Оркестр памяти моей

"Мне все снятся военной поры пустыри,
Где судьба нашей юности спета.
И летят снегири, и летят снегири
Через память мою до рассвета..."
Михаил Дудин

- 1 –

Кто-то скажет: зачем ты опять, старина,
Налегаешь на грустные ноты?
Полстолетья прошло, отгремела война,
Есть у жизни другие заботы.

Ну, а ты по ночам продолжаешь вздыхать,
Все не можешь никак успокоиться.
Отдыхай, старина, ночью надобно спать,
Не к лицу пехотинцу бессонница.

У тебя за плечами остались, солдат,
Не одни города-пепелища.
Твоя молодость там, милых девушек взгляд.
Ваши белые ночи, дружище.

Не гони же лошадку-судьбу к рубежу,
Лучше, право, все думки - в тетрадку...
Что ж, отвечу, ты прав. Как смогу, расскажу,
Закурю вот, и в путь по порядку.

Я, по сути, не нытик и не фарисей,
Жизни суетной рад и поныне.
Будто это меня наш пророк Моисей
Сорок лет поводил по пустыне.

Был он труден тот путь до святых палестин
Стынь же зной, и удар за ударом.
Если это из тысяч поймет хоть один,
Значит шел я по жизни не даром.

Все невзгоды я днями в себе берегу,
А ночами - пусть сердце поплачет...
Снегири, снегири на февральском снегу,
Мои капельки крови горячей.

- 2 –

"Иркутск и Варшава. Орел и Каховка",
"Ничто не забыто, никто не забыт"...
В музее тачанка, на свалке винтовка,
А новые песни утратили стыд.

Ты помнишь, товарищ, как бодро мы пели,
Как славили свой коммунальный барак,
Где всяк, кто хотел, утверждался на деле,
А кто не хотел, был лентяй и дурак.

Иркутск и Варшава... Крутые этапы,
Им вслед пятилеток ускоренный шаг.
Товарищ, вглядись: тот, в очках и при шляпе,
Не он ли и есть затаившийся враг?

А если очки над горбатым носом?
А если еще не лады с буквой ЭР?
Товарищ, подумай над этим вопросом -
Даешь чистый воздух над СССР!

Потомки рассудят, виновны мы, правы ли,
Да будет судьей нам гражданская злость.
И мы осудили гиганта кровавого
С чьим именем все это и зачалось.

Ты помнишь Турксиб, Днепрогэс и Магнитку?
От старых побед уцелел лишь конвой.
А Главный Бухгалтер списал, как убытки,
Не к ночи будь сказано, тридцать седьмой.

И те похоронки, что шли косяками
С кровавых полей той суровой войны.
И женщин-трудяг, что гадали ночами:
Придут ли домой их мужья и сыны?..

А новым Учетчикам списывать нечего,
Разве что собственный стыд и позор?..
Утром ли ранним, поздним ли вечером
Вдруг так потянет на разговор.

Раны-барометры - вновь к непогоде.
Внук где-то спрятался - экий пострел!
Порох, он есть еще, но на исходе,
Да и остаток, видать, отсырел...

- 3 -

Что для живых полсотни лет? –
Ответь мне, друг мой, жизнь познавший.
А Борьки нет, и Витьки нет,
И Петька* - без вести пропавший.

В тот грозный сорок третий год.
Не ради славы лучезарной,
Ушли в последний свой поход
Мальчишки из Второй Ударной.

Ушли и не пришли назад,
Как мы пришли домой, до хаты.
В боях за город Ленинград
Сложили головы солдаты.

В их память вырос новый лес,
В Музее каски и осколки.
Отстроены 8-я ГЭС
И все Рабочие поселки...

В плену житейской кутерьмы,
В сумятице торжеств и буден,
Друзья, покуда живы мы -
Вас никогда не позабудем.

Ваш подвиг должен жить в веках
В сердцах потомков благодарных,
Солдаты нашего полка,
Мальчишки из Второй Ударной.

* Борис Бенин, Виктор Волков, Петр Непомнящий.

- 4 –

Душа и ворот - нараспашку,
Прищур лукавых синих глаз.
Сосед и добрый кореш Сашка
Был заводилою у нас.

Закончив петь, наш друг по струнам
Ударил лихо пятерней,
Через плечо три раза сплюнул
И вновь наполнил по одной,

В той ситуации житейской
Само собой сложилось так:
В компашке нашенской, еврейской,
Он был единственный русак.

И мы порой, не гневя Бога,
Пилили друга, хохмачи:
Давай, брат, сходим в синагогу,
И там тебе, тово, чик-чик...

Не обижался друг наш резвый -
Не жлоб ведь, сам любил шутить:
Зачем, ребята, то обрезывать,
Что и не грех бы нарастить?..

