Свободная история. Ноюшка Мангов

  Это случилось пару лет назад летней августовской ночью на поезде в бесконечность. Мне тогда было всего восемнадцать и я, как впрочем, и сейчас, был полон безудержной решимости, изменить все движущееся и подогнать под русло своего темпа.

Понедельник. На все тех же кварцевых часах 22.58. Где–то во вселенском пространстве…

      Запах дорогих женских духов заполнял сжатое пространство плацкарта. Аромат фиалки плотно обволакивал мои легкие, как апельсиновая корка целомудренный плод. Животрепещущий дурман диктовал условия сна, но я упорно не слушал. Спать в такую секунду было бы слишком расточительно. Да, и что подумал бы никогда не спящий Бог? Может: « Чего ты спишь, малодушный? Я открыл глазам твоим Царствие свое, а ты тщетно пытаешься оправдать себя и свой сон, леность своего не совершенного тела и мысли свои лукавые ».
    Я смотрел из окна дружелюбного железного перевозчика и видел чуткую умирающую Беверли в образе сонного хвойного леса, раскинувшегося все за тем же прозрачным окном. Видел могучего влюбленного Питера Лейка на белом коне. Живые образы из моего чтецкого детства. Герои незабываемого романа. Беверли – умирающая молодая девушка, днюющая и ночующая под открытым небом на крыше свого огромного дома. Даже зимой в тридцатиградусный мороз она общается с небом и созвездиями, кутается в три одеяла и спит на крыше. Беверли, кто она? Может та, которую я всю жизнь ищу?! Рыжая Беверли, умеющая разговаривать голосом фортепиано и владеющая языком нот. Умирающая от неизлечимой болезни Беверли, она псих, как и я. Питер Лейк – преступник и вор. Свободная чайка без ограничений в скорости. Не злой и не добрый. Возлюбленный Беверли…
…ту-дум-ту-дум…ту-дум-ту-дум…ту-дум-ту-дум…
     Однообразное пение железной гусеницы, в массах прозванной поезд, давило на меня свой непрестанной цикличностью. Я думал о Беверли, о Питере Лейке, о том, куда еду на поезде и о том, зачем я туда еду. Я думал, что логичнее всего в сложившейся ситуации было бы незамедлительно вернуться домой, ведь завтра привычный быт снова должен был вращать меня по спирали, но логика - последнее, чем я стал бы руководствоваться в столь явственные мгновения моей свободы. Очевидно, что надоедливый до тошнотворного рефлекса быт хочет сделать меня кассетой в магнитофоне. Колледж, дом, книги, сон…книги, колледж, дом, сон…
От перестановки мест слагаемых сумма не меняется. За окном несбывшихся надежд мелькали темные страницы бескрайнего леса, украшенные тополиным шрифтом.
Странно, но в вагоне было по-домашнему тепло и сухо. Меня охватывало гармоничное чувство. Чувство, когда тебе кажется, что все на своем месте. Эта полная, всеобъемлющая своей неугасаемой улыбкой женщина со скобками на зубах, эта доброжелательная атмосфера уюта, прыткие немые деревья за окном, суетливая проводница, пахнущая черным чаем, и самое главное я, я был как никогда на своем месте. За стеклянной перегородкой стремительной железной сороконожки начался дождепад. Галлоны обособленных частичек Божьей воды омывали землю
от грехов и грязи, от невежества и узколобости тех, кто еще не познал Божью истину. Окно вмиг стало поразительно живым, мокрым и холодным. Капли  небесных слез стекали по нему в недра земли и там питали обезвоженные корни каких-то многоярусных кустов. Я прижался щекой к прохладному стеклу и почувствовал себя слабым пауком в трехлитровой банке. Как пойманный паук-крестовик я отчаянно хотел выбраться наружу и стать свободным. Я метеоритно вскочил со своего сидячего места и направился в туалет. Ну, то есть якобы в туалет.
Не малых трудов стоило усыпить недремлющую бдительность ответственной проводницы. Воспользовавшись удачным моментом, я вскарабкался по лестнице и сильно дернул крышку люка, люка который вел на крышу. Он распахнулся. Я замер. Наступило мгновение истины, такой ощутимой и всепоглощающей, такой безропотной и исключительно Божественной, такой неоспоримой и априори назидательной. Мгновение, когда начинаешь понимать Божий замысел. Относительно нас и водопадообразного ливня, относительно вечно ускользающих смыслов. Мгновение истины познавательно. Секунд десять я нагнетал себя, а потом резким рывком стер грань реального и ирреального, нарушил все существующие законы физики, соединил свою мизерную душу с грандиозно непоколебимой и Божественной душой мира. Вдруг у меня возникло дико непреодолимое желание пить дождь, и я стал ловить своим ртом его жидкие прозрачные волны. А железный перевозчик все яростней спешил к спасительному перрону. Должно быть, он испытывал жуткую боль от прикосновения молниеносного дождя. Я ехал на поезде в бесконечность…

