперекор
Парят над сквером кроны кленов,
И желтым оком светофор
Подмигивает им спросонок.

И загулявший пешеход,
Упавший в эту ночь, как в яму,
Глядит на звездный небосвод
И курса держится упрямо.

1984

***
 
Весь день по городу мотало,
И не сыскать путей прямых:
От центра – до Пороховых,
И вновь до Крюкова канала.

И нет во всём ни капли смысла!
Еще декабрь? – Уже январь…
И ты листаешь календарь,
Совсем не различая числа.

1989

***

Рыбак подледный, как помешанный,
Сверлит коловоротом пруд,
И через голый парк заснеженный
Собаки радостно бегут.

И посреди безмолвья белого
Функционирует ларёк,
И парень вида обнаглелого
В нем восседает, как царёк.

И хоть скукожен я от холода,
Но день хорош – ни дать, ни взять!
И всё вокруг светло и молодо,
И слова некому сказать…

1994

***

Того по счастью не отнять,
Что сладко смерть во сне принять.

И в козью шубу января
Ручей укутался не зря –

Он спал, и тонкая вода
Прощалась с миром навсегда.

1992

***

Вот свеча горит,
Сгорает,
Островерхо протыкает
Плотный сумрак восковой.

Ты, голубчик, так же можешь? –
Лезешь, якая, из кожи,
Хнычешь,
Бьешься головой…

1987

***

Задворки. Мартовский пейзажик.
Летучей жизни канитель.
Куда, зачем? – не вспомнишь даже.
И голубая акварель
Желтит… И выпачкана мелом
Стена сарая – паспарту.
…И жутко
Собственное тело
Предощутить, как пустоту.

1992

***

Как ни странно, а я почему-то люблю
Эту сирую землю в подпалинах рыжих.
И не ведая, сколько еще претерплю,
Я не стану ей дальше – как, впрочем, и ближе.

Вот и стой, где стоишь: признаваться в любви
Не тебе, патетически плюхаясь в травы.
А приспичит божиться, что это в крови, -
Так и в кровь-то проникло оно не по праву.

1995

***

Приезжие веселою толпой
По Невскому в автобусах кочуют.
Но в их глазах нездешняя тоска
И, несмотря на внешнюю веселость,
Они бледны.
И тундра, и тайга,
И области багамской лесостепи
Им видятся,
И даже пирамиды
В республике у пламенного Ра.
И предводитель их, блистая взором,
Поднялся на помост и звучно молвил:
Кто нас не  знает – да опустит очи!
Истлела жизнь,
Зашли в тупик народы,
Рассохся партий коллективный разум,
И дрожь стоит в пространстве мировом.
Но мы укажем верный путь к спасенью.
Бестрепетно вы ринетесь за нами,
Забыв иудаизм и православье.
Мы знаем всё. Внемлите:
Мы – селькупы!

1991

КАМЕННЫЙ ОСТРОВ

В темных кронах запутался солнечный кокон,
Пышный вензель в ограде похож на калач.
Ты спешил на трамвай – только глянул из окон
Влажный сумрак дощатый заброшенных дач.

И невольно замедлился шаг торопливый,
Белых зонтиков проблеск почудился тут…
И на сонной воде вдоль гранитных извивов –
Желтый глянец упругий –
Кувшинки цветут.

1988

НАБРОСОК

Угловатая, глаза печальные –
Вечером,
В автобусе сто шестом.
Узкое колечко обручальное.
Мокрый снег
В городе пустом.

Улица вечерняя таинственна
Через запотевшее стекло.
Мимолетный взгляд –
Один-единственный –
Ни холодно, ни тепло…

1985

***

Я пребывал в пределах Крыма,
В пределах неба и воды,
Где ровный гул неутомимо
Вливался в сизые сады.

Я самогон под сенью грота
Вкушал без меры; я со скал
Сверзался в море; я с охотой
Твои извивы целовал.

И мне не уезжать бы, что ли, – 
Без Крыма этот мир – тюрьма.
Но вот при вспышках алкоголя
На разум натянулась тьма.