И снова в ход идет гитара,
И снова он - ну хулиган! -
Про то, как Мару взял за пару,
Как ожил "стриженный болван".

А вслед про Сарру и Абрама,
Про Маньку, что с ума свела.
И нам плевать, какая мама
Его на свет произвела...

То был наш первый День Победы,
И был он так сердечно прост.
Отбросив праздные беседы,
Мы веселились в полный рост.

Скудна одежка и кормежка,
Но благо - век до седины!
Хоть не затоптана дорожка,
Что пролегла от той войны.

Мы при наградах - ветераны!
Мы живы - баловни судьбы!
И нет еще Афганистана,
И цинк идет не на гробы.

Нет Приднестровской потасовки,
Нет Карабаха, нет Чечни...
Над городом без маскировки
Сияют мирные огни.

- 5 -

Помню каждую стычку кабацкую,
Помню всю шелуху бытия.
Но не питерскими, а ленинградскими
Ночи белые помню я.

Сколько выстрадал, сколько вытерпел
Город-воин!
Но я о другом:
Вдруг услышать "блокада Питера" –
Словно в пах схлопотать сапогом.

Я не то, чтоб влюблен был в Ленина,
Кайф ловил от его идей.
Те идеи, пускай, похерены –
Режет разум ярлык "злодей"...

Ленинградские ночи белые,
Петропавловской крепости шпиль.
Голова моя заиндевелая
Помнит свято ту боль, ту быль.

Позабудешь такое едва ли:
Вечер напрочь сжигал маету,
Уводя нас в волшебные дали –
Вдоль Невы, от моста к мосту.

Доходило порой до спора,
Что у многих всплывал горожан:
И с чего б это встала "Аврора"
Против Дома политкаторжан?

Спор тот нехотя тек и пресно –
Нам ли, юным, до этих тайн?..
А вокруг так светло, как в песне,
Хоть и вправду иголки считай.

Ах, такое ли не отдушина,
Не Всевышнего благодать?
Ночи белые, только Пушкину
Дар великий о вас писать.

- 6-

Уходит в небыль постепенно
Раздольной юности угар...
На Невском бар такой был "Вена",
Общедоступный, свойский бар.

Кабинки, трио на эстраде.
И век до слова "эммигрант".
А как приветлив был Аркадий,
С войны хромой официант?

А как старалось это трио? –
Причем, старалось не "за так".
Ханурик Марк, княжна Мэрия
И с пьяной скрипкою Исак.

Он не был, тот приют, вертепом
И в знаменитые не лез.
Я слал "в оркестр" по сто с прицепом
За мой любимый полонез.

Миноги? - Есть! А вот и раки!
Снетков соленых? - Как же, есть!..
Разборки были, но без драки -
Гуляй, братва, но помни честь.

Пардон, покуда нет стриптиза -
Срок не пришел его внедрить...
А кошка старая Маркиза
У дядьки начала хандрить.

У времени на перекосе
Такое вспомнил, стародум.
Ты б подсобил мне в сем вопросе,
Ко мне мой дядюшка Наум.

Мы в кухне втихаря по шкалику,
Я кошку в тряпку завернул
И, уходя, братишке Алику,
Мол, жду в подъезде, подмигнул.

Он понял и возник мгновенно.
Умчал нас к Невскому трамвай
Маркизе - воля! Нам же - "Вена",
Давай, брательник, привыкай!

Аркадий обслужил нас споро.
Рванем: семь бед один ответ!..
А было Алику в ту пору
Мальчишеских пятнадцать лет...

Пишу, что   плачу на бумагу -
Не воротить тех лет назад.
И я не там, и брат в Чикаго,
И Ленинград - не Ленинград.

И время близится к итогу,
И жизни шибче круговерть...
А кошка, та нашла дорогу -
Пришла, чтоб дома помереть.

- 7 -

На Кирочной, в полуподвале,
Где я сыскал себе приют,
Мы окна настежь раскрывали -
Входи, коль друг, тебя здесь ждут!

Окно, оно сподручней двери,
И в пору смутную, сейчас,
С трудом в такое можно верить -
Воришки миловали нас.

И это не от их бездарности -
Лихими были пацаны.
Скорей из чувства благодарности
К ребятам "только из войны".

Мы жили общаком семейным,
И все б тип-топ, но вот звонок:
Мне в коммуналке на Литейном
Родня сыскала уголок.

Довольно, дескать, жить в притоне,
В лучах сомнительных огней.
А от родни, как от погони,
Едва ль ускачешь - ей видней...

И вот пеналом комнатушка
На пятом, верхнем этаже.
Хозяйка - милая старушка,
Мы с ней поладили уже.

А много ль надобно нам, смертным?
Совсем немного надо нам.
Жилья квадратных десять метров,
И хлеб, и соль - все пополам.

