Так попросту стишки

*

Вот - Генерал, его большой портрет
буквален и прописан до деталей,
и этим вдруг напоминает бред.
Смешенье света, золота и стали
в парадный винегрет . В седых глазах -
и блеск побед ,и сумрак поражений.
За крепким торсом различаем сад -
постриженные ёжиком растенья.
Портрет глядит с солдатской прямотой -
нет никакой условности и позы,
что было отличительной чертой
модели. Замерший как по команде, воздух
стал столь недвижим, что его вдохнуть -
и сам окаменеешь понемногу.
Портрет натужно раздувает грудь,
и кажется на миг, что эта тога
рассыпется, разлезется по швам,
осеннею листвой осыпет местность -
всё золото лампасов на штанах,
и ордена за Доблесть и за Честность.

*

Портрет Красавицы . Она обнажена.
Художник явно ненавидел трюки -
всё просто - свет из ближнего окна,
чуть грубовато выписаны руки.
Нам сразу ясно - фома рук, ступни,
свидетельствуют о происхожденьи
из сельской местности; а может быть они ,
и эти чуть припухшие колени
вдруг вдохновили мастера, и тот
решил создать портрет. Абстрактный город
за окнами - какой-то старый дом,
слегка прикрытый раскорякой шторы.
Пейзаж лишён конкретности - любой
был город схож с изображённым сзади.
День, облака, повисшие гурьбой.
И комната типична - кресло, скатерть,
трюмо, картина в старой раме над
комодом, что похож на бегемота...
Она бледна, быть может что больна.
Щекочет ноздри остый запах пота...

*

Здесь слишком много синего. Букет
поставлен у окна на фоне неба.
Цветы насквозь пронизывает свет.
Вдруг почему-то думается - мне бы
войти в ту комнату да посмотреть в окно
на переулок , на обрывок сквера.
Но было лишь художнику дано
стоять вот там, в сыром, в неверно-сером,
скользящем мимо  облаков свету,
и отразиться на изгибе вазы
осколком тени . Свет блестел как ртуть
и проницал предметы. Синей краски
пожалуй слишком много - потому
так веет холодом и свежестью. Возможно
все это просто свойственно письму
художника, но может стать - художник
с избытком закупил ультрамарин
придумав ехать к морю на этюды.
И море замерцало изнутри!
Но столь ли важно знать причины чуда?

*

Портрет другой Красавицы - она
сидит на берегу и смотрит вправо.
И снова -  голенькая ; ляжек ветчина,
столь аппетитна, что помещена
поближе к нам. Не для посмертной славы -
художник  алчет распродать холсты,
коль обнажёнка ценится неплохо.
Вокруг - аркады, статуи, цветы.
Живот подруги пробуждает похоть
обильем плоти, плюс - голубизна
приятных складок женственного жира
пронизанного сетью тонких жилок.
О, Боже, сколь волнительна она!
Вчас - тяжесть головы, и боль - в затылок.
Подруга видно  в возрасте - сосцы
отвисли, только это их не портит.
Короче - милый образец попсы.
Мир в гамме очень кремового торта!
Тут - в черепке у вас пищат птенцы,
и счастье разливается по морде.

*

Вот странствие от двери до тахты,
минуя Сциллу и Харибду стульев.
Сломались вёсла, паруса худы.
На волнах моря - синева июля.
Он смотрит на взволнованность воды.
Над мачтой птица мечется как пуля,
не оставляя в воздухе следы
от оперённых белых загогулин,
так - рыбы у поверхности воды,
мерцающей надраенной кастрюлей.
Волна к волне твердит алаверды
и пахнет пряной свежестью цирюлен.
Вдали  холмы привстали на ходули.
грядущего переменив черты.
Два облака кусками лёгкой тюли
летят вверху и смотрят с высоты.
Навстречу выплыли гранитные форты.
Неторопясь за катером патрульным
дымок растаял призраком седым.
Трамваи,  лабиринт прибрежных улиц...

*

Дом освещённый мерклым фонарём.
Но в каталоге это "Полдень в мае."
Искусство может обострить чутьё -
и ты вдруг для чего-то понимешь,
что день от ночи столь неотличим,
что их легко и перепутать сходу.
Все солнечные чёткие лучи
свидетельствуют ясную погоду.
Но вот фонарь выхватывает вход
в жилище превознемогая сумрак.
Фонарь горит у запертых ворот.
Весь пейзаж не более чем сумма
несоответствий ,словно наша жизнь,
где мир несоразмерствует рассудку.
Ведь вроде и привычно, и кажись
разумно. Только отчего-то жутко -
фонарь горит, ворота заперты,
и наскоро подсвеченные снизу
как будущего смутные черты
встревоженные ветки кипариса.

*

Вот - со шпалеры ускользнувший лес,
ещё хранящий крик единорога
и миллионы таинств и чудес.
Здесь и не страшно и не одиноко,
но слишком пусто. Кажется - шагнёшь
в сплетеньем нитей созданную чащу,
и не отыщут даже днём с огнём.
Издалека почти что настоящим
казался лес - и тени невпопад,
цветов и трав немыслимый гербарий,
вот - прянула тряпичная тропа
среди холмов казавшихся горбами
чего-то притаившегося за
деревьями - возможно и дракона.
Вдруг кажется , что слышим голоса,
что кавалькада движется по склону.
Так Пенелопа - парка ткёт сюжет,
давно продумав вариант развязки,
весь перечень необходимых жертв.
Он и придаст правдоподобность сказке.

*

Мы видим - башня, кипарисы, даль
законченную низкими горами.
Кусок стены - последняя деталь
пейзажа , где примечен каждый камень.
Подтёки краски, высохший раствор-
стена как-бы поставлена меж нами
и бесконечностью пространства, чей простор
не ограничен даже именами
предметов - он настолько пуст. Зачем
сюда забрёл художник? Неизвестно.
К чему и для кого запечатлел
протяжное безрадостное место?
Он даже здесь изобразил себя
усевшимся к мольберту в раскорячку.
А дальше - словно медная ступа
округу перетёрла до незрячей
степи, где и материя уже
не царство форм, но торжество абстраций,
осколок света в ветхом витраже.
Но даже там надолго не остаться.

ЭПИЛОГ ИЛИ ГОЛОВА БОГА

           Памяти К.К.

Гермеса голова, что спасена
каким-то археологом - иначе б
искусства скульптора античного образчик
исчез в Безвременьи. Когда-то юн и наг
он в Греции стоял под кровом храма
отринув прядь кудрей со лба.
Вокруг него досужая толпа
галдела вперебой. Крутились фимиамы
вдоль щиколоток, бёдер, вдоль рамен.
И он молчал чуть опустивши веки,
весь поглощённый размышленьем неким...
Но мне сейчас привидилось, что смех
я различил в углах припухлых губ .
Смех, утаённый  в складках детской кожи.
Божок  наверно строил козью рожу
слегка к предплечью наклонив башку.
Гермес - шельмец! Порочный молодец!
В распутствах он не видел прегрешенья.
А может просто так ложились тени.
И это только показалось мне.