тчк

я бы дал название, но на моей клавиатуре нет таких таких символов, так-что решайте сами


Изгибы комнаты моей размокли подъ напоромъ бытия,
И нога моя ступаетъ по останкамъ давно истлевшей мысли.
Пролились все углы на узкий пол моей квартиры,
Почувствовавъ, что бездонная, глубокая реальност
В своей опалубке тоже имеетъ дыры.
А через них, кто-то сверху,
Сливает наши жизни,
Оставляя на поверхности лишь только сливки подсознанья.
И наши жизни, как вермишель, пропускаемая через дуршлаг,
Проливается на чьи-то лысые головы,
И заставляет их, хоть иногда взор свой обратить на небо.
Это и есть та скудно-незамысловатая модель реали в которой мы живёмъ
А если кто-то вдругъ в в погожий летний день
В своей квартире играет на рояле,
То заставляетъ мир перевернуться с ногъ на голову,
Как неваляшку, бракованую на заводе,
И вроде, в это время,
В ванной раскисают чьи-то распаренные руки и ноги,
Из которых, неудачно пытались сколотить
Скользкие дома и норы, в которые пролазят,
Распухшие от мыслей головы людей,
А тело давно уже разложилось на дерево и воду,
И какую-то неясную породу собаки, убитой вчера под утро, в чьём-то разрисованном подъезде,
Слепленом из теста, давно разлепленых и смешаных
Адама, Евы, и всех тех ково, слепить ещё и не успели.
А бог, курив какую то траву, которую он хрен знает где достал,
Слепил людей из зачерственевшой глины, и смешал их с той травой,
Чтоб втоптать своей ногой в песок тот самый хлам, который получился.
Но вода, обозлённая на бога, за то, что сделал он её такою жидкой,
Размочило наше плавающие время,
И под травой мы плаваем в нибытие,
Как те мокрицы, которых я убил недавно спицей на стене протухшего отеля,
И чьи-то лица, как разветвлённые страницы, давно прочитанной библиотеки
Остекленели, и опустевшие глазницы побелели,
У птиц летящих с севера на юг, и тот утюг, который мне ответит что это жизнь...