И там, под черным балахоном,
И вечер –  вдрызг, и ночь – в куски, –
В пределах сна и слез, и стона,
В пределах мрака и тоски.

1992

ФАНАГОРИЯ

1

В Фанагории бочками вино.
Там археологи Тамань разъемлют
И пьют стаканом красное вино.
А коль найдут нимфейскую монету,
На радостях немедля пиво пить
Стремятся в Керчь,
Пантикапеем шумно грезя.
И древним серебром не погнушавшись,
Им подают в подвале двадцать кружек
И золотистый скумбриевый бок.
И «амфоры» наполнятся – на сей раз
Медвяным пивом,
А не зельем виноградным.

2

Смотри, какое море за песком,
И где тела ты сыщешь величавей?
О, как им не хватает Афродиты!..
А впрочем, вот она – зовется просто Галей,
И легкий хмель ее колышет груди,
И рождена она пивною пеной.
И дивный взгляд бросая,
Грациозно
Играть она садится в дурака.

3

Ах, в этом городе так сладко проживать!
Любимая, зачем ты уезжаешь?
Здесь море и без моря нам шумит
И пинии стремглав произрастают.
Что до того, что воздух здесь тяжел, – 
Не верь, всё врут – не чувствую, не давит.
Здесь неимущим – сущий парадиз.
Единственное, что я приобрел
В своих бореньях –
Мучительно скрываемый оскал.

1991

***
 
Я не забыл (не забуду?), что мы вытворяли в ангаре
Лодочном, фейсом уткнувшемся в синий Боспор Киммерийский.
Ночью к свече там слетались хитином обросшие твари,
Днем над водой альбатросы кичились повадкой арийской.

Милая, что же во времени вдруг приключилось со мною? –
Корчилось сердце от боли и страха в потемках пространства, –
Нынче же слева почти что не ноет, не ноет.
Переродилось? – и в этом не жди постоянства…

1996

***
 
Горы шлака, дорога косая,
Из жердей халабуда, и тут
Я монетку, как в море, бросаю
В некий хламом заваленный пруд.

Я ходить сюда напрочь заклялся,
Но кругляшка втыкается в дно –
Чтобы вновь пустырями прошлялся
Лето, лето, еще одно.

Запах дыма, прогорклый и тухлый.
Здесь лютует своя се ля ви:
Целлулоидное тело куклы
Вопиёт о разбитой любви.

Над окраинным свалочным миром
С визгом гордые чайки парят,
И осколки, залитые жиром,
На помоечном солнце горят.

1993

***

не те номера накручиваю
пишу всё не то
пью всякую дрянь
нажравшись
просыпаюсь в шесть утра
в такую рань
а недавно
возвращаясь ночью домой
поскользнулся и шлепнулся в грязь
короче
молодость тотально пропала
жизнь фатально не удалась

1992

***

Запить в притонистой квартире,
Как распоследнейший подлец,
Забыть о граде и о мире, –
Быть вышвырнутым, наконец.

И в предвечерней вязкой смальте
Сломавшись, пасть под тополя
И взвыть, пластаясь на асфальте:
«Раздайся, мать сыра земля!»

1994

***

Не вернуть ее, не вернуть, и нет утешенья…
Не ты, говорю себе, последний, не ты первый.
А в природе, между тем, вербное воскресенье,
Распушился у обочины куст вербы.

А в природе, между тем, вызревает антитеза:
Сквозь сухую траву пробиваются ростки зеленой,
Ложатся под время…
И минет его отрезок,
И нынешнее будет вспоминаться, как время оно.

