Александр Нерчинский

Дышится через силу


Помнится, Цицерон развивал в себе ораторское искусство, упражняясь в произношении речей с камнями во рту. А придавленный ртутно-соляным столбом неба поэт учится жить, дышать через силу. Кому удается, кому – нет, раздавливает его этот столб, постепенно и ежедневно, отрезая лишнее, вписывая в рамку кладбищенского прямоугольника. И – капельками крови – вылетают из лёгких слова, маленькие спутники боли и знания, которое никогда не даётся даром, но из дара (тяжкого) проистекает… И пока время не сожгло вены, пока не расплавился оловянный солдатик веры, твоей кровью склеиваются кадры преодолений и срывов в единую плёнку жизни, просматривать которую в вечности будешь ты – и не ты…

Александр Нерчинский.
http://stihi.ru/avtor/starmax



Дышится через силу


Дышится через силу
Ходится – на иголках
Ангел ушел красиво,
Крылья сложив… на полку

Вспыхнул зеленой лампой
В раме... окна? Иконы?
И, растопырив лапки,
В небо шагнул с балкона.
…

Горе забылось скоро
Радость планету вертит
Все, вроде, в сборе.

Жизнь бесконечна! Только… Memento more –
Помни о смерти



Собирающий звезды по лужицам


Собирающий звезды по лужицам,
Напиваюсь болотной водой
Крест мой – лишь отражение Южного
Но и этот несется с трудом

И луна, только… в брызги разбитая,
Вот такая, земная – по мне

Это сколько же нужно проскитаться
Чтобы так задолжать сатане…

Я распят на трилистнике клевера
Как зеленый кузнечик, хромой
Этот мир – только капелька Севера
Но и он умирает зимой

Перелетные ветры простужены
Сквозняками больших городов

Где же, где же последняя лужица
С золоченой, последней звездой

Тихо жду, как причастия, вечера
Ухватившись за тлеющий лист
Путь мой – лишь продолжение Млечного
Но и он, как ни странно, тернист…



Проскользнув между строк


Проскользнув между строк, устремляешься вниз
Где-то в этом песке захоронено время
Не ищи встречи с ним: это бремя, средь пыли
Лучше ты на его маломальской могиле
Свой внезапный уход помяни
Ему нет сущих дел до каких-то там мук
Это маленький Мук шевелит каблуками
И коса, и каблук упираются в камень
Наших душ, наших рук
А отстанешь – оно не протянет руки
Даже небу…  ночному, что как рыба-Кит
Поклялось уместить на горбуше нас вместе
На спине проступают наколки созвездий
Как они далеки… хрупкий воздух инертен
Это клейма, их небу уже не отмыть
И я искренне верю, что это не мы
Станем их оттирать после смерти



На теле реки выступает ребро песка


На теле реки выступает ребро песка
Река покрывается сыпью сезонных мелей
Вода собирается в лужи и облака
И те и другие с собой забирает берег

Надбровные дуги крачек висят над ней
Как стая москитов над голым участком кожи
Но мель раскаляется: рыбы лежат на дне
Уже понимая, что берег возьмет их тоже

Ее испаренья сбиваются у плеча
В тугие, как простынь, линзы, и воздух преет
От сморщенных призраков: люди в жару молчат
Потом раздеваются, снова молчат, стареют

Я видел мечту, о которой молчит пескарь
Что смерть – это жидкость, и, значит, среда покоя
Виляя хвостом, под ногами ползет река
Как длинная змейка с отрубленной головою




Ветки деревьев тянутся наугад


Ветки деревьев тянутся наугад,
Корни ползут вслепую, и крошат мел.
Помнится, я был чем-то таким богат,
Что-то такое блестящее нес в руках
И уронил нечаянно, что имел.

Осень мохнатыми лапами держит кисть
(Как она любит старые города!)
Густо ложатся палевые мазки.
Там, где посеял старые медяки,
Выросли часто медные провода.

Прежде она входила в нас босиком,
Чуть приминая стопами ворс ковра.
Как же ее раздуло на городской
Пище! Кишит на кладбище за рекой
Выводок мраморных листьев. Ползет в овраг

Тянется, как резина, течет в песок
Раннего солнца алый топленый жир;
Зыбок, рассыпчат утренний горизонт.
Все же, о чем выражает твое лицо?
Что потеряла москвичка в такой глуши?

Ты здесь случайно, только лишь для того,
Чтобы вступить, провалиться на каблуках
В землю, что я представляю теперь собой,
В то, из чего скатается колобок,
Если его, как следует, мять в руках.

