Нелюди

У неё была смешная манера играть в игру «угадай кто». Ну это когда подходят сзади и закрывают ладонями глаза. Ладошки у неё вечно были ледяные- она страшная мерзлячка. В силу довольно скромного роста большие пальцы с трудом доставали до бровей, а кончики холодных пальцев неизменно встречались уже где-то на переносице. Но самая дурацкая особенность- это что она, закрыв уже мне глаза, неизменно спрашивала: «Угадай кто?». Не узнать её голос было невозможно, и я неизменно говорил ей, что надо всё делать молча, я не выдавать себя всякими провокационными вопросами.
...
Самое главное- не бежать. Не бежать ни за что, держаться, сколько возможно. Не бежать. Стараться двигаться безлюдными дворами, избегать очередей в супермаркетах и ни с кем не садиться в лифт. В конце концов, я тоже имею право на жизнь, право дышать этим воздухом. Конечно, очень трудно не побежать, если ты боишься. Я ведь не могу сказать, что я побаиваюсь их всех. Что я неуверен, случись мне встретиться с ними влобовую, будь милиционер, проверяющий документы, или пьяный гопник, просящий телефон «позвонить». Я не побаиваюсь. Нет. Я просто в панике. У меня нет шансов, и если они почувствуют, кто я такой, у меня есть только один выход- бежать.
Сколько раз я проклял себя за то, что оставил ключи от гаража у соседа! Да, понятно, что так было удобнее, он сам вернёт их мне, и звонил уже, неоднократно. Добрая душа. Но как я теперь смогу его увидеть? Он же догадается, он же сразу же догадается, обо всём, мы будем слишком близко друг к другу стоять! Может быть, сказаться больным? Или, например, что я уехал?... А ключи… Ключи… Пусть положит в почтовый ящик! Нет, нет, что я несу… Почтовый ящик! Гаражные ключи, боже… Почтовый ящик…
А может, встретиться с ним? Ну не накинется же он на меня, в самом-то деле. Сразу- точно не накинется. Договориться с ним у гаражей, пусть даст ключи, а я их как бы выроню, чтоб руку-то его не трогать. Наклонюсь поднять… Ага! А он меня тут-то и тюкнет по шее, как же иначе… Что же делать? С машиной можно было бы хоть уехать!
Уехать? Но, опять же, куда? Я ж не могу спрятаться в тайге до конца своих дней, глупо…
Как же всё глупо.
Вот.
Опять звонит телефон! Так и есть, сосед. Может, ответить? Нет, не сейчас, во всяком случае, не сейчас…
Удивляюсь, насколько стал чувствительным- один телефонный звонок всего лишь, а рубашку от пота хоть выжимай, мурашки по телу и руки. Руки так дрожат противно. Сбросить вызов? Нет, он же тогда догадается, что я видел его звонок, домой ещё небось ко мне потащится. Ох! Как же я не подумал об этом! Точно! Он же и звонит небось поэтому, он, может, уже и едет. Я в это время всегда дома, он же прекрасно знает это… Я не смогу его впустить. Да, мы немало с ним выпили вместе в своё время (в своё время, ха-ха!), совсем недавно, но теперь сосед по гаражу- всего лишь человек. Обычный человек, как и все. А их, людей-то, я должен бояться, и не бегать. Не бежать.
Наконец-то он затих! Небось, перезванивать будет, на городской, чёрт, зачем я дал ему городской номер?
Но нет, тишина.
Ладно, про гараж потом подумаем, у нас теперь времени мноооого, думай да думай себе, хоть трактат философский придумать можно, вот сколько у нас теперь времени. Денег, правда не так много. Впрочем, если я не ошибаюсь, денег мне много и не надо- мне просто не дадут дожить до того, как потрачу то, что у меня даже есть.
