Третий Рим. Поэма

 



       ГЕОРГИЙ МАЛКОВ




         ТРЕТИЙ РИМ

            Поэма 
   
          1982–1983


    Памяти О. Мандельштама




               
(первая публикация – в сборнике «Мера», М., Белый берег, 2003)






–––––––––––––––––––––––––––––––––––––


         
 



      ...29 мая 1453 г. под ударами турецких
  войск пал Константинополь, а с его падением...
  прекратила свое существование и Византийская
  империя.
                “История Византии”, том III



    Два Рима – латинский и реческий               
(Константинополь-Новый Рим) – пали, третий –
Москва – стоит, а четвертому не быть.
                По учению псковского старца Филофея



  ...Смирится в трепете и страхе,
  Кто мог любви завет забыть,
  И третий Рим лежит во прахе,
  А уж четвертому не быть.
                Владимир Соловьев



    Третий Ангел вострубил, и упала с неба
  большая звезда, горящая подобно светильнику,
  и пала на третью часть рек и на источники вод.
  Имя сей звезде полынь; и третья часть вод
  сделалась полынью, и многие из людей умерли
  от вод, потому что они стали горьки.
                Откровение Иоанна Богослова






            1               

Блажен, кто верует! На том –
России воздвигался дом,
Пространствам и векам открытый:
Рубили лес, ломали плиты, –
И пред апостольским крестом,
В снега Руси грядущей врытым,
Златой главы вставал шелом –
Как бы огнем небес повитый!

Господним промыслом храним
И славой райской осеняем,
Сиял наш дом – и вместе с ним
(Кому тогда здесь мнился Рим?)
Святая Русь сияла раем!

…Но на земле – недолог рай:
Все – от Адама – ближе к аду…
Средь человечьих волчьих стай
Как устоять Христову стаду?
Как удержать небесный свод
На сводах храмов рукотворных –
Звезду к звезде на крестный ход
Собрав вокруг крестов соборных?
Христовой истины рассвет
Узрев в купелях византийских,
Как сохранить небесный свет,
Расцветший в сумерках российских? –
Где так легко – от горних мест
Нисходят тут же в мир юдольный,
И там, где радуга и крест,
И купола размах раздольный,
Бог весть – откуда: душу ест
Измена вдруг и дух крамольный –
И уж беснуется народ!
…И гаснет, гаснет купол тот!

…Так затмеваясь, смутен он
Являлся взору сквозь столетья –
В надежде праведных времен,
Среди греха и лихолетья…
И всё весомей плоть вокруг
Души российской нарастала:
Под колоколен сонный звук
Молилась Русь – и засыпала...

А где-то там, за Понтом, к югу, –
Небесный свиток голубой
Свивая прочь, сжигая в уголь, –
Творился Божий суд земной.
Под оттоманскою луной
Имперский рай дымился адом:
Над догорающим Царь-градом
Носился пепел плащаниц,
И пред султана страшным взглядом
Склонялись патриархи ниц!

…Еще о том не знали в мае,
Но не напрасно за Днепром
Сполохи в полночи вставали:
В их блеске вещем и слепом
К земле в испуге жались дали –
И уплывали в сонный Крым,
А там и дале, дале, дале –
К твоим руинам, Новый Рим,
Где средь пожара и позора,
У затворенных врат Босфора,
Над Византией вился дым…

Река времен – река печали...
И се – мы Римом третьим стали:
Ликуй же ныне, Третий Рим!


            2

И вот – мы Римом Третьим стали,
И пять столетий дал нам Бог,
Чтоб на истлевшие скрижали
Лег слишком горестный итог!
Чтобы взирая с отвращеньем
На дней постыдных синод;к, –
Хотя бы тенью сожаленья
Мы гордый тронули свой лик;
Чтоб в неотмирности высокой –
Не попаляя жалкий прах,
Нас жгло Всевидящее Око
И Слово Божье на устах!