1992

***

Это будет не полет,
Это будет превращенье:
Невозможный переход
В никакое измеренье –
Чтобы, ухнув с головой,
Очутиться в безнадежном
Мире: мусором, ботвой,
Цепью на песке прибрежном…

1994


II


***

«Гарной жизнёнки уже николы не побачим…»  –
Вот что сказал мне в Волчанске,
В зачуханной чайной, старик полупьяный.
Шестидесятые годы кончались. «Как так? –
Думалось, –  он не «побачит», но я-то, конечно, «побачу»!
Клонится век жутковатый к концовке своей.
Старость еще далеко, но теперь-то уж ясно:
Нет, не побачу…

1991

К СОРОКАЛЕТИЮ

Кто бы объяснил, почему ни черта
Не различить в небе равномерно сером?
Сорок лет… Веха, черта…
А жизнь оказалась не в пору,
Как обувка меньшего размера –

Жмет…
В чужих комнатах очумело просыпался,
Ведомый накануне очередной причудой дурацкой –
То на улице каких-то Кораблестроителей,
То на безразмерной Гражданке,
То на Петроградской.

Но это позже… А когда-то после выпускного
Вечера – благоуханье черемухи с сиренью
Персидской на Марсовом поле.
Потом в армии совал башку в противогаз,
Спасаясь от «Черемухи-5», что ли.
- Ну, воронье, живо! – орал сержант, –
А то как за… (оканчивается на «беню»).

Раньше всё о ком-то вспоминал, мучился,
А теперь толком и вчерашний день не помнится,
Да и алкоголь существует на свете.
Раньше все девушки были не старше восемнадцати, скромницы,
А теперь… Впрочем, не будем об этом. Приветик!

1991

*** 

Выпал снег, не дождавшись даже ноября.
Но и в такую погоду уличная торговля на Невском шла бойко.
Воздух царапал горло как… С чем бы сравнить, бля?
Как мутноглазая тархунная настойка.

Потом я переместился из центра в какой-то парк,
Где за деревьями маячила голая киноафиша
И раздавался ворон ошизевших карк.
Как вдруг кто-то тихо меня окликнул: «Миша!..»

Я оглянулся – никого нет.
Должно быть, не опохмелился, не принял, так сказать, лекарства.
А поразмыслив, понял, что рано оглянулся – до выхода не дошед,
Не успев покинуть пределов подземного царства

Теней… А если б не оглянулся, вышли бы мы вдвоем, любовь моя,
Оставив позади этот город, его, как говорится, мосты – каналы – зданья,
И Гермес, покровитель поэтов, торгашей и ворья
Запустил бы нас на новый круг умиранья.

1992

***

…И, мертвый, притиснутый к стенке воронки,
Придавленный комом стеклистой земли,
Не вспомню, кто плакал так тихо и тонко,
Что мы успокоить его не могли.

Кто летом крапивным у задней калитки
Свистел. Насвистевшись, на станцию брел.
Паденье монетки – травинки, улитки, –
Загадана решка, да выпал орел.

И это письмо в заграничном конверте,
И глянцевой марки цветное стекло, –
О, бестолочь жизни! – за месяц до смерти
Спасти так стремилось, спасти не смогло.

1991

***

Что приключилось с миром старым? –
Ты хоть в лепешку – не поймешь…
А все труды пропали даром:
Опять истерика и ложь.

…Мой мир – как разварная рыба,
Что из телесных прет границ:
И хвост раскис,
И ребра дыбом,
И скользкий мрак слепых глазниц…

1994

***

Я знаю: мир – что мертвый кокон –
Необитаем, сир и мал.
Но выкрик резанул из окон:
«Ты, сволочь, жизнь мою сломал!»

Мир – черт те что,
Он желтой масти,
Он пропадет по счету «три!»
А там, внутри, клокочут страсти:
«Ты стервой стала – посмотри!»

За шторой с красной бахромою
Живут…
Да что ж, как все живут,
Хотя давно уж стал тюрьмою
Их незатейливый уют.

Всё прочь…
Газеты пролистаем:
Как там скрежещет распредвал?
А в мыслях: сир… необитаем…
Сломал… конечно же, сломал…

1991

КИНИК

1

Я думать  научился о тебе
Как непринадлежащем мне предмете.
Мне это знание далось в борьбе
С самим собой, единственным на свете.

Но с каждым днем всё замкнутее круг,
Условия всё жёстче и кабальней.
Я узнаю мошеннический трюк
Хромого циркуля из ржавой готовальни.