Любая ошибка, любое излишнее внимание может выдать меня. Ха-ха, это даже забавно- ты идёшь по улице слишком нормальный, слишком нормальный. Все прочие или покачиваются, или придурковато поигрывают телефоном на шнурочке, или слишком спешат, придав в лицо злобности. А ты идёшь не быстро не медленно, нормально так идёшь, по сторонам заметно не оглядываешься, и в то же время всё-всё примечаешь,- вон бабка, кряхтя, поднялась со скамьи, а вон кучка девчонок-старшеклассниц приближается, томко зыркая жутковато подкрашенными в чёрное глазищами. Осторожно! Давно же уже известно- дети их чуют за километр! Ой, нас… Нас чуют…
Блин, всё никак не могу привыкнуть- да и разве к такому можно привыкнуть? К сознанию того, что любой человек от пяти до девяноста пяти, буде он окажется в силе, захочет тебя убить? Причём, не так, чтобы по принуждению, но добровольно и с радостью! Как какого-нибудь мерзкого скорпиона, вдруг сбежавшего из гербария, ой… серпентария или как его там… из террариума сбежавшего скорпиона- просто раздавить его, каблуком, каблуком его, повизгивая от страха, а ну укусит? Небось ядовитый капец, вон какая жижа от него только и осталась, фу, скорее бы высохло на тротуаре… Дети же гуляют, вдруг бы ещё в руки взяли! Кошмар, до чего дошло, никто не следит за порядком…
Ох, что-то я расфантазировался.

...
Как ты узнаёшь об этом? О том, что ты стал не как все, как можно узнать об этом? Не могу сказать. Это произошло как-то сразу- я проснулся утром, и понял, что я- не они. Нет, не так… Это не произошло с утра, и вообще не совсем одномоментно случилось. И почувствовал я, скорее, что я – это они. Что я не совсем человек. Не сразу. Просто как-то так получается, тебя начинает распирать отвращение ко всем людям без исключения, всё больше и больше. Словно волна холода, когда ты приближаешься к ним. Всё больше и больше. Словно ледяной ветер, очень неприятное чувство. Руки просто теряют чувствительность от холода, если их приблизить к обычной человеческой коже, к живому человеку.
И вот, в один прекрасный день, я стоял на улице, перед киоском с мороженым, и вдруг почувствовал такую волну бешеной ненависти, что просто не смог дышать дальше. Рядом, буквально в двух шагах, стояла мамаша, с ребёнком лет трёх- волна ненависти исходила именно от него, от этого бесполого существа в ярких одеждах, испачканных мороженым, ребёнок просто ненавидел меня. Дети- они всё чувствуют. Детей не обманешь. В следующее мгновение- крик. Он (или она) закричал, сильно, истошно, так, если б увидел змею или сороконожку в своей заплёванной песочнице. Потом закричала мамаша, нелепо задрав свои руки с огромными ногтями. Они указывали на меня, уверенные в своей недосягаемости и неуязвимости. Посреди бела дня, мать и дитя, напуганные чудовищем, ядовитой сколопендрой из адских глубин. Тут же появились и спасители- парочка удивительно краснолицых гопников с пивом, они стояли поодаль, о чём-то громко споря.
Всё произошло быстро, так быстро, что я даже сам не успел понять свою реакцию.
Я побежал. Это была моя ошибка, конечно же. Молодчики, побросав пиво (хруст пивных банок под ногой, громкий радостный мат), бросились в погоню. Обычно это они убегают- от милиции, от других хулиганов, но сегодня был их день. Они должны поймать меня.
Я, к сожалению, не доставил им этого удовольствия- рванул как лесная лань от звуков охотничьего горна, первое время ничего не соображая, прямо по улице. Правда, активное движение быстро усиливает соображаловку, и уже на ходу я понял, что мне нужно во двор. Удивительно, как давно я не бегал по городу- а вы давно бегали по городу? Сколько помех на пути, куда более простых помех, чем те, на которые натыкаются мускулистые герои фильмов- просто старуха, которая обдала меня замогильным холодом, дверь магазина, так некстати открывающаяся, ветки, ветки, собачий лай, проволока какая-то в ногах (перепрыгнул, ух ты!), школьный стадион, и сердце, бешено требующее передышки. Печень саднит как никогда в жизни, в глазах темнеет, а ноги налились свинцом- странно, но именно в тот момент, как я остановился у школы, я перестал чувствовать страх- только невозможность бежать.
Сзади давно уже никого не было, только ленивые команды выгуливаемой собаке от хозяина. Ко мне. Фу. Рядом. Интересно, собаки их… ой, нас, тоже? Или нет?...