Понедельник. На часах 20.00. комната моего малообъемного особняка, находящегося где-то во вселенском пространстве…

- Мам, вернусь утром…
-…подожди, ты куда?.. уже…
Бах!!! Моя деревянная дверь из красного дерева захлопнулась так, будто уже никогда не собиралась почтить меня своим открытием. В голове кавардак новооткрывшихся мыслей устанавливал строгую иерархию значимости. И в ней первое место занимало осознание того, что я с привычной решимостью имел волю пойти туда – не знаю, куда и найти то – не знаю что.

Понедельник. На часах 23.30. Где–то на крыше быстроходного металлического товарища, стремящегося в будущее по бескрайним кулуарам пространной вселенной…

   Дождепад усилился. Ненавязчивую музыкальновыверенную морозь он сменил настойчивым зрелым ливнем, который и не думал прекращаться. Неторопливый вольный аллюр превратился в скоростной галоп. Ноги непрестанно скользили, и устойчивость оставляла желать лучшего, но было бы кощунственно вернуться назад сейчас, когда я вовлечен в игру, и выйти из нее не имею морального права. Да и кто я такой, чтобы спорить с Богом?! С Его святой волей, с Его желанием, пронизанным каким–то никому неведомым смыслом, чтобы я был здесь. Как я мог посреди Его гармоничной музыки громко напевать свою. Мелко это, как если бы в бассейн из пипетки капнуть красный раствор и наивно полагать, что вода во всем бассейне окрасится в красный цвет. Мелко выглядит сама уже просто мысль, что можно изменить Божью истину и волю. Ибо Бог – личность и воля Его непоколебима, как воды Еврипинского пролива. Я стоял, а дождепад двигался. То, помпезно и броско выпячивал могучую грудь, то смиренно и кротко играл на ударниках ночи. Расплывчатые мотивы по обеим сторонам бездушного червяка, в народе прозванного–поезд, не успевали стать ярким запечатлевшемся в памяти мгновением и беспросветно канули в прошлое. Я сидел на краю железного помощника и с трепетом, вдумчиво и пронзительно наблюдал луну. Ее миролюбивое сияние озаряло мои бурные мысли светом, успокаивало и даже как–то поддерживало и подбадривало. Вдруг, я мельком, ни на чем, не акцентируя внимание, бросил взгляд налево. Там нечто темное выделялось на фоне дождливости и сумеречности. Сначала я жутко испугался. Чуть не соскользнул с гладковыбритой краской поверхности крыши и не познакомил свою голову с недоброжелательными рельсами. Но потом пригляделся лучше и попал в рыжую сказку. В этой сказке все было рыжим. От волос главной героини до георгин в саду ее атмосферы. Глубоководно - задумчивая девушка с рыжими, искрящимися в ночи волосами странствовала глазами по заплаканному небу. Мне казалось, она путешествует по верхушкам тополей, как белка. Путешествует своим всепоглощающим взглядом.