Но – нет! К отеческой святыне
Не устремится этот Рим,
И глас, тоскующий в пустыне, –
Уже давно отвергнут им.
И вновь на дряхлые страницы
Державных хартий – тень орла
Всем римским сумраком ложится,
Расправив хищные крыла.

Как письмена в железной книге,
Судьбы ржавеет приговор –
Влачите, римские квадриги,
России царственный топор!
Куда как тяжек он и звонок,
Но, выплыв из небытия,
Не им ли бредило с пеленок –
Славянства юное дитя?

О, рабства братского отчизна!
Не оттого ль и призрак-Рим
Тобой обласкан так и призван –
Что с детства памятью храним?
Что, жадной дланью византийца
Твою качая колыбель,
Он ждал и жаждал воплотиться
В тебе, о Русь, – как путь и цель?

И всё же верую вовеки,
Что не вотще твои труды! –
Не ты ль оставила, как вехи,
Иного времени следы?
И разве чудный зов свободы
Не мучил и тебя в ночи,
Когда народу за народом
Вручались райские ключи?
Когда пророчески над кручей,
Над ниц поверженным Днепром,
Был древу крестному поручен
И твой, о Русь, грядущий дом?

Иль эти пращуров сказанья –
Не о тебе? И ты вросла
Лишь в древо смертное познанья –
Двойным ростком добра и зла?
Иль только волчий блеск в глазницах?
И у кремлевского холма
Капитолийская волчица –
И нам кормилицей была?
И у часовни непорочной
Архангел не поил с копья
И нас – струею медоточной
Из животворного ручья?

В каком завете обветшалом
Нам заповедано свести
В душе единой – два начала,
И так расти, и так цвести?
То так немыслимо-блаженно,
То так бессмысленно-темно:
На миг – крылато-дерзновенно,
На век – бескрыло и земно...
Какое странное смешенье!
Какой причудливый союз!
Вся – волшебство, вся – душ паренье,
Вся – тяжесть вековечных уз!

Что может быть пути нелепей –
В любимой роли роковой:
Как будто кто-то глину лепит
Неторопливою рукой.
О, как податливы фигурки!
Как у гадалки римской – те,
Что Рим, играя с роком в жмурки,
Лепил из праха утлых стен;
Как те, что с глиняною ленью
В пыли домашних алтарей
Ему пророчили паденье
Слепой покорностью своей.

...Но что нам смерти чуждой знаки,
Когда немыслимый исход
И нам в российском зодиаке
Родной пророчит небосвод;
И что нам старческого Рима
Сухая пыль былых эпох,
Когда земли родимой глина –
Еще черствей? Но, видит Бог,
В истлевшей ткани прорицаний
Чуть вьется ниточка одна –
Как речь речонки без названья,
Почти усохшая до дна.
Средь берегов полуразмытых
Он чуть заметен – тайный ток:
Первоосновы истин скрытых –
Всеочищающий исток!
Ему струить – почти незримо,
Его испить – пока другим,
Покуда слаще детям Рима:
В который раз – который Рим?


            3

Лукавый отзвук славословья,
Личина родины моей! –
Тобой ли бредил в древнем Пскове
Блаженный инок Филофей?
Тебя ли ради патриархи
В клятвопреступнице Москве,
Крестом ложась в молитве жаркой,
На нас с небес сводили свет?
Не даром дадено – но даром
Сей дар растратил грешный род:
Ну что ж, теперь – на римских нарах –
Прекрасен Рим ли, мой народ?

Ты ждал сей град благословенный,
И, трижды взысканный судьбой,
Железный страж всея вселенной –
Он здесь теперь, перед тобой!
И от Днепра – и до Амура,
Как раб – от Тибра до Днестра,
Ты исподлобья смотришь хмуро
И руки греешь у костра;
И, чуждый щупая ошейник
Уже привычною рукой,
В огонь подбрасываешь ельник –
В своей постели снеговой...

Когда б вот так же можно было
Не плоть, а душу вдруг согреть –
Но ждет конвой неумолимо,
И тяжела у римлян плеть;
И нет пути к родным пенатам,
И нет земли роднее той,
Что белоснежно-чистым платом
Тебе расстелет часовой!