Пробежал-то всего ничего, в детстве небось только бы разогрелся. Странно, почему так быстро устал. Вроде посещаю спортзал, и держу себя в форме…
Это было так давно! Уже три дня прошло. Теперь я уже никуда не бегаю. Вот ведь. Странно, что до сих пор жив. Главное- не бежать. Раньше, праздно рассуждая, я удивлялся- куда ж они деваются? Ведь это ж были люди, члены общества, у них были семьи, работа… Как всё это оформляется? Ведь ни трупов, ничего не остаётся. Сам видел. Такого, как я сейчас, я видел всего лишь один раз в жизни- это был немолодой плотный мужчина, он стоял у светофора. Ему не повезло- через переход пошла колонна школьников, примерно класса пятого. Впереди училка- низенькая и толстая, как шкафчик. Я шёл сзади них, и видел его поверх их вопящей толпы. Хорошо запомнил ужас в его глазах, он явно не мог бегать даже так недалеко, как я недавно от той мамаши с её дитятей. Они как-то сразу, все, почуяли его- я не могу подрать другого слова. И стройная колонна во главе с толстушкой-училкой впереди, вся, вдруг смешалась, их стройные ряды по двое превратились в просто толпу детей, торжествующий гул пары десятков пронзительных глоток перекрыл гроход большого перекрёстка- они сразу, без подготовки, кинулись на него, все. Они явно были очень рады. Внезапно лицо мужчины изменилось- это уже не был он, на нём была просто какая-то маска, маска - смесь ненависти и страха. Он готов был убивать их, всех, вместе с учительницей, мальчиков и девочек, не взирая на возраст. Это было лицо убийцы. Чингисхан, Гитлер, мистер Хайд и Чикатило, кто ещё? Но почему-то, почему-то, он лишь неловко всплеснул руками и упал на колени, когда они приблизились. Ему они были слишком неприятны, физиологически. Теперь- я понимаю- он попросту замерзал вблизи всех этих разгорячённых детских телец, которых, радостно вопя, окружили его со всех сторон. Я бы не сказал, что они его как-то особенно били, или пытались вообще с ним – что-то сделать- нет. Они просто навалились на него. Когда я перешёл дорогу, они все, радостные уже как-то сами собой сдвинули его, своими телами, всей массой, от тротуара, в кусты- всё произошло очень быстро. Раскрасневшаяся толстушка, поправляя очки, уже вновь обрела власть над ними, и командовала снова разбиться им по парам, и они, разочарованно затихая, выполняли её приказы. Но они непрерывно смотрели в эти придорожные кустарники, оборачивались, нарочно замедляли движение. Есть такое убеждение, что такие, как он, как я сейчас, исчезают, как только от них отвернутся. Поэтому училке не так-то просто было отогнать своих подопечных оттуда – они всё смотрели и смотрели. В кустах лежал, сильно испачканный, труп мужчины. Просто труп. Я остановился, я не спешил тогда никуда, да и к тому же мне тоже было жутко интересно, что с ним станет через несколько минут. Перед глазами у меня было его лицо- невыносимо бесчеловечное, какое-то непередаваемо неприятное. Мне было совсем его не жаль, да и не жилец он был, что уж там. Когда пионеры наконец отдалились, а прохожие вроде меня, не видя ничего интересного, стали расходиться, я нарочно отвернулся. Посмотрел на очередь у красного сигнала светофора, на табачный киоск через дорогу. На лужу, которая из-за какой-то неисправности в канализации не исчезает никогда. Снова на киоск, на жёлтый свет светофора. Потом повернулся.
Вместо трупа в кустах растекалась лишь большая тёмная лужа чего-то маслянистого, появился какой-то запах- словно бы гниющий лук, или перестарелый запах пота на нестираном белье- что-то резкое, сладковатое, и, конечно, очень неприятное. Запах усиливался, тёмное, густое пятно тихо стекало вниз, прочь от тротуара. Там, за кустами, была такая же лужа, как и через дорогу. Обычная лужа из воды и грязи, вот что я хочу сказать. Ничего такого.
...
Странно, что все… все, такие, как я, всегда оказываются одинокими людьми- как-то сами собой и у меня тоже разорвались контакты с людьми, хоть мало мальски мне близкими. Не знаю, как это точно произошло, но можно сказать, что я совершенно одинокий человек. Последняя девушка, которую я любил и которая меня любила- почему мы расстались? Так ли это важно? Мне не было больно, когда я думал о ней, а она уж наверняка и думать забыла обо мне. Всё случилось так глупо- просто какие-то размолвки, разговоры о взаимоуважении и «автономности», о гендерных стереотипах… Разговоры, разговоры… Последней каплей был вопрос о том, всем ли мужикам она закрывает глаза при встрече, спрашивая «угадай кто»…
Странно, вот что: странно, что осознал это лишь сейчас, когда уже все и всяческие выводы, и рефлексия, вообще, похоже, любые мысли кажутся излишними. Мне ведь что осталось- не скривиться от жгучего холода, когда у лифта столкнусь с соседом, попробовать улыбнуться любому встреченному сопливому чудовищу, пока оно не заорало на меня, корчась от ужаса. Маленькое локальное божество. Которое непременно закричит. И любая мать, любая нормальная мать, тоже немедленно заорёт и ткнёт в меня длинным накрашенным нарощенным ногтем, спасая своего маленького ублюдка от нелюдя. Видит Бог, я не желаю им зла. Просто не испытываю никакой симпатии по поводу увеличения численности homo sapiens на этой планете. Имею, кстати, полное право, так как сам явно к ним уже не принадлежу.
