Тургеневское

Прислушайся: быть может, и сейчас,
трусит, минуя избы и амбары,
к усадебным воротам тарантас,
а в нём – твой возмутительный Базаров.

Подумаешь – ему никто не рад!

Лохмат, высокомерен, неприкаян,
готовит из лягушек препарат
и верует, что сам себе хозяин,
бестийно белокурит день-деньской,
себя и распаляя и мороча,
природу называет мастерской,
не понимая, что она в нём – зодчий.

Себе мудрец, другим амикошон,
он строит, одинокий и счастливый,
из дребезгов идейных – Вавилон
на непросохшей линии отлива,
и знать не хочет: стройный сей чертог
остроконечный – галькой станет вскоре,
а самого его, сбивая с ног,
утащит романтическое море.

Ты сверху смотришь на него, стыдясь
и восклицая мысленно: доколе! - 
натягиваешь внутреннюю связь
до мления, до трепета, до боли,
до треска надрывающихся жил,
и вспоминаешь вдруг, беззвучно воя,
что тех, кто беспричинно дорожит
тобой –
на целом свете только двое.

... Когда в тебе умрёт он, и легки,
как будто не тела уже, а тени,
к нему придут под вечер старики
и перед камнем преклонят колени,
ты, ощутив чужой слезы пунктир,
ползущий по щеке твоей цветочной,
узнаешь: без него ты только мир.
Материя. Природа. Тело. Точка.