1992

2

Уж полночь близится, а ни в одном глазу.
Минувший день – ничтожный и пропащий.
А завтра должен я выдавливать слезу
Над сотоварищем, сыгравшим в ящик.

Каков я киник – чисто Антисфен!
На современный лад, но те же все повадки.
Подруга голову (свою) сует под фен.
У нас в дому большие недостатки.

1990

***
                Е.П.

Откуда-то сбоку выскочило дурацкое: «Покеда, земя!»
Ты уже чужая: собранная, дорожная.
Знал бы, где упаду… Теперь время
Начнет перетекать из пустого в порожнее.

Вот и граница – масляный таможенник хлопочет,
На роже лежит шельмовская мета.
И денег, и трахаться – всего хочет.
Лучший таможенник Вадул-Сирета.

Вот и София – полууголовная-полуцыганская.
Русе, Варна – куда тебе дальше?
И понесется житьё твое балканское,
Полное измены и фальши.

1992

***

День прошел – как будто не бывало.
Сумеречный город тих и прост.
И дымятся полыньи канала,
И черна вода, и чёрен мост.

Это здесь привиделось когда-то:
За мостом, по улице, левей –
Красных крыш линованные скаты,
И над ними купола церквей,

И над ними дождевые тучи…
И до темноты за полчаса
Я твержу себе на всякий случай:
«Старые забыты адреса!..»

1981

***

Бессмысленных фраз обрывки,
Из коих не слепишь строку…
Я б выпил сейчас наливки,
Чтоб как-то развеять тоску.

Дождавшись хорошей погоды,
Я б в Царское съездил Село,
Где толпы приезжих народов,
Где плещет о воду весло.

И там, на тенистой аллее,
Главой, непокорной судьбе,
Всё думал бы лишь о себе я,
Вот так: о себе, о себе…

1993

У ЦЕРКВИ

Кто сам себе и швец, и жнец,
Тому плевать на все упреки.
Сомлели нищие вконец
На паперти, на солнцепёке.

Вот так, у жизни на краю –
Протезы, кепка с медяками…
«Во царствии Твоем?» В раю?
Нет, здесь – неделями, веками.

Да что ж… Когда любая весть
С размаху лупит по затылку,
Своя в паденье сладость есть –
Хватило б только на бутылку.

1991

МЕТРО

Немного притушив угар свой,
Не разделяемый страной,
В подземное проникни царство
Не за обол – за четвертной.

Здесь тени поспешают бодро
И обстают со всех сторон.
Неузнан – пьяненький и добрый –
Средь них тусуется Харон.

Он любит всех
И всем прощает,
Он не возьмется вновь за гуж…
И эскалатор возвращает
Обратно к небу сотни душ.

1993

ОТСТАВНИК

Он был полковником, начфином, но – приматом.
Слуга – вождю, «мудак» - солдатам.

«Другой такой страны» не знал он ни хрена.
Но вот – в отставке, умерла жена.

Общенья нынче не хватает старику,
И по утрам выходит он к ларьку.

И с бедолагами, глядящими в упор,
Он о политике заводит разговор.

И женщин спившихся, ползущих из щелей,
Опохмеляет старый дуралей.

И вот уж близок он к мыслишке гулевой,
Чтоб всю компанию зазвать к себе домой.

Но, спохватившись, прочь спешит не без труда,
Чтобы назавтра вновь прийти сюда.

1993

***

Плейбой,  красавец и клиент
Всех злачных «точек» на Литейном,
Обслуживавшийся в момент…
О, в диссидентстве том питейном
Так вольно было куражу!
Но аспид не дремал зеленый,
И вот уж я с тоской гляжу
На образ твой обомжествленный.

1996

ОТ ЛИЦА ПОКОЛЕНИЯ

Где стол был яств,
Там мы расселись.
Увы, никто нас не заметил
И в гроб сходя…

1993

НА ПЛАТФОРМЕ

Облезлы и безмерны,
Скуласты, как монголы,
Проносятся цистерны
С наливом этанола.

Когда бы это зелье
Да разбодяжить впрок,
Хватило бы веселья
На целый городок.