           4

Кто не прошел здесь тенью скорбной
Под сень назначенных могил? –
На белом став лишь меткой черной,
Покуда шел, покуда жил...
И ты, певец былой Пальмиры
На чахлых невских берегах, –
И ты уж здесь, и с хрупкой лиры
Снегов сметаешь нежный прах;.

Скажи, повиснув вдруг над Летой
В печальной лодочке-душе:
Ужель так тяжко быть поэтом –
Не славя римских фетишей?
Так где ж земля всего круглее?**
Не здесь ли с плах на миг встают,
Хватаясь за пустые шеи, –
Пока куранты Рима бьют?

Какой блаженно-жалкий жребий!
Какой убийственный полет!
Так просияв на римском небе –
Всей грудью пасть на римский лед!

...Чуть ночь сквозиста на востоке,
А снег – с полцарства намело:
О, где твой Веспер волоокий?
Угас – как дряхлое стекло***;
Угасли слов ночных зарницы,
И, улетая в немоту,
Замерзших звуков вереницы –
Как птицы – гибнут на лету.
               
Стоишь, идешь ли – всё пустое:
Очерчен смертный круг судьбой,
А пред чертой и за чертою –
Лишь дышат рабство и разбой.
Поднимешь к небу взор – о Боже!
Черным-черно – как ночь в аду...
Но приглядись: в неясной дрожи –
Ты видишь новую звезду?

Она всё с каждым шагом – ближе,
И с каждой полночью – всё злей,
И псы всё яростнее лижут
Твоих следов кровавый клей.
Куда ведут – еще не знаешь,
Но пусть давно неведом путь,
Ты лед ресничный размыкаешь:
И – не разнять, не сколупнуть
Ту ледяную век облатку,
Не вспыхнуть перистым огнем,
Небесной чудною загадкой –
Во весь сибирский окоем,
Во весь посмертный твой задачник –
Всех иксов, игреков и зет:
Волшебник, гений, неудачник –
И всё не сходится ответ!

И, словно голубь над волнами,
Всё шорох крыл над головой –
Но не узреть земли в тумане...
Ужель то – бедный ангел твой?

...Упасть на снег – на вздох, на шепот,
На “мнится, заворкует вдруг”**** –
Пока ночная эта копоть
На лунный всё коптится круг;
Пока еще забыть их можешь –
Забудь Петрополя зарю,
Париж, Верону и Воронеж
Зарой в промерзшую хвою!

Но только голову подымешь,
И вновь всплывает, как в бреду, –
Но нет, не первый – третий Рим лишь
Зовет опять: “Идешь?” – “Иду...”
А чуть вползешь, как червь, по кручам, –
Не упадай с очей слюда!
О, как вдруг в сердце луч колючий
Вонзит колымская звезда!

Недалека теперь дорога;
Лишь память – всех путей длинней...
О не сияй так, ради Бога!
Лучей мучительных не лей!
Не мучь, не мучь меня, не надо –
Мне ни к чему теперь, пойми,
Твой отблеск в бездне звукоряда
Следить на дне... Уйми, уйми
Свой тайный, свой неотвратимый –
Сгубивший стольких! – мертвый взгляд:
Они идут толпой незримой,
За рядом – ряд, за рядом – ряд...

...Когда ж и мы свой шаг усталый
С их мерной поступью сольем? –
Чтоб от привала до привала
Следить за вечным вороньем,
За угасающей зарею,
За тем, как хрупок нынче наст –
Но под бесплотною стопою
Не оседая, держит нас;
Как пробирается с востока
Навстречу новая заря,
И в запредельности высокой –
Вершины сопок в ней горят;
И, разливаясь вдруг над миром,
Их горний пламень неземной
Иных пространств – иным эфиром –
К могиле манит снеговой.