Ты угадала на похороны ключей
От комнат, почтовых ящиков в трех домах,
Где задыхалась, в каждую лезла щель
Мякоть июльских, августовских ночей,
Где собиралась осень. Теперь зима

Месяц-другой поморщится, и сглотнет
Липкий комок наших бдений, печалей, бед.
Ты убедишься, сколько вороньих гнезд
Окрест. Ты будешь рядом со мною днем,
Я буду ночью надеяться о тебе,

Ты различишь, почувствуешь впереди:
Кровь, красота покинут твою судьбу,
Как ни старайся, милая, ни трудись,
Дрогнет, раскиснет лепка твоей груди
И зарастет полынью звезда во лбу.

Слейся со мной, приобщайся к моим очам –
Каплям пластмассы, пуговицам пальто –
Может, ты тоже научишься различать,
Что за десница бога, какая часть
Занесена над городом, над мостом,

Лесом, где елок сух прошлогодний чес,
Где под налетом хвои жирна трава.
Только одна осина, да клен еще
Веткой твое нащупывает плечо,
Корнем меня дотрагивает едва.



если возможно


Вот и представь: словно родные губы
Третьего дня шепчут – не говорят –
подле меня. Время течет по трубам
И оттого трубы всегда горят
Сердце не рви, полноте, всё пустое
Новую – через сутки – начнём луну

Стойкий солдатик – в сердце – увы, не стоик…

Прошлого не забыть… впрочем, и не вернуть
А если возможно – это того не стоит




*   *   *


звезды меж рамами дохнут почище мух
кто там еще гондольерствует в эту осень?
стих набивает оскомину-бахрому...
скрючились щупальца кленов, как на морозе...

так, подвернув занавески, гляжу в окно
где задувает по улице пыль и небыль
ветер в оконные щели - берет озноб
снова зубами достукиваюсь до неба

длится луна, разобутая в пух и прах
(кто ты, селена... мелена... уже владлена?)
входит в окно, ни подола не подобрав
бьется во взгляде рассеянном по колено




Послелетнее


Где был колхоз. Подумать, столько лет
Растительность затягивала раны:
Следы лопаты, плуга на земле.

Там вытоптали заново гураны
В крапиве плешь.

Корявый, покосившийся зарод,
И старый дом, бревенчатый урод,
Зевает, раскрывая мезонина
Оскаленный балясинами рот,

И небо халцедонное над ними.

Но все это, пожалуй, ерунда:

Надежда покидает города,
Дороги от заката до рассвета.
И ты лети, беззвучная, туда
Надутым целлофановым пакетом,
Куда струятся волосы и речь,
Где ясень над рекой еще зеленый,
Где больше осени брусникой раскалённой
Твоей прозрачной кожи ни обжечь.



Не дыми на меня погребальным костром заката


Не дыми на меня погребальным костром заката
Мне достаточно вида тех куполов в огне
Там Георгий пронзает взглядом
Змея между лопаток
А у змея – невинную бабочку на спине

Да, я вырос в неволе сердца, но – странный случай –
Не считаю, что нам с тобою ни повезло
Где бы ты ни была - тебе там, конечно, лучше
О прозрачную воду плещет твое крыло!

Может, ты долетаешь белым орлом Памира
До полярной звезды, или рыбой из домино
Заплываешь за край того,
Что так долго считали миром,
Что на деле осталось старой, как мир, войной



И Ван, да Марья


Готовимся принять
В пути любые тяготы
Молчание ягнят
О самой волчьей ягоде

Прохладу и жару –
Рассветы беспощадные
Початки кукуруз
Просторы не початые

Надеемся снести
Любовь и гневность спутников
На шелковом пути
Хлопчатом перепутии

Уходим от тоски
По ночи, по доске
Когда один с другим два месяца бодаются

Какие пирожки
Пекутся о тебе?
Какие огоньки в оконцах дожидаются?



Время время


Ушли глубоко. Приходимся богу снизу
Но… счастливы тем, что держит земная твердь
Жаль, мертвые чуточку не доверяют жизни
Живые не верят в смерть.

Тут кровь на цветах от сбитого с неба лета.
Бывает зима. А осень… берёт левей.
На том (на том самом) свете никого ни встретит –
Утащат назад за шкирку на этот свет.

Здесь кто-то сказал: чем выше – тем ближе к богу
(Дышать, набирая в грудь облака весной).
Как он ошибался! Сука-любовь-до-гроба!
Как – суке – теперь ей спится без задних ног?

И если (когда!) окончатся наши будни –
Какая змея пригреет нас на груди?

Как время поступит с нами
И как – все равно – мы будем
Его умолять остаться, ни уходить…


(Составитель: Игорь Желнов)