Сверх спонтанно и как–то абсолютно невольно возникало желание обладать этой девушкой. Странное чувство воздыхания подобно маленькому зверьку завелось у меня в сердце. А рыжеволосая ундина меня даже не замечала. Мелкокалиберный дождепад открыл огонь на поражение. Было сыро и свободно. Я решил пуститься в разведку, вступить в диалог с безмолвной фурией и получить необходимые разведданные. Под натиском небесного водопада я подполз к молчаливо созерцающей незнакомке. Она обернулась, как-то сквозно и проникновенно посмотрела на меня и засмеялась.
-…а что ты здесь делаешь? – вполне оправданно спросил я.
-…то же, что и ты!.. Ищу ответы. – сказала она.
-…знаешь, что меня радует? – приходилось кричать, чтобы заглушить голос дождепада и железного перевозчика.
-…что? – с любопытством поинтересовалась она.
-…меня дико радует то, что когда мы найдем правильные ответы, переменятся все вопросы.            
Она громко рассмеялась, и мне почудилось, что дождь это эликсир счастья. Она смеялась женственно и смело.
-…а как тебя зовут? – заинтересованно спросил я.
-…Тана. – смешливо ответила она.
-…а меня Питер! Знаешь, ты безумно…
…ту-дум-ту-дум…ту-дум-ту-дум…ту-дум-ту-дум…
Натиск пурпурных цветов лобелии проникал в сознание яркой цветочной палитрой.
И пусть лобелии цвели совсем далеко отсюда и сейчас не были доступны моему ограниченному зрению, но я видел их, когда был на экскурсии в оранжерее. Они вычурные и броские, как блестящие новогодние серпантины и одновременно спокойственно – умиротворенные, как лиричный лейтмотив девятой симфонии Баха. Лобелии удивительные цветы. Я вспомнил о них, чтобы отодвинуть на второй план в списке самых ярких мгновений в моей жизни. Первое место в этом списке сейчас занимала моя рыжекудрая совладелица Божьей благодати, моя судьбоносная попутчица Тана. Девушка с глубокими кобальтово - синими глазами и колокольно – колокольчатым смехом. Дождепад буйствовал. Изо всех сил колотил по земле своими мокрыми многоударными колотушками. Как опытный кузнец закаляет сталь в раскаленном красном огне, так и дождепад закалял нас в своей колючей проволокообразной воде. Здесь нельзя было остаться незамеченным. Ницше говорил: « Если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя ». 
Глаза моей новоиспеченной Беотриче были такой бездной для меня. Мне хотелось искупаться в этой светлой бездне как в озере Чад. Ее ниспадающие огненно-рыжие локоны подобно стремительному водопаду Виктория струились по скалистым ухабам ее изящных плеч, вымощенных старательными ангелами-скульпторами.
Где–то далеко в дебрях бескрайней ночной рощи паслись одинокие шток-розы, вдохновляя Боголюбящих поэтов на создание жизнерадостных мадригалов.   
Меня же вдохновляла мысль о том, что все подчиненно Божьему замыслу, монолитной воле Творца. Я видел свет от Бога, он освещал дорожные указатели и лысую крышу железного перевозчика. Этим светом от Бога была Тана - луч света, вырвавшийся из мрака вечности, дабы возвестить о важном. Вдруг радужная принцесса закашляла, и я счел единственно целесообразным и неоспоримо верным помочь ей спуститься вниз.