...Еще б на миг в сугроб зарыться,
Еще б уснуть в последний раз,
Не знать, не быть, не шевелиться,
Не раскрывать умерших глаз.
Лишь шепотком шептать – вчерашним –
Как встарь шепталось у Невы:
“Спокойной ночи – насмерть павшим,
Спокойной смерти – всем живым...”

Кого, стозевная отчизна,
Еще проглотишь, прожуешь,
С лукавой глядя укоризной –
На нас, ложащихся под нож?
И что тут, право, что за счеты,
Когда ликующий простор
Уже гориец для охоты –
Державной дланью распростер*****;
Когда страна родная вчуже
Стоит над ямою твоей,
И вольный стих – рабам не нужен,
И ты уже – не нужен ей;
Когда, вмерзая в лед стигийский,
Ты чуть губами шевелишь –
Сквозь строй прогнавши мусикийский
Души предсмертнейшую тишь...


              5

И – Бог с тобой! Смиренно примет
Всех – Мать-земля... Ей не впервой,
Тревожась с нежностью о сыне, –
Стелить под сердце перегной.
Теперь уж – не ее забота:
Подымет Судная труба
На неподкупные высоты –
И господина, и раба!

А нынче – что там? Только – темень.
И, словно кровью налились,
Над башенной дремучей сенью –
Личины звезд, грозящих ввысь!
О Русь! Скудельная услада –
Для всех, кого не сберегла:
Такого ль жаждала ты града?
В такой ли рай ты нас вела?

И вот, как нищенка слепая,
Стоишь у запертых ворот:
Не признают! Не открывают! –
“Жила... Но больше – не живет!”
И небу подставляешь бельма,
И лишь привычно ловит слух,
Как рядом – с точностью прицельной –
В затылок смаху бьет обух!
Как где-то высоко – превыше
Всех куполов, во тьме глухой,
Тебе одной, ослепшей, слышен –
Не ангелов, а бесов рой!..


            6

Благословишь ли мудрой карой,
Железной тяжестью, земля,
Полеты пламенных Икаров
Над колокольнями Кремля?
Иль на червлено-лживых стягах
Неся правдивейшую кровь,
Ее сладчайшим чудным ядом
Они тебя отравят вновь?

Что в небесах твоих, Россия?
Какой звездой указан путь?
Кто он – грядущий твой мессия,
Твой царь и бог, и дух, и суть?
Иль все молитвы и столетья –
Насмешка дикая судьбы?
И лишь строка в житейской смете –
Твои бессмертные гробы?
И вслед безумной Иудее
Простейшей истине не вняв,
И ты пожнешь – лишь, что посеешь,
На камни – хлебы променяв?
Уж не тебя ль искать в азарте
И нам судьбою суждено –
Как на посмертной мира карте
Еще надгробие одно?

Пусть, помраченная твердыня,
Молчишь ты, встав под облака,
В самоубийственной гордыне
Не усмиренная пока;
И ты – лишь тень лукавой тени...
Но тем ли вечен вечный град,
Что в римской каменной постели
Лишь кости мертвые лежат?
Что он – тебе? Какой отравой
Веками застит ум и взор –
Всей площадной своею славой
Скрывая цезарей позор?

Но вновь с блаженным отрицаньем
Я ставлю голову в заклад –
Не только цезарскою рванью
Ты и теперь, мой край, богат!
Пусть ночь твоя неумолимо
Не в очи – в душу упадет, –
О, вспомни жар Иерусалима,
Российский растопивший лед!

Перелистай листы иные
В заветной книге бытия,
Где спят таинственно-простые
Слова, устами шевеля.
Лишь тронешь ветхие страницы –
И полыхнет от них огнем,
И вспомнишь всё, что в них таится,
Но всё яснее с каждым днем:
И купол Нового Завета
На Мудрости семи столпах,
И дни, исполненные света,
И веры радостный размах,
И след апостольских сандалий,
И скрепы грубые креста,
Что землю Скифии связали –
С землей Марии и Христа!