Но счастье манит ложно –
Летят цистерны вдаль.
Как железнодорожна
Похмельная печаль!

1997

НА ПРИМОРСКОМ ПРОСПЕКТЕ

Торгует пивом тетя Зина,
Толян и Боб торчат, как пни,
Петляет Гвоздь от магазина,
Сомлел Кошак…
Да что они!

А в парк бредущие семьёй
Через трухлявые подмостки,
А этот ухарь с бородой,
А те придурки-переростки?

Я утверждаю: «ничего» -
И есть вся эта жизнь кривая,
Где тыща первый ничевок
Молчит, бессмысленно моргая.

Пусти – я умереть хочу!
Какие б там ни ждали кущи,
То НИЧЕГО, что получу,
Мне и нужнее, и насущней.

1990

***

…И ничего уже не надо,
Когда последний листопад
Струится на дорожки сада,
На отсыревших лавок ряд.

И к ночи всё прихватит иней.
А за оградой, в маете
Спешит автобус желто-синий,
Пыхтя, как чайник на плите.

1981

***

О сумерки! –
Благое время суток.
Литейный, Невский, неба темный шёлк…
Глаза в глаза…
Но кроме проституток
Ты никого в тот вечер не нашел.

И ведь на целый мир вас было двое!
А нынче пропадаешь ни за грош:
Глядишь в себя,
Как в зеркало кривое –
Чем дальше, тем труднее узнаешь.

1988

***

Я улицей бреду моей,
Обычной улицей окраин.
Зияет темное пространство пустырей,
Вослед фонарь плетется, неприкаян.

Вот он остановился, длинный хмырь,
В конце асфальта, на ветру холодном.
А мне куда?
Махну-ка на пустырь –
Хоть там вздохну свободно…

1987

***

Он берет календулу в аптеке
И в разливе – «стопийсят» вина.
Что мне в этом диком человеке,
Вынырнувшем с городского дна?

Он еще найдет себе лахудру,
Свистнет-гикнет, с ней бухнувши всласть.
Мне же в это тягостное утро
Духом невозможно не упасть.

И в кустах, по плечи влезших в воду,
И в старухе-нищей на углу
Не провижу тайную свободу –
Вижу только ту глухую мглу,

Что к последней приведет палате –
Глюки пересказывать врачу.
Если ангел на небо накатит,
Я и ангела не различу.

1993

***

С похмелья черного
Он страстно жаждет пива,
Но не получит больше ни шиша.
Дома сомкнулись, ползает лениво
Река, и зябко ёжится душа.

И он плутает в городище мглистом,
В последний раз нащупав путь домой,
И Ангел Смерти с реактивным свистом
Пикирует из бездны мировой.

1994

***

Запой тянулся понемногу,
Но чтоб ему не вечно длиться
Сломаем руку или ногу
И ляжем в желтую больницу,
Где дни не протекают всуе,
Где жизнелюбы все подряд,
Где нас бесплатно загипсуют
И платно духом укрепят.

1997

***

«Тьма  худая нависла» –
Мрачноватый рефрен
Повторяет без смысла
Бодрый олигофрен.

Что ему в этой фразе? –
Разбери да пойми.
Всё талдычит в экстазе…
А ведь прав, черт возьми!

Тьма нависла квадратом,
Фонарем,
Пустырем, –
По-над бытом горбатым,
Где живем и умрем.

Тьма висит, всеобъемля.
И глухая страна
Прозябает, не внемля
Ничему, ни хрена…

1992

ДВА ВОСЬМИСТИШИЯ

1

Сомкнулись вне эмоций
Плечом к плечу дома…
Мне иногда сдается,
Что все сошли с ума.

И бесполезней соды
При СПИДе, может быть,
Старания природы
Безумцев исцелить.

1990

2

Как фазовые сдвиги –
Промоины в ландшафте.
Мои возьмите книги,
Диагноз мне поставьте.

Но не ломайте тополь,
Растущий раскорячась.
Я сам себе некрополь,
Я сам под землю спрячусь.

