прозаические миниатюры

 ...И Я СЧАСТЛИВА

 - Ну, как ты там? – голос брата раскатисто наплывает в трубку. Всё ближе.
  - Нормально. Завтра снимают швы. Послезавтра выписывают.
  - Свет, слышь, ты стоишь на ветру, и твой голос сплетается  с ветром – не разберу: что говоришь?
  - Вов, это и есть мой истинный голос.
Брат смеётся. Ветер в голове. Голос с ветром.
Сколько себя помню, в  голове всегда шумело море. Прижму раковину к уху – и слышу: внутри меня море. Море во мне всегда, всепогодно, с детства: в  меняющих цвет глазах, в солёном вкусе кожи, крови, в плавных удивляющих всех нелепой траекторией движениях: «Свет, ты, прям, как умирающий лебедь…»
Смска от Лёли. Со стихами. И с припиской: «…@ выздоравливай, солнышко! Почки – это обида, отпусти ее, дружочек. Все будет».
Почки мои – мои лиманы. Обида стрельнула в почки. Обида на неосуществившееся море, море с ним («с тем»), море без него… Обида взорвалась в почке и ударной волной – в голову. Метко и наповал. Потеря сознания (осознать не в силах). Головой об асфальт. Море выплеснулось солёной кровью. «03». Карета «скорой». Зашили, залатали, замазали зелёнкой, стянули бинтами.
Море по-прежнему внутри, в крови, плещется, бликует на солнышке. Его («того») нет, но море со мной. Меня качает на ветру от бесконечных уколов кипенно-белых сестричек. Но в кайф. В больничный обед рассольник – слабая имитация морской воды с жемчужинами-перловками. И всё же… Рыба морская, капуста морская. Капуста реально пахнет морем, тянет морем. Пережёвываю её с закрытыми глазами. А в голову бьёт приливами море, море, море…
Завтра снимают швы. Зелёная многоногая каракатица  на лбу станет чайкой. У меня на лбу останется шрам в виде чайки – это круче татуировки!
… и я счастлива


СПИЛИЛИ  ЯБЛОНЬКУ

"Всякое дерево, не приносящее плода добраго..."
(Евангелие от Матфея. Глава 7, стих 19)

Пила визжала о неизбежности. И в этом дребезге, визге, скрежете не было жалости.
В последний раз яблоня вздрогнула, качнулась - и тихо упала. Небо, вздохнув, улыбнулось светло и безмятежно. И воздух вдруг стал удивительно прозрачным и легким.
На свежем спиле, под наволгшей пылью, еще сочилась нежным соком сердцевина деревца. На земле лежали огромные яблоневые лапы - так неуклюже, так странно - и, не мигая, смотрели в небо ясными зелеными глазами...
Ствол и ветви решили распилить и сжечь.
Охапками брали мы яблоневые ветви и относили их к кострищу. Теплые, мягкие листочки доверчиво льнули к щекам, и щемило сердце от грустного,  кисловатого запаха неродившихся яблок.


*
ДУША  МОСКВЫ

Москва - матушка, сестра, возлюбленная... Душа ее золотыми ручьями расплескалась по бесчисленным переулочкам, маковками да крестиками светится, звоном колокольным переливается, кружится голубиными стаями над стрельчатыми башнями в Кадашах и Новодевичьем. Душа Москвы в перламутровой шкатулке Арбата, в особнячках и особняках, с внешностью римских патрициев и душою русских хлебосолов, во всем этом медовом аромате московской старины. Нестареющая, шумит и зеленеет она бульварным кольцом, всегда молодым и влюблённым.


*
АМНЕЗИЯ

День спеленут грязными фланелевыми облаками. Он нищий. Цыганский пасынок. Деревья, вскидывая зеленые лохмотья, перебивая друг друга, что-то шипят и картавят. Не узнаю их - они чужие мне. Что-то им надо. Не гадаю. Нет. Давно не гадаю.
Птица выпорхнула, серьгой блеснула и полетела прочь... от меня. Всё прочь.
Вороватый ветер обшаривает карманы. Что надо? Нет же ничего. И память моя не залатана. Монетка, забытая когда-то (глупая привычка сдачу мелочью оставлять в карманах), вываливается в алюминиевый таз. Дзам-дза-дза-дзам!.. Вот и всё.
Что же, выстираю, высушу - и залатаю... Мыльная вода в тазу отражает небо. Или это небо отражает мутную воду в алюминиевом тазу?..
Ветер не верит: не может быть, чтобы в памяти ничего не зацепилось... Ну, хотя бы взгляд, голос, прикосновение, наконец! Ну же! А поцелуй? Помнишь тот поцелуй в поезде, долгий-долгий?.. Вру, не долгий он был - бесконечный, точнее, безначальный... ведь и время вдруг исчезло совсем, и всё вокруг опрокинулось, и вне всего и всех мы - да-да, именно мы! - уносились куда-то на горячей (горячечной?) волне, без мыслей, чувствуя то, чему нет названия... так горячо-горячо... Ну вот! Зацепило? Ведь помнишь? Хм... Нет. Пустое. Слова. Дзам-дза-дза-дзам... Только слова.
Что же, нищая... Ветер присвистнул, вывернув дырявые карманы памяти. И дни мои нищи: ни радости, ни печали... То ли умерла, то ли и не родилась еще вовсе...
И сама не знаю, как это со мной стало? Нельзя было прерывать поцелуй. Нельзя было даже прикасаться к стоп-крану. А вот, выбросило из поезда волной... Где я? Зачем эти ладони? Не гадать же... А губы? Да-да, именно губы... Не помню. Ничего не помню. Амнезия. Я здесь. Стираю... память. Нет, просто стираю. А в мутной воде так смутно-смутно: когда-то через эти ладони, по рукам, по всему телу пробегали электрические разряды. Было? Не было? Просто стираю. И ничего не помню...

*