Видимо, изменения были куда более плавными, чем это обычно представляется.
Просто постепенно утрачиваешь любовь к людям. Желание секса. Близости. Тепла другого тела- давно нет уже, разве что на самом примитивном уровне- на уровне неудовлетворённой эякуляции, что ли, да и то, если честно, и этого нет уже давненько.
Интересно, я мог бы…? Сейчас. Мог бы?... Почему-то перед глазами вместо пышнотелой упругой юницы в неглиже встаёт, упрямо встаёт кричащая мамаша с ногтем, повелительно указующим на меня. Перст. С кривым нарощенным ногтем. Когтем. Хищным. Её слегка трясущееся от крика тела, жирноватое, одрябшее после родов, тело. Сейчас. Нет, не смог бы. Даже сама мысль о приближении к живому человеку поднимала во мне волну холода- откуда-то из живота нарастала, не отпуская, какая-то новая сила- словно дверь в жарко натопленную деревенскую баню открыть в морозы.
Сначала даже приятно, на контрасте, но потом хочется, чтобы это прекратилось.
...
Ключи от гаража… Машина… Сосед… Нет, исключено, никакой машины мне не видать, и я давно уж понял. На фоне мыслей о гараже, точнее, мечтаний о гараже, о машине, всплыло лицо одного старого знакомца. Эдик. Школьный ботаник, как и всякий Эдик. Кудрявый картавящий гений. Скрипка. Наука. Никаких предубеждений. Помню, что он даже хвалился на какой-то пьянке, что может «управлять своими предрассудками». Он не любит негров, гомосексуалистов, а также считает бас-гитаристов тупыми. Из принципа откопал откуда-то басилу- здоровенного негритоса. Ну, педика, разумеется. Сам-то он женат. Теперь жена его в этом басисте почему-то души не чает. Она, кстати, страшная как смертный грех, тоже, судя по страхолюдности своей, научное дарование (это уже мой предрассудок- почему-то хочется женщин-учёных представлять страшненькими). Я с ней почти не знаком. Да и с ним неизменно созваниваемся, лишь когда приходит пора лепить отмазки насчёт встреч одноклассников. Потом, впрочем, неизменно встречаемся и выпиваем, как водится.
У них нет детей, и жена явно выше того, чтоб наращивать себе ногти. Кричать, надеюсь, не будет, если увидит.
Звоню. Он сразу взял трубку, будто ждал. Он спросил про одноклассников. Я про негра. Посмеялись. Потом я попросил его приехать ко мне. Всё-таки жена, хоть и без ногтей, но всё равно женщина- существо эмоциональное, почти как ребёнок. Небось-таки закричит, хоть и кандидат (или уже доктор?) наук.
Он никогда не был у меня, странно. Наверное, я всегда боялся, что он потащит за собой какого-нибудь подкрашенного негра. Или ту же жену, что ещё хуже.
...
А пока решил сходить в магазин. Мокрыми, холодеющими ладонями- открыть дверь. Щёлк-щёлк замок у соседей. Подождём, пусть пройдут. Так. Теперь я. Лифт? Нет, пешком. Ну и что, может, я не стал ждать, он же вечно занят. Мусор, кстати, вытащу. Ага. Щёлк-щёлк. Пьяный мат, отчётливо пьяный - третий этаж, ниже меня. Вышли двое и ругаются – почему-то, хоть они и не кричат громко, слышно, что они еле живые, пьяны просто в стельку. Подождём-с. Спускаются. Ну, что ж, за ними. Зомби пускается в погоню, ха-ха. Зомби-нелюдь загрыз двух пьяных в подъезде. Скандалы, интриги, расследования, ха-ха. Странно, что ни жёлтая пресса, ни народная молва не дала нам сколько-нибудь яркого прозвища. Замерзавцы, например. Впрочем, кто из обычных людей может почувствовать этот смертоносный холод?
