У Западной церкви. Из цикла Дождь в Амстердаме
У «ЗАПАДНОЙ ЦЕРКВИ»
Gracht – канал. Westerkerk – «Западная
Церковь» – храм в Амстердаме.
На Принсенграхт, у старой Вестеркерк –
с короной красно-жёлтой на макушке,
чуть хлынет дождь – и Божий свет померк,
и храм – смиренней, и душа – послушней…
И нет дыханья в воздухе крутом:
им дышишь, как водой, – как рыба: вся – терпенье,
застыв задумчиво, лишь окает вдруг ртом –
чтоб снова впасть навек в оцепененье.
И в храме нет – ни пенья, ни молитв…
Лишь, сумерки сверля тревожным взглядом,
уловишь вдруг на миг: как тень житейских битв –
промчится, плача, ангел чей-то рядом…
и скроется за кирхой, за углом
вселенной здешней – с тяжестью горбатой
мостов натруженных, где честный волнолом
сродни упорству горних мышц крылатых.
…С Амстеля гонит ветер в Амстердам
дождей прибрежных грусть, а с моря – грусть морскую,
и тени барж жилых всё жмутся к берегам,
не зная, как из двух им выбрать – и какую?
Герани горестно на баржах вдоль бортов –
все – в ожиданье солнца и в сомненье:
взойдет оно ль – средь их незрячих снов,
презрев болот голландских тяготенье?
…Такая сырость бередит мечты
о Крыме сладостном – о шавках и помойках,
о кривизне береговой черты
и гари благостной шашлычных жаростойких!
О том, как мерно, в такт ночной волне, –
подобием огромным метронома –
с огнями ходит мачта и вполне
порою кажется: плывёт терраса дома –
плывёт сквозь воздуха тугую чистоту,
сквозь виноградный мрак и ноту ту немую –
когда засмотрятся с восторгом в высоту
цикады-столпницы, утратив речь земную;
плывёт сквозь зной и пыльный виноград,
сквозь горы и моря, сквозь жизни сей провалы, –
чтоб можно было бросить жаркий взгляд
на Нидерландов хладные каналы.
И здесь – на рейде дремлют корабли,
но волны – к полночи ленивей и спокойней –
покорны дамбам трудовой земли
и памяти об Эгмонте и Горне…
И, слава Богу, нет – ни мыслей, ни забот:
оставим до утра пустые тяжбы века…
Ах, если бы не дождь! Но вот он – поворот,
где теплится камин и любят человека:
когда б каналья, сей трактирщик, знал –
как тяжелы вдвойне дожди в соседнем мире,
он все равно бы по-фламандски ржал,
сквозь патлы рыжие лишь улыбаясь шире!
…как тяжелы, как дороги вдвойне –
кропя тоской родное безвременье
племён таинственных в неведомой стране,
Европам чуждых – с дней столпотворенья!
У грахта этого – как, впрочем, и других –
вечерний пунш не повредит мечтаньям.
А кто из вас здесь устриц ел живых?
И пальцы грел на пламенном стакане?
Однако тянет по канальцу наркотой;
спит, на мосту разлёгшись, панк с бутылкой,
герани спят, укрывшись пустотой, –
но не уснуть тебе – с голландской музой пылкой…
1988 (редакция 2003)
Свидетельство о публикации №109062001826