Работа - дом, и вновь работа,
Что день, то тоньше календарь.
С друзьями посидеть охота –
Все недосуг, не то, что встарь...

И вот однажды весть по радио,
А вслед за ней - холодный пот:
Готова, дескать, перекладина,
Что по науке - эшафот.

Не бред ли это - в век прогресса
Средневековья негатив?
Суд Нюрнбергского процесса
Хоть и суров, но справедлив.

Покрыта снежным перламутром
К могилам памяти тропа.
И вот морозным ранним утром
К "Гиганту" хлынула толпа.

Как ручейки стекались люди
Из улочек и площадей.
Как будто схвачен сам Иуда,
Чтоб встать пред очи тех людей.

А я стоял и молча плакал.
Всплыл пред глазами эпизод:
Наш батальон идет в атаку -
Вперед-вперед, за взводом взвод!

Вперед-вперед, за ротой рота!
Идет суровый честный бой.
Наверняка и я кого-то
Свалил свинцовою струей.

И думал ли в тот миг о смерти я?
Нет, постигал день ото дня:
В атаке не до милосердия -
Не я его, так он меня.

Короткой очередью, длинной,
Бросок вперед, еще бросок...
А вот пойти на те  смотрины
Я не решился, я не смог.

Я плакал, мысленно итожа
Родных, друзей, что полегли...
Прости нас, победивших, Боже,
Но мы иначе не могли.

* "Гигант" - кинотеатр в Ленинграде, вблизи которого на плошали был установлен эшафот.

- 8 -

Города, где бывал, и села
Предо мной, как наяву.
Я, мой друг, человек веселый,
Оттого, знать, еще живу.
Где он срок, чтоб до полного сносу?
На каком на таком юру?
Я в мальчишестве тер все к носу,
Я и в старости к носу тру.
Помогает - и сердце радо,
Мне в дневник бы за это "5".
Вот ты просишь меня за "блокаду"
Что-то эдакое рассказать.
 Есть и эдакого и такого,
Боль жива, поунялась злость.
В сентябре, помню точно, восьмого
Это слово и зачалось.
Воскресенье. Спешил в киношку,
У подъезда приятель ждет.
Вдруг, как снег среди лета, - бомбежка.
Ох, и страшным был тот налет.
Это нынче мы все стратеги,
Лезем носом в любую цель.
А налетчики - не печенеги:
Очень грамотно били в щель.
Вроде сходу, а город без пищи,
Без осветки и без воды.
Встали первые пепелища
На пороге большой беды.
А затем... Ой, вы мысли-голуби.
Позабудешь ли о таком:
На Фонтанке-реке из проруби
Воду стылую - черпаком.
И брели, от ведра ссутулясь,
Что поделаешь - жажда жить.
Шли в "буржуйку" и книги, и стулья -
Воду надо же вскипятить.
А на фронте дела все плоше
И не легче блокадный ад.
Возле цирка убило лошадь -
Грохнул сдуру шальной снаряд.
Миг один, и обочь дороги,
На брусчатке лишь мокрый след.
У счастливчиков, у немногих,
Знатным был в этот день обед.
Люди падали, словно мухи.
То ль еще им сулит весна?..
И брели, спотыкаясь, слухи:
В зоопарке убило слона.

******
Не знаю, может, не во благо
Ту боль в свидетели зову.
Мня подростка-доходягу,
Под вечер привели в общагу,
У входа крупно: Ф.З.У.
Стою в дверях. Мороз по коже,
Страшусь порог переступить.
Здесь суждено, видать, мне, Боже,
Скорее сгинуть, нежель жить.
От холода зубами клацаю
Или от страшной новизны?
На койках под двумя матрацами
Лежат и дышат пацаны.
Клубами пар над каждой койкой,
Чадит коптилка в уголке.
Мочи замерзшей желтой коркой
Весь пол покрыт, как на катке.
Налево, у двери, покойник,
Крест-накрест руки на груди.
И неожиданно спокойный
Вдруг чей-то голос: - Проходи.
Получишь утром ложку-кружку
Да меньше на жмура смотри:
Побег готовил. Под подушкой
Заплесневели сухари...
И ни "как звать" и где то "здрасте"? -
Об этом вспомнил я потом.
А утром истощенный мастер,
Едва дыша, "сыграл" подъем.
Шматочек хлеба, ложка каши,
И вроде мы уже не те –
Плиту в тиски, а в руки - рашпиль,
И взад-вперед по той плите.
Затем он вел нас "по дровишки",
И по сугробам мы, след в след,
Тащились к парашютной вышке,
Ломали в хлам, чтоб был обед...
Как жаль, у памяти нет кнопки,
Нажал бы - стоп, надежный створ!
Опять свели нас на раскопки,
На этот раз - Гостиный двор.
Девчата шили рукавицы
Для женихов, что на войне...
Такое даже не приснится
И в самом страшном, горьком сне.
Доселе мой рассудок ищет -
Вдруг уцелела хоть одна?..
Давай помянем их, дружище,
Да светятся их имена.