Так. Теперь я. Ага, входная дверь, вроде никого нет. Можно подойти. Так. Ух, вот я и на улице. Солнышко бьёт в глаза. Может, у меня, как и у всякой нечисти, светобоязнь? Сейчас растекусь тут лужей на тротуаре. Хлюп-хлюп. Так. В обычный магазин мы не пойдём, очереди нам не выстоять. Что ж нам делать? Ага, вот же фирменный винный. Сейчас я войду, куплю бутылку коньяку, а бумажку небрежно швырну продавцу. Коньяк же покупаю, почему б не швырнуть, в конце концов. Никаких приближений я б не вытерпел сейчас. Вхожу. Кондиционер у них, мне и так зябко от полураздетых бездельниц, которые пристают в закоулках зала к богатым обалдуям, которые гадают среди причудливых бутылок, чем же нажраться. На одну чуть не наткнулся, чёрт… От её нелепо выпирающих грудей меня прошиб холодный пот, я просто поперхнулся, представив, что я тупо воткнулся вот так, прямо, на эти её буфера. К счастью, всё обошлось. Обогнул кучку у входа, и не без нелепости отогнувшись от кассы с очередной раскрашенной обезьянкой-кассиром, расплатился за бутылочку. Даже сдачу взял, холодея от возможности коснуться кончиком пальцев очередного конечно же маникюра.
Охранник в углу, кучка краснолицых поклонников «Мартини» в центре зала. Я стал бы холодной лужицей за пару секунд, но ничего, вроде обошлось. Выходя наружу, в слепящий шум летнего города, лишь выдохнул- шумно и горячо. Я ж теплокровный, в конце концов. Просто кондиционер. И эта фифа с сиськами, ох. Чуть не сдох.
Так.
До дома добрался без приключений. Громкий крик на недалёком перекрёстке- а, всего лишь ДТП. Какую-то девицу на невозможных десятисантиметровых шпильках сбили. Нога нелепо изогнулась ниже колена, открытый перелом, кровь так и хлещет. На меня никто и не взглянул бы.
...
Эдик приехал вечером. Я открыл ему и сразу неприятно удивился- он как-то одновременно и обрюзг и осунулся, постарел, что ли. Его характерные кудрявости, оттенённые изрядным носом, как-то потеряли юношескую особинку- просто еврей возраста ближе к сорока, не более, не менее. Он сунул мне руку, приветственно. Я, конечно, не взял. Просто посмотрел на него, заставив поднять его взгляд- долго, долго посмотрел ему в глаза. Он понял- научные гении, они понятливые.
- Ого, - сказал он.
- Проходи, - я отодвинулся, пропуская его внутрь,- Такие дела со мной, Эдик.
Он вошёл. Я вытащил своё горемычное приобретение, он что-то пробормотал о том, что мне скорее всего нельзя (мне! Нельзя!) Мне даже смешно стало.
Выпили.
- Дааа, - сказал он.
- Ага, - сказал я.
Мы сказали пару слов о ерунде, но слова так и повисли в воздухе, как пылинки на солнечном свету. Ничего особенного.
После Эдик, пощёлкав пальцами, с каким-то новым выражением удивления глянул на меня.
- На самом деле, тебе сильно повезло. Я ведь, может быть, один в этой стране, занимаюсь такими, как ты. Если хочешь, могу сказать, что я понял. На самом деле, мы имеем дело с какой-то новой инфекцией- я думаю, что это болезнь. При этом характерно то, что, прочие особи рода человеческого вызывают резкую неприязнь, причём обоюдную… Я же неприятен тебе? Не думай, что это не взаимно- мне тоже неприятно на тебя смотреть. Причём… это не первый год, ха-ха.
Он посмеялся, сам с собой. Я попытался улыбнуться, и почему отодвинул подальше от нас обоих, на край стола, кухонный нож, которым резал нехитрые закуски.
- Я знаю, что вы не насилуете маленьких девочек и не пожираете старух по ночам, как вам приписывает молва. Я знаю, что тела растворяются, буквально растворяются после гибели. И что никому до этого нет дела. Ты… Хочешь помощи?
- Нет. Я не знаю, зачем позвонил тебе, если честно. Просто больше некому. Вот ещё один фактик в копилку тебе: заметь, что эээ… мы… мы всегда люди одинокие, абсолютно. Никаких близких, друзей и скорбящих вдов.
- Да? Забавно, никогда не думал об этом. Знаешь что? Ты можешь пожить пока у меня на даче, там тихо… Деньги есть?
