Крестоносец

Мы искали дорогу в Эдем наощупь––это, можно сказать, нелегко,
И, хотя ходят сказки о цыганских кибитках, им, наверное, до нас далеко.
По дороге двигались немыслимым строем из бесчисленных транспортных средств––
Надвигалась эпоха непростых движений, ещё больших, чем был наш переезд.
В закоулках мышленья зарыв былое, так, как в грунт зарывают гробы,
На слонах, мотоциклах да собачьих упряжках шли на поиски грядущей судьбы
И харкали в выкрики косматых пророков, но из тех, кто не верил волхву,
Много было таких, кто оборвались в пропасть и завязли в крокодиловом рву.
Я не помню, как вышло, отстал от строя, запетляв в паутине путей––
Ощутил вдруг тревогу в недостатке защиты от безмолвия зловещих степей.
Ведь сильны мы только оттого, что нас много; и когда вдруг в одну из ночей
Наступает минута нежеланных мыслей, все услышать жаждут чьих-то речей.
Для поклонников рваной и жёсткой рифмы недостаточно строк про любовь.
Так и мне не хватало твёрдой веры во что-то в марафонах безликих часов.
Распрямлялись вмятины под срезами тени, изгибались дугою углы,
По дороге скользили, будоража нервы, обесцвеченные блики луны.
Я бежал без оглядки в сырое утро, я до полика выжал педаль.
Безнадёжность умеет подгонять лучше плётки, даже если просто скинет вуаль;
Безнадёжность, сквозь тонкий налёт оптимизма разбивавшая лоб молотком
И кормящая культы молодых религий, говорящих нам, что все мы умрём.

Я был вовсе не первым, кто в тесто мыслей замесил горький дёготь тоски
Потому, что так было и, наверно, так будет, как бы ни были крепки кулаки.
И теряли многие скупую надежду, но лишь тронулись с проклятых мест,
Приходило время ключевых решений, и любой из нас нёс дальше свой крест.
А на небе багровый нарыв заката жёг следы той надежды скупой;
В придорожных канавах переросший репейник––тяжело пройти рубеж нулевой.
Всё желанье двигаться осыпалось пеплом и осело в горячий асфальт,
Но я справился с этим ––я залил бензина полный бак и выжал скорость опять.

Сквозь чистилище этих дорожных терний нелегко искать будущий дом.
Горизонт придвигался непонятной фигурой––злобной помесью овала с углом…
Через десять тысяч километров пробега моя воля была на краю;
Но, хотя было поздно, и сгорел глушитель, я почувствовал, что снова в строю.