******
Две предлежащих этой главки,
Виновен, скупо изложил.
Туда б ошибки Главной ставки,
Туда б... Не буду делать правки.
Кроме единой - город жил!
Он жил, сурово стиснув зубы,
Он не согнулся, он стоял.
И медь в изложницы на трубы
Он загодя не разливал.
Ни голодом, ни артударом
Его не сшибло с кондачка
Об этом позже петь фанфарам,
Об этом позже.
А пока
Станки в напряге дни и ночи,
Ни скулежа, ни жалоб вслух.
Нет, не Горком, а дух рабочий,
Верх одержал рабочий дух...
Костра житейского поленья
Сгорают, на ветру искря.
У Ленинграда День рожденья
Двадцать седьмого января".

* 27-го января 1944 г. Ленинград был полностью освобождён от вражеской блокады

-9 -

А может быть, оно не надо -
Корежить нынешний уют?
Лишь за кладбищенской оградой
Уже не больно, если бьют.

Дышу свободно, в полный роздых,
Мне старость добрая дана:
И с маслом хлеб, и чистый воздух,
Нет-нет, и чарочка вина.

И жизнь! Что может быть дороже,
Хоть все слабей ее накал?
Мне жаль лишь сил, что в бездорожье
Я на ухабах растерял.

Бродягой колеся по свету,
Я про запас их не скопил.
И детство было - не конфета,
И юность кровью окропил.

И, спохватясь, скорблю особо,
Что в суматохе зряшных дел
В себе прекрасное угробил,
Вокруг - большое проглядел...

Но что же я? Захныкал вроде,
С чего бы эдак развезло?
В аккумуляторах Природа
Еще хранит мое тепло!

Я не гоню судьбу-лошадку,
Мы с ней на правильном пути.
Рубеж в ту дальнюю оглядку
Преодолен уже - почти...

- 10-

В ретроспективе нам показана
Та наша боль, та наша быль.
Мы смотрим "Похороны Сталина" -
Так автор окрестил свой фильм.

Экран погас. Подутомились мы,
И за окном сгустилась ночь.
Но впечатления от фильма
Никак в себе не превозмочь.

Как и тогда: - в кого нам верить?
Угас кумир - Герой и Бог.
Страшней и тягостней потери
Ну кто себе представить мог?..

Нет, то была не ностальгия
По "пролетариям всех стран".
И мы не те уже, другие,
И боль не та. Погас экран.

Кошмар исчез с последним вздохом
Времен и судеб палача.
Всем жертвам Сталинской эпохи
В бессмертье зажжена свеча.

Их имена не канут в Лету.
Но кто же, Господи, спаси,
Кто в беге принял эстафету
И с нею нынче на Руси?

Вдруг спохватившись: кормчий умер,
Не завершив всех гнусных дел,
"Еще суровей и угрюмей"
Они вершат свой беспредел.

- 11 -

Травой поросшие окопы,
Что шрамы на лице Земли.
Но почитай, что пол-Европы
В ту нашу веру перешли.

Куда ж им было деться, сирым?
Кто спас их от фашистских уз?
И грозной тучею над Миром
Навис сколоченный союз.

А Сталин жив! Он вождь нетленный
Всех рас, народов и племен.
Он раз в году снижает цены,
Пророчит мирный небосклон.

Была б лишь Родина здорова -
Все остальное ерунда.
А в селах пашут на коровах
И вместо хлеба лебеда.

Его другое беспокоит,
Все вкрадчивей его шаги:
Издерганному паранойей,
Ему мерещатся враги.

И нет диагноза иного.
У медиков един мотив:
У высочайшего больного
Тридцать седьмого рецидив.

Бессильны перед ним лекарства,
Сей зуд ничто не устранит...
И снова в ход пошло коварство
И найден враг - космополит!

В стране их, ренегатов, бездна,
Все ближе к горлу их клыки.
И вот, как встарь, летят к подъездам
Испытанные "воронки".

Им словно кость под ноги кинули,
Позорным церберам тюрьмы.
И снова беспричинно сгинули
России лучшие умы.

Такого гнусного навета
Едва ль припомнишь на Руси
А сын Востока нам с портрета
Знай ухмыляется в усы.

Теперь мы строго брови хмурим,
Мол, обоянье подвело...
Давай, дружище, перекурим,
Да по одной, чтоб отлегло.

- 12 -

А жизнь идет. И как ни странно,
Нам, юным, повидавшим смерть.
Тогда, ей-ей, не до тирана,
Куда приятнее с экрана
Увидеть смелого Тарзана,
Да и на Читу посмотреть.

