Расстрелянный Новочеркасск

Над столицей казачества взрывы,
Над столицей казачества дым.
И гудки паровозные взвыли,
По старым  и молодым.

Постреляли всех без разбора,
Пули-дуры плюет пулемет.
Вон мой друг упал у забора,
Он здесь где-то рядом живет.

Я со знаменем, прячась за древко,
Продолжаю упрямо идти,
И шатаюсь как пьяная девка,
Но назад уже нет пути.

Страха нет, одно лишь отчаянье,
И все реже, и реже толпа,
Вот и я, споткнулся нечаянно,
И, со вздохом, навзничь упал.

Но не умер, я чувствую это,
Шевельнуться нет просто сил.
Ах, какое горячее лето:
Солнце, небо -  бездонная синь.

Первая пуля прошла на вылет,
В сердце вторая вошла в окурат.
Ах, какими наивными были,
Те, что рядом со мной лежат.

Размечтались они о свободе,
О зарплате за двести рублей.
Хотели масла дешевле, вроде,
Да хлеба вдоволь, без очередей.

А в итоге – «враги народа».
Всех положили наперечет.
На фронте бились они за свободу,
Медалей куча, - но, то не в счет.

А теперь вот лежат на асфальте,
В глупых позах рядом со мной.
Вы, свинцовые пчелы не жальте,
Как мне хочется к маме домой.

А потом меня сильно, ногами
Попинали, что бы узнать, 
От чего мы стали "врагами"?
Кто зачинщик?  мать – пере мать.

Но не смог даже рта я открыть,
Видно был я уже не живой.
А над хутором пыльным стоит
Оглушительный бабий вой.
 
Видел я, как меня поднимали,
Волокли, как засунули в бак,
Кровь мою с асфальта смывали,
Видел все, но подняться - никак.

В грузовик меня силою бросили,
Но не больно мне, я молчу,
И в вонючую яму, у просеки,
Сверху кубарем я лечу.

Я все вижу и все понимаю,
Мне подняться бы, убежать,
А я в яме, мертвецов обнимая,
Продолжаю спокойно лежать.

В чью-то жуткую с прахом могилу,
Молча, бросили и ушли.
И совсем уж подняться не в силах,
Когда трактором загребли.
            
Средь живых вы меня не ищите,
Не сбивай мама ноги в мозоли.
И напрасно меня вы не ждите,
Я у старой могилы в неволе.

Откопайте меня, я ведь рядом,
Упокойте мятежную душу,
Я здесь громко кричу за оградой,
Я законов уже не нарушу.

Схороните меня по обычаю,
Убиенную душу отпойте.
И устройте могилу мне личную,
Окровавленным флагом накройте.

Расстреляли меня изуверски,
Приказали об этом молчать.
Я про казни их страшные, зверские,
Продолжаю в могиле кричать.

Но никто, почему-то не слышит,
Я уж горло до дыр прокричал,
А тот рядом, он хоть и не дышит,
Меня молча, во всем поддержал.

Как же нагло меня оболгали,
Истерзали душу до дыр,
Окровавленными сапогами,
С упоением, били под дых.

Да, вы тело мое закопали,
Но душа то моя жива,
Я железом в ней дыры склепаю,
И останусь здесь среди вас.

Опущусь я на дно отчаянья,
Где печаль со скорбью живут,
Горе с бедой нальют чаю мне,
Зло и подлость яду плеснут.

Я стерплю и как бы в смирении,
Пережду до сороковин,
Лишь с одним большим намерением -
К вам явиться на дату помин.

Вы на поминках веселитесь,
Водка горькая льется рекой,
Никого, ничего не боитесь.
Вы в угаре от жизни такой.

А когда утихнет попойка,
Расползется пьяная мразь-
По диванам, перинам, по койкам, 
От блевотины с храпом давясь.

Появлюсь я в их сновидениях,
Изнутри железом звеня,
В изуродованном приведении,
Не узнать будет трудно меня.

Задрожат их заблудшие души,
Перепачканные в крови,
Побелеют до кончиков уши,
И заерзает нерв у брови.

Заколотится бешено сердце,
В перепуганных на смерть телах,
К горлу ком подойдет жгучим перцем,
Крупным потом выступит страх.

Я заставлю раскаяться грешных,
Отвращу их от жутких идей.
Не вернуть только дней моих прежних,
Не вернуть убиенных людей.

Расстреляли меня, растерзали,
Очень страшный для них я враг.
И родным моим не сказали,
Где покоится грешный мой прах.

Отведите могилу мне личную,
Больно давит в бок чужой гроб.
Напишите надпись обычную:
«Здесь покоится божий холоп».

Успокойте вы душу не тленную,
Схороните вы тело мое.
И я мирно уйду во вселенную,
Оставляя живым бытие.