Вторник. На вымокших черных часах 01.15. Вагон-ресторан, находящийся 
где-то во вселенском пространстве…

-…ты любишь горячий шоколад? – оживленно спросила она.
-…зависит от многого. – рассудительно ответил я.
-…например?
-…нууу, например, от состояния инфраструктуры нашей страны.
Она громко рассмеялась, и я снова почувствовал, как маленькие смешливые нотки создают партитуру уюта в моем сердце.
-…а почему ты рассмеялась, когда увидела меня там на крыше?
-…ты ловил дождь ртом и улыбался как вечный пай-мальчик. Если честно, я сначала испугалась, подумала, ты сбежал от санитаров и хочешь спрыгнуть вниз.
-…ты знаешь, со мной может быть жутко опасно, я ведь псих!
-…я тоже. - вкрадчиво сказала она и принялась за бутерброд.
За стеклянным мокрым окном добропорядочный ветер кутал набухшие листья, как настойчивый клематис обвивает и кутает уютный дом где-нибудь в Остине.
Осень неизлечимо болела. Дождепад умер. Я не скорбел и не злорадствовал. Принимал как должное. Пейзаж за окном прояснился. Благозвучная Тишина села королевский трон и только металлический товарищ без устали играл на органе рельс. Проводница привычно и без особого энтузиазма предложила мне еще кофе.
Сказала у них юбилей и кофе сегодня бесплатное приложение к поездке. Горячий кофе в чашеобразной подарочной упаковке - отличное дополнение к нашей сказочной рыжей беседе. Чай и кофе – вечные спутники, изнуренного думами пассажира. Да я и не рассчитывал, что у них окажется пиратский ром, приторный кагор, крепкий херес, виски « Белая лошадь », первоклассный ликер, ароматный эль, белое вино « Молоко любимой женщины » и ледяной мартини. Даже ядреный дешевый вермут врятли есть в арсенале. Не удивлюсь если из спирта у них только
сок из клубничного варенья, опрометчиво оставленный на произвол судьбы где-нибудь возле холодильника и бродивший пару недель без присмотра. Моя простуженная мурена рассказывала о своих клоунадообразных мелких злоключениях и о своей преданной любви к птицам. Миниатюрная киви, болотный лунь, задумчивый дрозд, мимолетный клест и королек-педант… Рыжая ундина поглощала то ли георгиевскую, то ли винитскую жареную колбасу и запальчиво повествовала о крылатых зябликах. Вареная колбаса с пятипроцентным содержанием мяса! Ну, я бы, наверно, удивился, если бы здесь кормили браденгемской ветчиной. Ветер обрушивался на уставшее стекло и разбивался об него, разбивался, как отчаявшиеся спастись волны об сутулые скалы. Ветер – могучая выя Господа. Как доблестный сэр Персиваль склонялся перед королем Артуром, так и мы с ветром трепетно склонялись перед Богом. Он не зря свел меня с моей рыжей Артемидой. Думать, что это счастливая случайность было бы так же бессмысленно и нелепо, как если бы на острове Чатем в лесу Мотопоропоро росли бы итальянские тополя почтенного возраста и жили бы викинги, а не племя маори.
Желтовато – красные лилии на моем белом вязаном пледе подмигивали и улыбались. Мой плед – счастливчик! Ему выпало на долю покоиться на плечах моей волевой Савской царицы. Веки солнца поднимались. Светало. Я был в бездне, а бездна во мне. Эту рыжую бездну звали Тана.
…ту-дум-ту-дум…ту-дум-ту-дум…ту-дум-ту-дум…
     Всюду сквозила Божья воля. Мамона шептал. Я становился сильней, подавляя его влияние, сжигая его план в его же огне своей кротостью и смирением. Он лукаво спрашивал: « Откуда появился Бог? ».  Я громко, и в духе  пребывая, отвечал: « Был всегда! ».
      Железная гусеница мерно ту-дум-ту-думкала. Тана своим высоковольтным взглядом невесомо устремлялась ввысь как готическое сооружение эпохи позднего средневековья. Божий свет струился как вода из-под крана. Мы были каплями этой воды. Небесные занавески распахнулись. Мы ехали на поезде в бесконечность…

Пятница. На будильнике 00.30. Большой коричневый дом о Остине, укутанный
ползучим клематисом.

    « Это случилось два года назад летней августовской ночью на поезде в бесконечность… ».
- Питер, нет! Только не это!
-…что?
-…я слышала эту историю уже тысячу раз. Давай спать…
- Но…
    Первый пятнышки звездной пыли выступали под покровом ясных небес. Они озаряли собой окрестные просторы дремлющей долины, они украшали мгновения, которые не повторятся никогда.
-…все же нужно было посадить их раньше.
-…этим ты не продлил бы им жизнь. – категоричность в голосе жены раздражала.
-…ну и почему же?.. – спросил я с явным интересом и глубокой заинтересованностью.
-…маки цветут всего три дня, а потом бесследно уходят в прошлое. – пояснила Тана, поудобней устроившись на моем плече.
-…и откуда ты у меня такая умная?..
-…из университета! – сказала она, улыбнувшись гордой улыбкой.
-…ах, вот оно что!.. а я то думал ты от природы червь…
-…сам ты червь! Сороконож! Жуткий, страшно надоедливый, скользкий и упрямый!
Прямо универсальный червяк!
-…ну, спасибо тебе утешила в трудную минуту, поддержала добрым словом…
-…сам напросился, остряк!..
-…спи.

    
 
                Конец.
              Автор, которого в целях искоренение
           обезьяноподражательства в литературе хотел бы
        указать, что понятие « Конец »
              являет собой принципиально бесполезный член
           рассказно - повествовательного организма.