хронические ломкости

Бензиновая радуга прожгла портьеры,
ворвалась с рассветом, сипло голося,
распустивши петушиный веер перьев,
протаранила пугливый карповый косяк
врассыпную растворившихся дверей
и свернулась под окном, словно шея канарейки.

Свет, трепещущие веки окон и сетчатка тюли
в красных трещинках бессонно-слипшихся ночей,
глумящийся над ней сквозняк июня, –
утренняя лень ложится на постель плечей.

Сквозняк пересчитал раскрытой книге зубы,
завертелся за пушистым облачком хвоста,
умер, усмехаясь в пышные усищи. Грубая
насмешка опрокинула со стула зад кота,
покатившегося на пол со слетевших
шерстяных катушек и осталась на макушке
жирной плешью.

В чашке заварился чайный муравейник,
насекомые распухли в чёрном кипятке –
лапки, усики, личинки – чавкая, запей-ка
сточенный изюмом деревянный кекс.

На качелях – девочки, обтянутые джинсами –
серёжки, бусинки, браслеты, ленточки
порнографических кассет и лёгкий Winston
в роковых изгибах раковых фрагментов
губ. И всюду лужи, лужи, лужицы,
галоши хлюпают носами – все простужены,
как я. 

Всё ходит ходуном, порхает и бежит:
там – стул, стесавший ножку, ноет,
здесь – сопящий чайник мерно спит.
Роскошна комната, меблированная мною.