Господне озарение

Мне стукнуло 29 лет…
И что я сделал, что сотворил за эти годы?
Да, считайте, ничего.
Горланил в компаниях, выпивал,
играл в карты,
а работа и все остальное меня мало интересовало.
Поступил в аспирантуру.
И что же?
Ничего интересного;
но только сидеть от звонка до звонка –
я уже от этого был уволен.
Но жизнь как-то прямо-криво текла.
Я не задумывался над тем,
кто я и что я, что будет со мной,
хотя в компаниях
страстно распевал:
„… не сделал никакого открытия,
но оно – несомненно за мной…“
А мне уже двадцать девять лет…
Бывало, что от вечерних попоек
в голове у меня стучало,
что я думал заглушить и заглушал
дальнейшими выпивками и криками с собутыльниками.
В институте, да и потом на работе
до меня доходили слухи об Есенине, о Пушкине,
но они представлялись мне
такими бездельниками, выпивохами и хулиганами,
каким я теперь стал.
И только это меня бодрило:
я думал, что продолжаю их традицию…
По утрам я чувствовал себя несвежим,
хотелось выпить,
но как-то без компании это не выходило.
Я собирал портфель аспиранта
и шел в библиотеку или в парк,
где я просиживал время,
глядя на то спешащих, то прогуливающихся
совслужащих,
таких же, как я.
Словом, бездельничал, гробил время…
Однажды, солнечным летним утром,
я поехал в Приморский парк,
что теперь я довольно часто делал,
так как заниматься я думал там,
но фактически продолжал бездельничать –
никак не мог включиться в работу, дело.
Сидел на скамейке или прогуливался,
в голове стучало,
я с жадностью глотал свежий воздух.
И тут вдруг я четко начал думать:
а что делают писатели, поэты?
В библиотеке я просматривал журналы,
больше всего меня тянуло к „Иностранной литературе“,
особенно к стихам:
на прозу я почти не обращал внимания:
не хватало терпения, духу.
Но что я видел в современной поэзии,
переведенной на русский язык?
Отдельные слова, вроде, были и понятны,
а вот два-три слова рядом
никак не укладывались в понимание,
не говоря уже о целом, так называемом, стихе.
И это все писали какие-то заслуженные лауреаты
каких-то больших премий.
Но они были лауреаты,
а я никак не мог взять в толк,
почему такую белиберду печатают
в таких престижных журналах.
Вот-те раз!
И тут я впервые серьезно подумал –
озарило! –
давай и я что-нибудь попробую.
И попробовал.
Но у меня – а это я видел четко –
выходило совершенно не так,
как у „заслуженных лауреатов“, -
только Уолт Уитмен и Роберт Фрост
произвели на меня самое животворящее впечатление!
С тех пор, как Господь Бог повелел,
и пошло.
Печатать никто, правда, не хотел,
но я к тому не очень стремился, –
даже никому не читал;
 свыше меня озаряло, и я все думал и писал…
Наконец, пришла перестройка,
и я сам стал печататься:
Инициативу в этом вопросе проявила наша любимая доченька Сашенька и поэт Жуков.
С Богом!

15.06.2008