И в парусиновых баретках
Совсем не стыдно было нам
До клуба Первой пятилетки
На танцы жать по вечерам.

Мы жили весело и смело,
Мол, все "до фени" нам.
Пока
В мозгу монаршем не созрело
Его очередное "дело"
И нам на головы слетело,
Как штукатурка с потолка.

И вновь в котомки кружки-ложки,
Вновь "воронок", этап, конвой.
Жестокой сталинской бомбежке
Подвергся город над Невой.

Та хватка нам, увы, знакома,
Давно презрима. А тогда?..
Кто от стакана, кто из Обкома,
Кто просто-напросто из дома
Ушел, чтоб сгинуть без следа...

А с ним и целые народы
Ушли, нам, выжившим, в укор.
А Правда дожидалась годы,
Чтоб смыть с их косточек позор.

- 13 -

Все реже видимся с ребятами,
То то, то се, а в общем - зря.
И вот уже пятидесятые
Глядят в упор с календаря.

А совесть гложет все придирчивей,
Мы с ней в ладу - тем и живу.
Воскресный день. Иду по Кирочной,
Спешу обнять свою братву.

Окно по-старому в растворе,
Перешагнул и в дом вошел.
Удача: вся капелла в сборе,
И я свои 0,5 на стол.

Разлили сходу по рюмашкам,
Закуска скромная, но есть.
- Друзья мои, а где же Сашка?
Его не видно "между здесь".

Глазища полные печали,
Под ними тени пролегли:
- Старик, спокойно. Сашку взяли,
В субботу Саню замели.

Старик, ты в облаках витаешь,
Очнись, рассудок потревожь.
Ужель и впрямь не замечаешь,
В какое время ты живешь?

Проклятье Сукиному Сыну
Шлет нынче каждый иудей.
Почуяв, знать, свою кончину,
На нас обрушился, злодей.

Нет, ни на нас с тобой - пошире,
Та думка зрела до поры.
И вот на краешке Сибири
Загрохотали топоры.

Похоже песня наша спета,
Хоть верь такому, хоть не верь:
Еще чуток и двинет в гетто
Весь "пятый пункт" СССР...

А вдруг и впрямь он это сможет?
Мой разум, мигом протрезвев,
Уже в напряге - он итожит
Событий явных перегрев.

С чего бы вдруг на горизонте,
Подобно грому средь зимы,
Возникли те агенты "Джойнта",
Что, как твердят, страшней чумы?

О них с экрана и по радио,
И на газетной полосе
Одна надежда сердце радует,
Что верят этому не все.

Но, шире плечи расправляя,
Повыползала сволочня.
Плюют же нам в лицо в трамвае
При всем чесном, средь бела дня.

И в поликлинике, бывает,
Старушка - дунь, и полечу -
Лечить себя не доверяет
Еврейской внешности врачу.

И куролесят, знай, подонки,
У них гарант на все на сто...
А фронтовые похорнки
Не отмечали, кто есть кто.

И нас об этом не просили -
Мы сами встали в грозный час.
Ответь мне, матушка Россия,
Где обходилась ты без нас?

Мы не искали, что полегче,
История, та не соврет.
Все это враки: время лечит.
Та боль со мною лишь умрет...

Очнулся, словно от испуга,
И враз оборвалась та мысль.
Услышал ровный голос друга:
Вот здесь у "птички" распишись.

Покуда кружит грай вороний,
Нам надо только и всего:
Наладим самооборону.
И встанем, брат.
- Против кого?

И "Беломорины" затяжка,
И роспись как-то враскоряк.
Друзья мои, а что же Сашка?
За что ж его, ведь он русак?

Ах, было б в жизни мирно-гладко,
Чтоб без вражды и без обид...
А Сашка? Двинул по сопатке,
Услышав рядом слово ЖИД.

- 14 –

В повседневной карусели
Десять лет, увы, сгорели,
А еще точней - истлели,
Испарились в никуда.
Надо мною то же небо,
Вроде сам не канул в небыль.
Впору радоваться мне бы,
А на сердце борозда.

Борозда, как от инфаркта,
Давят, угнетают факты.
Мне бы раствориться как-то
В ауре семи морей.
Никуда от них не деться.
Ни сбежать, ни отвертеться,
И зовут куда-то сердце
Трубы вещих егерей.

Жизнь, она такая штука -
Тут и встречи, и разлука,
Тут и праздники, и скука,
Тут... Да что там? Жизнь есть  жизнь!
Рассыпается корыто,
Хорошо б поесть досыта.
И сказал Хрущев Никита:
Завтра грянет "коммунизьм"

Брякнуть так в такое времечко
Будто обухом по темечку.
Слово, что пустое семечко,
Сгинувшее под жнивьем.
Вот пугать-то нас не надо.
Коммунизм нам - не преграда:
Мы пережили блокаду,
И его переживем...