1994

***

Дважды в реку не вступают, вроде…
Что-то в темечке захолодило.
Не волнуйся, милый, всё проходит, –
Даже то, что и не приходило.

1994


III


НОЧНОЕ ДЕЖУРСТВО
 
Где город стремглав переходит в задворки,
Где осовременился тать,
На сдвинутых лавках в холодной каморке
Не знаю, как ночь скоротать.

По шторе фонарные мечутся тени,
Неся беспокойство и страх.
Лежу, поглощенный сумбуром видений, –
И ком из тряпья в головах…

1993

***

Я проснулся… О Господи, как тяжело! –
Словно залито серою краской стекло.

Это нынче туман. Это город молчит.
Даже сердце как будто в тумане стучит.

Голос мой глуховатый, зачем ты мне дан?
Перекликнуться не с кем –
Туман да туман.

Выхожу… Край стены, светофор, переход…
И туманный прохожий
В тумане плывет.

1988

***
 
Ноябрь. Провинция. Вокзал.
День в копоти и саже.
С бомжами вечером вповал
На доски пола ляжешь.

Мешки… Старуха хлеб жует,
Мужик – в тоске по пиву.
Мент лопоухий подгребет,
Попросил важно ксиву.

Усердно пялясь в документ,
Что выудишь меж строчек?
Я, как и все, служака-мент,
Одной судьбой задрочен.

Нас всех порукой круговой
Житуха повязала,
И день смахнет очередной
Как мух, с лица вокзала…

1993

У ВОКЗАЛА

Ночь громыхает, как телега.
Я знаю, что стрясется тут:
Под сень коварного ночлега
Меня заманят и убьют.

Они сработают что надо:
Сначала зазовут к столу,
А после водки-лимонада
Холодным телом ткнусь в углу.

Гуд бай, последняя холява,
От коей надорвался пуп!..
И малолетняя шалава
Бестрепетно и величаво
Рогожкой принакроет труп.

1994

***

Добро пожаловать, кошмары,
Ко мне, залегшему на дно!
Лежу ни молодой, ни старый,
Прокручивая лишь одно:
Когда посмеешь не вернуться
В житуху адову мою,
Тебе, как треснутое блюдце,
Башку об стенку разобью!

1995

***

…А я тебя пока еще люблю.
Но мне сдается – средь последних меток –
Я может быть… я кажется «лю-лю»
Смазливеньких развратных малолеток.

Веди ж меня, хромающий Алкей,
Влеки сквозь строй прыщавых наглых рожиц.
…И, может быть, нет участи светлей,
Чем вовремя попасть под «Запорожец».

1995

***

Есть одно из мест шальных,
Где в любое время суток
Встретишь сотню озорных
Малолетних проституток.

Проплывают облака
По-над бывшим Ленинградом.
Ласка Божия легка,
А иного нам не надо.

Поцелуй меня, «кармен»,
Повиляй упругой попкой.
Для тебя я – только «мэн»,
Пробавляющийся стопкой.

Хлынет дождик, жизнь пройдет,
По затылку хлопнув метко.
А от триппера спасет
Заграничная таблетка.

1994

***

И я решил спознаться с нею.
И я вошел в ларьков каре,
Где головёнками белея,
Она стояла по сто рэ.

Я взял ее и вдруг заплакал,
Пластмассовый стакан достав, –
То жгла звезда меня из мрака,
До глубины души достав.

1992

НОЧНОЙ ЛАРЁК

1

Поздно – телевизор словечка не прохрипит.
Последняя стопка полынно-горька.
…В ночь, в январский дождь, в Аид, –
До круглосуточного ларька.

Влачи свой крест, упорствуй, не трусь.
Когда закончится путь? – Никогда.
…Но прежде, чем снова в нору, удивлюсь:
Прощающим светом горит звезда.

2

Пять тридцать. Бояться не надо:
На десять процентов – не звери.
И скоро захлопают двери
Девятиэтажного ада.

И выйдут зимою и летом
Дозорные –
Люди-хорьки,
И встретят их родственным светом
Похмельным
Ночные ларьки.