- Эдик… Ты классный парень, я всегда знал это. Но сейчас не время для благотворительности. К тому же к таким, как я. Моя диета, как ты сказал, состоит из невинных младенцев и героев соцтруда, а таким типажам не принято помогать. По вечерам я насилую девственных школьниц, а иногда и их доберманов, с которыми они гуляют, а также порчу системы водоснабжения в местном ЖЭКе и оборачиваюсь нетопырём. Никакой экзотики. Я повторюсь, но не знаю, точно, зачем тебе позвонил. Наверное, просто неприятно умирать совсем ни с кем не разговаривая.
- Да. Не буду тебя обнадёживать. Шансы твои на долгую и счастливую жизнь невелики.
Он замолчал, и почему-то посмотрел на отложенный в сторону нож, слегка испачканный нарезанным сыром.
- А правду говорят о вашей интуиции?
- Не нужно быть Ури Геллером, чтобы предсказать проигрыш местного «Зенита», - я улыбнулся, прекрасно зная смешную слабость старого товарища.
- Блин! Это ты в точку! Всё-таки, что-то видимо, есть в вас такое что-то… мистическое…
- Единственная странность, не считая общей неприязни к людям…
- …А ты и раньше-то не был особым человеколюбцем…
- …Не считая общей неприязни к людям, так это ощущение холода, когда приближаешься, к человеку. Я думаю, что такие, как я, гибнут просто от приближения другого тела на достаточно близкое растояние- они попросту замерзают!
- А, я слышал что-то. Есть мнение, что эти… ну, такие, как ты, они настолько ненавидят людей, что им жаль собственного тепла даже для других… Странно, что именно эта странная особенность оказывается в чём-то правдой…
Коньяк не пился, и встреча стала обоюдно тягостной.
- Я был хорошим парнем,- я улыбнулся, закрывая за ним дверь, - Я знаю.
...
Завтра, подумал я, завтра меня не станет на свете. Я выйду на улицу, и любой прохожий, скажем, вечно спешащий мужик с потёртым портфелем с пятого этажа, накинется на меня, и я замёрзну. От отвращения. От бессилия изменить его нелепую манеру душить окружающих ядовитым ароматом дешёвого одеколона, от невозможности изменить его убогую картину мира, в центре которой находится квартира «в центре» и должность его начальника, от его бессердечной манеры относиться к собственным жёнам как к приложению его денег…
Любой из встреченных мною людей не вызывал ничего кроме скуки. Если, конечно, способный тебя убить человек может быть скучным. Я не смогу сидеть здесь как насекомое Кафки, почему-то мне хотелось покончить с этим с утра. Это тоже было немножко не по-человечески- нежелание бороться за возможность коптить этот воздух вместе со всеми во что бы то ни стало.
...
Я хотел спать. У меня не было ни сил, ни желания стелить себе, и я лёг прямо как был, не раздеваясь. Во рту неприятно пахло коньяком. Перед тем, как уснуть, вдруг вспомнил давний и случайный разговор, услышанный уж не помню где. Говорили две женщины, о таких, как я. «А по ночам они не спят, прикинь. Они только днём отсыпаются, а если днём их видно, так это которые совсем уже наглость потеряли»…. Наглость потеряли…
...
Утром я даже не умылся- просто встал, вышел из дому и пошёл по улице. Люди, попадавшиеся на пути- были почти все на одно лицо. Влажные или потрескавшиеся жадные губы, сухие горячие ладони, в глазах- похоть, тщеславие и корысть. Чуть сутулясь они спешили по своим делам, отталкивая друг друга, быстро, энергично и безо всякого смысла. Дул сильный,, порывистый ветер, который, казалось, вот-вот разгонит глупые облака на небе. Холодно.
Кто же узнает мою новую, узменённую сущность? Будет ли это очередной пугливый ребёнок, или это будет пьяный гопник с жизненно важной проблемой навроде прикурить, или кто-то ещё?
Я уже чувствовал непонятную волну сзади- кто-то довольно быстро приближался ко мне, глядя прямо в затылок.
Главное- не бежать. Что ж, мне и бежать-то некуда. Волна приближалась, она была уже совсем рядом.
Вот оно.
Я остановился, обречённо и спокойно просто встал посреди дороги. Я услышал стук каблуков прямо сзади, это была женщина. Сейчас наверняка будет вопль, и нарощенные ногти, и кто-нибудь довершит начатое воплем дело. Я зажмурился.
Две ледяные ладони закрыли мои глаза.
- Угадай кто?- спросил голос, который мог принадлежать только одному человеку на планете.