А пока в науках правка,
И пустеют полки в лавках
А с экрана бородавка
И ботинком по столу...
И летит страна родная -
Шарика одна шестая,
Догоняя, обгоняя,
В предначертанную мглу.

- 15 -

Приморил тебя я, друже,
К черту эти думочки.
Передых какой-то нужен
И не грех по рюмочке.

Не проблема нынче снедь,
Без талонов водочка.
Я припевки буду петь.
Словно та молодочка.

У меня неважный слух,
Ты стерпи, пожалуйста.
А коль что-нибудь "не в нюх",
На меня не жалуйся.

Но отмечу наперед,
Чтоб потом не каяться:
Все слова народ берет
Вовсе не из пальца.

И запела вся страна,
Это не утеха ли?
Словом, друг, давай до дна,
И пошли-поехали.

"Ах, что-то маслица не стало
И яичек - что за черт!
Видно, куры и коровы
Тоже делают аборт".

"Ой, подружка моя Рита,
Твой сидит и мой сидит.
Напиши-ка ты Никите,
Может, он освободит".

"Ой, подружка моя Света,
Я уже писала.
А Никита мне ответил:
Ты бы... почесала".

"Полюбила я Титова,
А Гагарину дала.
И такое ощущенье -
Словно в космосе была".

"Мы Америку догнали
По удою молока.
А по мясу не успели -
... сломался у быка".

По ночам стрельба и стон -
Быть переполоху!
А то Никитушка в батон
Подмешал гороху.

У соседа в аккурат
Кошка окалела...
Схлопотал Генсек под зад,
А нам-то что за дело?

Просидел он девять лет
На монаршем троне -
Ни тебе "авторитет",
Ни "пахан в законе"...

Уф! Устал я петь, браток,
Но скажу тебе я:
Славен будь он хоть за то,
Что развенчал злодея.

Вот и помним, рад не рад,
Это нам не внове.
А над страной уже парят
Брежневские брови.

- 16-

Чем нас день грядущий встретит?
Чем откликнется в судьбе?
Разгадать бы да ответить,
Не кому-нибудь - себе.

Было всяко: горько, туго.
Но невзгодам тем назло.
Даровало мне, как другу,
Солнце свет свой и тепло.

Было: только и повеситься -
На глухой сидел мели.
Потолкуешь ночью с месяцем.
И - в сторонку от петли.

Только б силы не иссякли!
Только б жизнь имела цель!
Вот и стал я схожим с паклей -
Мною конопатят щель.

Что ж, затычкой так затычкой,
Полуплут, полугерой.
Где нахрапом, где с отмычкой,
Где с душой, а где с игрой.

Я ж трудяга по природе -
Славлю рифму и метлу!
Мне бы лишь, случайно вроде,
Встретить друга на углу.

Хлеба шмат, да свежий ветер.
Мир, да неба синеву,
Ибо я на этом свете
Лишь единожды живу.

- 17 –

"Кому вольготно на Руси?" -
Да хоть меня возьми спроси:
Гагарину Юре,
Буфетчице Нюре,
Леониду Брежневу.
Всем остальным -
По-прежнему"
(народ. частушка)

Мы, повзрослев, угомонились,
Все реже мысль о кутеже.
Ребята, ах, переженились,
Девченки завели мужей.

Пошли заначки и пеленки
И оправдания - семья!
И жизнь поусмирила гонки
К миражным благам бытия.

Мы стали дорожить покоем,
Работать без напряга сил -
Михал Сергеевич Застоем
То наше время окрестил.

Живи спокойно и не сетуй
И не гадай, что впереди.
И жили мы. И канул в Лету
Святой завет: не укради!

И принималось за основу:
Все, что узрел - на свой вертел!..
Ах, поспешил я: при Хрущеве
На харч казенный залетел.

И вот скорблю теперь невольно я:
Моя веселая страна
За те же деянья крамольные
Заместо срока - ордена...

А что ж Генсек? Он дядька ладный
Тут и фигура, тут и рост.
Одна беда: мундир парадный
Стал маловат для новых звезд.

Его пример - кому наука? –
Нам свычно жить при чудесах.
А незабвенный маршал Жуков.
Видать, в тоске на небесах.

Так захватить чужую славу,
Отнюдь, не каждому дано,
Про нас "Обидно за Державу"
Сказал тогда герой кино...

А что же я? Не пух от голода,
Манил, как в детстве, горизонт -
За ним Мордовия и Вологда,
За ним шахтерский Вивиконд...*

Та наша дружная компашка
Распалась в сутолоке дней.
И так порой бывает тяжко
Когда вдруг вспомнится о ней.