3

Догонял ее средь веков, колонн,
А когда догнал – обратилась в прах…
Так достал меня этот чертов сон,
Что, как ребенок, проснулся в слезах.

Встань же, встряхнись, хлебни воды.
Погляди в розовеющее окно.
Дернется вверх-вниз кадык.
Ложись. Дождись погруженья на дно.

1996

***

Немножечко налили –
Он выпил не спеша.
Затренькала на лире
Бессмертная душа.

И свет, и настежь двери…
А кто еще нальет –
Душа совсем поверит
В бессмертие свое.

1992

***

Стою, молчу, вперед не лезу,
На следующей не выхожу.
В окно троллейбуса, как в бездну,
Где город лег на дно, гляжу.
Где, как ни бейся, бесполезно
Карабкаться,
Где не связать
Двух слов…
Молчу, вперед не лезу –
Мне вправду нечего сказать.

1995

*** 

Порассуждать бы мне  о времени, эпохе,
О том, какая жизнь прекрасная видна.
А рядом ходит смерть, и с нею шутки плохи.
И знаешь, почему? –
Без юмора она.

Через пятнадцать лет? Сейчас? На той неделе?
Не надо, не дразни –  услышит, так и знай!
Приметит, погрозит…
А то, на самом деле,
Утащит в пустоту,
В слепящий белый край.

1987

СНЕГ

Мелет белая мельница – падает снег.
Темноликие люди приходят ко мне,
И часы на стене замедляют свой бег.
Хорошо сознавать, что всё это во сне.

Но всплывает, как сом, тупорылое «пусть».
Полудохлое солнце  касается век.
Так легко не дышать!
Если я не проснусь –
Смелет белая мельница, выпадет снег.

1992

В КРЕМАТОРИИ

Перед кремацией – мертвец.
И мне подумалось невольно –
А может, всё же это больно –
Вот так, в печи, принять конец?..

Пусть на погост меня несут.
Хочу прийти на Страшный суд,
А на плечах –  башка.
От трупа этого в отличье
Пускай скелетом, но с обличьем, –
Лишь бы не в виде порошка.

1983

***

Густая тень подземной лодки
Кормою брякнула в стекло…
Я вышел в парк и выпил водки,
Но это мне не помогло.

1997

***

Вот и прошли мы, веселый прохожий,
Около счастья, что сбыться не сможет.

Мимо прошли, а совсем  рядом были.
Проговорили, проели, пропили…

Только добавлю еще между строчек:
Если бы вдруг отломился кусочек, –

Всё бы я отдал той грешной звезде –
Лишь бы меня не искала нигде.

1993

***

Это, право, не ново,
И хоть криком кричи –
Ничего не готово
Для меня в той ночи.

Ни постели, ни хлеба,
Ни бутылки вина, –
Только вылет на небо
Из глухого окна.

1993

***

Что ж, подытожим капитал:
Я мирно жизнь свою проспал
На берегу Невы осенней.

Не худший, впрочем, вариант –
Ведь не в «Крестах», не арестант,
Не на гнилом тюфячном сене.

И не проснуться никогда –
Гранит, щербатая вода…
Не на Гудзоне, не на Сене.

1996

***

Луна в окно взглянула немо,
И желтый луч мой сон прошил.
Я вспомнил: ждет в порту трирема,
Но на нее не поспешил.

На подоконнике ворона –
От «неверморов», мол, привет.
Ложись. И в позе эмбриона
Встречай очередной рассвет.

1997

***

…Только зря мне мерещатся райские кущи Европы –
Пропадут и они в пелене алкогольных огней.
Ни Евтерпы, ни Клио, ни… как там ее?.. Каллиопы
Не является в сонме ко мне подступивших теней.

…Ты мешаешь мне жить, как забитые пробками гланды.
Ну так что ж, прекословь, принимай независимый вид, –
Ведь не хватит мне сил до болот голубых, в Нидерланды,
Где веселая бабочка в красный провал Амстердама летит.

1992

ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ

1

Растерзанный вакханками Орфей,
Жестоко изувеченное тело…
Текла река, и облачко над ней
Клочком хитона рваного белело.