И вновь покроет пылью ветер
Несокрушимый легион,
И прокричит трикраты петел,
И тени перейдут Кедрон,
И, как к холмам Гефсимании,
Припав к днепровским берегам, –
Не Соломона, но Софии******
Здесь вознесется чудный храм!

И вновь качнет земля Распятье
На перекрестке всех дорог:
Иного бытия – зачатье,
Иного времени – порог;
И, словно лето предвещая,
Опережая ход планет,
Весенней молнией играя,
Блаженный в душу брызнет свет!
Всего лишь миг, зимы мгновенье,
И вдруг – окончится страда!

...Но этот снег, но ветра пенье
И – вещей явью Откровенья –
О, ты, колымская звезда!

Века смеешься с небосвода,
Наставив щупальцы-лучи
На тех – у гробового входа,
Тобой обманутых в ночи.
Глядишь: как ало-ядовитый
Заката отблеск вновь угас
И к океанам ледовитым
Бредет – не Рим! – Россия в нас...
Бредет – как встарь, как на поверке –
Всей цепью смерзшихся следов,
Где каждый след – и нам по мерке,
И каждый – стать твоим готов!

...Звезда Полынь, звезда печали –
Нам поминальная свеча!
О скольким – сколькими свечами
Еще грозишь из-за плеча?!
И сколько нам и звать, и ширить
Иной огонь – иных небес,
От Вифлеема до Сибири
За веком век влача свой крест?

О, вспыхни, жар любви лелея!
Не им ли мир вдруг одарив,
Ты просиял нам в Галилее,
Фавором нас преобразив?!
И – Купиной Неопалимой –
Душа охвачена огнем,
Но, чудным пламенем хранима, –
Горит – и не сгорает в нем!

И здесь, среди пустынь угрюмых,
Объяв простор предсмертный их,
Ты нас ведешь, огонь, сквозь сумрак
Тысячелетий мировых!
Средь полу-ада, полу-рая
Лишь ты блаженный пламень льешь,
Когда спускаешься с Синая
И над пещерою встаешь.
Сияй в ночи звездой незримой:
От Рождества – и до конца...
Пещера – далеко от Рима,
Но ты – у каждого крыльца!


            7

Нам смертный дом – лишь ты, Россия:
О если б знать, к звезде какой
В последнем припадешь усилье –
К снегам навек припав щекой!
Огонь ли вспыхнет – тот, с Фавора –
На дне сомкнувшихся очей:

И – ни суда, ни приговора! –
Среди нахлынувших лучей?

...Иль сквозь дремучие ресницы
Мелькнет лишь смутное пятно:
Упавшим отсветом зарницы –
На помутившееся дно?

Софрино – Москва,
1982–1983

––––––––––––––––––––––––––––––––
 * В ночь на 2 мая 1938 г. О. Мандельштама
 арестовали; через полгода он скончался от
 лишений в пересыльном лагере под Влади-
 востоком – по дороге на Колыму, не успев
 до нее «дожить».
 ** После переворота 1917 г. несчастный поэт
 существовал, по его словам, как человек,
 «который потерял себя». Стремясь хоть как-то
 встроиться в жизнь Совдепии («я должен жить,
 дыша и большевея»), он порой, увы, пытался
 даже идти на контакт с последней, то поминая
 в стихах «начало стройки ленинских домов», то
 пробуя идеологизировать образ "советской" Красной
 площади, чья, мол, «земля всего круглей… / Покуда
 на земле последний жив невольник».
 *** Здесь – перекличка со стихами О. Мандельштама:
 «…тают горы / Голубого дряхлого стекла… Черный
 Веспер в зеркале мерцает…»
 **** Из стихотворения О. Мандельштама
 «О, этот воздух, смутой пьяный».
 ***** Как известно, И. Джугашвили (Сталин)
 был родом из Гори.
 ****** София, Премудрость Божия – по христианскому
 учению, символ особого божественного мирозиждительного
 начала, творящего и устрояющего всю вселенную, которому
 в древности посвящались многие православные храмы
 в Константинополе, Киеве, Новгороде Великом и др.).