И вот однажды утром ранним
Иду по городу и вдруг -
Нос к носу встреча: - Ты ли, Саня?
Здоров, братан! Здорово, друг!

И по плечу, как встарь. Объятья.
Улыбки. Вздохи. Гастроном
Затем - и впрямь родные братья -
К нему домой, что за углом.

Дворец-квартира, не иначе!
А Сашка, уловив мой взгляд:
Остынь, брат, я не казнокрад.
Но и не прежний хрен собачий,
А вроде дельный адвокат.

И с ходу про дела-делишки,
Про новый культ и перегиб.
По первой помянули Мишку -
Наш друг близ Адлера погиб.

В ту давнюю шальную пору
Мы с ним делили хлеб и свет.
А самолет вломился в гору,
И друга с нами больше нет.

Затем "во здраве" за Оскара,
За Вовку, Игоря, Илью.
А ты подай-ка мне гитару,
Я песню новую спою.

И улыбнулся так прелестно,
И башмаком аккорду в такт.
Поныне помню я ту песню,
Она заканчивалась так:

"А мы все движемся и движемся вперед,
И если кто-нибудь когда-нибудь помрет,
Так ведь на то она, История,
Та самая, которая
Ни словом, ни полсловом не соврет".

* Вивиконд - П.Г.Т. в Эстонии.

- 18 –

I.

От детства никуда не деться,
Стареешь ты, оно ж - в цвету
Так потянуло им погреться
Пред тем, как подводить черту.

Пройтись, не торопясь, по школе,
Войти в свой классный кабинет.
Пассовку Петьке дать в футболе,
Таких пассовок нынче нет.

Порыв почувствовать, стремленье
Увидеть торжество ребят,
Когда в искусном нападении
Вновь отличился Монькин брат.

Я неспроста сейчас о Моне.
Тогда наш город тем и жил:
Земляк наш Моня в Барселоне
Геройский орден заслужил...

О память! Придержи-ка створку,
Клянусь, оно в последний раз.
Я ни полсловом про махорку,
Что мы прозвали "вырви глаз".

Я про невзгоды ни намеком,
Да и про то не помяну.
Как с детства из вагонных окон
Я познавал свою страну.

Как шел я к "синему платочку"
И как дошел к нему в свои срок...
На детстве я не ставлю точку,
Оно нетленно, видит Бог.

II.

Своего кругозора узкого
Я частенько в беседе стыжусь.
Но последний урок французского
Хоть сейчас расскажу наизусть.

Столько прожито, столько пройдено -
Держит память его на плаву:
Входит чинно Елена Мефодьевна
И - бонжур, и - асеяву.

Наше, "здравствуйте". Сели покорно,
А меня, как на грех, к доске.
Но в дверях человек весь в черном,
И бумажка в его руке.

Заглянула в нее? Едва ли.
Указала на парту мне.
От нахлынувшей вмиг печали
Взгляд померк под ее пенсне...

Что к чему, мы уже смекнули.
И не в радость спешить домой.
Плыл за окнами в диком разгуле
Приснопамятный тридцать седьмой.

- 19 -

Мой терпеливый друг -попутчик,
Ответь мне честно на вопрос:
Мне продолжать иль будет лучше
Свою затею - прочь с колес?

У каждого свои болячки,
Кому болит чужая боль?
А вдруг на деле все иначе -
Болит кому-то? Вот в чем соль.

А вдруг на перекрестке зыбком
Его, как молнией? А вдруг:
Ах, только бы мои ошибки
Не повторил мой милый внук.

Судьба - и сводня, и разлучница.
А что и вправду - что тогда?
Ведь на чужих ошибках учатся,
Увы, не все и не всегда...

Мой друг-попутчик терпеливый,
Уймем тревожный стук сердец.
Поверь мне: будет он счастливым,
Пути и дум моих конец.

Ты потерпи еще немного,
И благо фляга не до дна.
У каждого своя дорога,
Но жизнь у нас с тобой одна.

- 20-

"Травы, травы, травы не успели
От росы серебряной согнуться,
И такие нежные напевы,
Ах, почему-то сами в сердце льются".
(из песни)

Слова такие не для пляса,
От них весь мир пригож и мил.
А их московский рубщик мяса
Так, между делом, в стих сложил.

А композитор даровитый
Им подарил волшебный звук.
И вышла песня на орбиту,
И от нее светлей вокруг.

И чудится: свернул бы горы,
И напрочь списаны грехи...
Стихи, рожденные из сора,
Они и в Африке стихи.

А у меня, как от попойки,
Трещит, дружище, голова:
Я не из сора, я в помойке
Выискивал свои слова.

Сгребал их в ворох, словно скряга,
Выуживал, как рыболов.
Краснела под пером бумага
От этих неумытых слов.