О, если б знать, что станется потом!
А струны лопнули – нелепо всё и дико.
…Но мысль последняя была о том,
Что ждет его за Стиксом Эвридика.

2

Уходит ввысь темно-зеленый купол,
Кругом деревьев шумная гурьба.
Я понял всё: держать обиду глупо,
Когда такая выдалась судьба.

И я смотрю на медальон-«сердечко»…
Ах, сердце бедное, начало всех начал!
Зайдем в собор, поставим Богу свечку,
Попросим истово, чтоб нас не разлучал.

1988 – 1989



СОДЕРЖАНИЕ

 I

Небо
«Всё повторяется – точь-в-точь…»
«Весь день по городу мотало…»
«Рыбак подледный, как помешанный…»
«Того по счастью не отнять…»
«Вот свеча горит…»
«Задворки. Мартовский пейзажик…»
«Как ни странно, а я почему-то люблю…»
«Приезжие веселою толпой…»
Каменный остров
Набросок
«Я пребывал в пределах Крыма…»

Фанагория
1. «В Фанагории бочками вино…»
2. «Смотри, какое море за песком…»
3. «Ах, в этом городе так сладко проживать!..»

«Я не забыл (не забуду?), что мы вытворяли в ангаре…»
«Горы шлака, дорога косая…»
«не те номера накручиваю…»
«Запить в притонистой квартире…»
«Не вернуть ее, не вернуть, и нет утешенья…»
«Это будет не полет…»

II

«Гарной жизнёнки уже николы не побачим…»
К сорокалетию
«Выпал снег, не дождавшись даже ноября…»
«…И мертвый, притиснутый к стенке воронки…»
«Что приключилось с миром старым?..»
«Я знаю: мир – что мертвый кокон…»

Киник
1. «Я думать научился о тебе…»
2. «Уж полночь близится, а ни в одном глазу…»

«Откуда-то сбоку выскочило дурацкое: „Покеда, земя!..“»
«День прошел – как будто не бывало…»
«Бессмысленных фраз обрывки…»
У церкви
Метро
Отставник
«Плейбой, красавец и клиент…»
От лица поколения
На платформе
На Приморском проспекте
«…И ничего уже не надо…»
«О сумерки!..»
«Я улицей бреду моей…»
«Он берет календулу в аптеке…»
«С похмелья черного…»
«Запой тянулся понемногу…»
«Тьма худая нависла…»

Два восьмистишия
1. «Сомкнулись вне эмоций…»
2. «Как фазовые сдвиги…»

«Дважды в реку не вступают, вроде…»

III

Ночное дежурство
«Я проснулся… О Господи, как тяжело!..»
«Ноябрь. Провинция. Вокзал…»
У вокзала
«Добро пожаловать, кошмары…»
«…А я тебя пока еще  люблю…»
«Есть одно из мест шальных…»
«И я решил спознаться с нею…»

Ночной ларёк
1. «Поздно – телевизор словечка не прохрипит…»
2. «Пять тридцать. Бояться не надо…»
3. «Догонял ее средь веков, колонн…»

«Немножечко налили…»
«Стою, молчу, вперед не лезу…»
«Порассуждать бы мне о времени, эпохе…»
Снег
В крематории
«Густая тень подземной лодки…»
«Вот и прошли мы, веселый прохожий…»
«Это, право, не ново…»
«Что ж, подытожим капитал…»
«Луна в окно взглянула немо…»
«…Только зря мне мерещатся райские кущи Европы…»

Два стихотворения
1. «Растерзанный вакханками Орфей…»
2. «Уходит ввысь темно-зеленый купол…»


Михаил Окунь. Ночной ларёк. Стихотворения.

«Невский глашатай»
Лицензия ЛР № 062519 от 16.04.93.
Подписано в печать 14.04.98. Формат 70х100 1/32. Печать высокая. Печ. л. 2,5.
Тираж 500 экз. Заказ №95

Типография ОАО "ВНИИГ им. Б.Е.Веденеева"
195220, Санкт-Петербург, Гжатская ул., 21