Но и на краешке откоса
Я разувериться не смог,
Что от меня, считай, отброса,
Когда-нибудь да будет прок.

Да, были грозы, были тучи,
И было солнце на пути.
Читатель мой, мой друг-попутчик,
Ты эти экскурсы прости.

И пусть твои сужденья строги,-
Мы ж на свету, а не впотьмах.
Свои тропинки и дороги
Мне не вместить и в трех томах.

Разгон и зуд тот окаянный
Я обуздал, мне не впервой.
Поверь мне: край обетованный
Уже за ближнею горой.

- 21 -

"Сиреневый туман
над нами проплывает".
 (из песни)

Навязчивый мотив меня не покидает,
А поезд взял разбег в неведомую даль.
Кондуктор, не спеши. Есть график - понимаю,
И все же сбавь чуток, продли мою печаль.

Притормози, браток, дай время оглянуться,
Ведь вот оно, мое начало всех начал.
Сюда, пойми, мне не дано вернуться,
И где еще он тот, последний мой причал?

А за окном летят поля и полустанки,
Березы, тополя и неба синева.
Ах, не от той, поверь, прощальной пьянки
Трещит моя седая голова.

Я покидаю край, но это, друг, не бегство.
Так, видно, мне назначено судьбой.
Земли щепотку от могил и детства -
Вот весь мой клад, что я везу с собой.

А впрочем, друг, нажми на все свои педали,
И скорый поезд наш поспеет точно в срок.
А эту синеву и убегающие дали
Я в сердце сберегу, как пройденный урок.

- 22 -

Как это жаль: что год, то старше,
Все глубже борозды у губ.
А в мыслях ты еще на марше
И держишь шаг под пенье труб.

В тех трубах мощь и честь Державы,
Хоть прежний лоск с них пооблез.
Пустой рукав у друга справа,
А слева в такт скрипит протез.

Но ни мыслишки о привале,
В отключке наши тормоза.
По-майски праздничны медали,
По-майски светятся глаза.

Нет, мы не сгинули до веку -
Наш день! И вот мы на виду.
Хвала бровастому генсеку -
Нас стали чтить хоть раз в году!..

Гремит оркестр: нет краше в мире
Страны, рожденной в октябре!..
А триста шестьдесят четыре
Еще листка в календаре...

******

Жить в Брайтон-Бич или в Париже
Не помышлял я отродясь.
Но отыскал в кладовке лыжи.
А к ним и родственную мазь...

Мой терпеливый друг-попутчик,
Поверь, меня не гложет стыд.
Я не искал места, где лучше.
Ну, а душа? Она болит.

Болит, шальная, не от скуки -
Ей нет покоя в беге дней,
Пока способна слышать звуки
Оркестра памяти моей.

Эпилог

Где оно, счастье-то, в Америке?
Или в иной чужой дали?
А у меня, дружище, в скверике
Впервые розы расцвели.

Песок и камень - труд упорный,
Но тем и сладок плод труда:
Пробились и пустили корни,
И надо думать - навсегда.

Моя Земля! Моя усадьба!
Отныне я - их властелин!
И на душе пускай не свадьба,
Но что-то вроде именин.

И мир вокруг до боли славен...
А память извлекла из недр:
Амур-река. На лесосплаве
Ко дну идет могучий кедр.

Страны таежной ствол "в законе"
Исчез из глаз под птичий грай...
Что ж, и гигант когда-то тонет,
Хлебнувши жизни через край.

А я, когда б меня спросили,
Где он, тот райский клок земли? -
Сказал бы: - Я не жду Мессии,
А розы, видишь, расцвели.

28.07.1995 -29.01.1996 г.
г. Беэр-Шева

К моему читателю

Поставил точку. Оглянулся –
Опять исчез куда-то внук.
И чувствую: удары пульса
Понаростили бег и стук.

Вот вроде бы и с плеч работа,
Наградой - добрый перекур.
А всё ж неймётся мне чего-то
И в голове сплошной сумбур.

Нет, то не внук - он где-то рядом,
Зовёт меня в свою игру.
А сердце лупит крупным градом
Всё беспощадней по нутру.

Какого, кстати, сердце пола?-
0б этом думал я не раз:
Оно грустит от валидола,
Зато от стопки рвётся в пляс.

Глотнул, и сигарету в зубы,
И стало на душе теплей.
Но вновь загрохотали трубы
Оркестра памяти моей.

А в них - окопы и блокада,
А в них - черняшка лагерей...
И я кричу в оркестр: - Не надо!
Смени пластинку поскорей!

Всё то, что было, - это было,
Я на судьбу не помню зла.
Но мне и солнышко светило,
И жизнь, и молодость была!...

Страницы книги - те же вехи
Моих исхоженных дорог.
Читатель, друг, прости огрехи,
Не будь ко мне предвзято строг.

29.11.1996г.