Буковски в переводах С. Беньяминова

http://www.stihi.ru/avtor/sibjn

придурки и дебилы всегда любили меня
в поисках работы
фабричные
зоопарк
история одного упрямого сукина сына
письмо издалека
суицидный малый
дёрнешь верёвочку – кукла движется
слава-любовь-смерть
час тридцать – шесть утра
мама


ПРИУДРКИ И ДЕБИЛЫ ВСЕГДА ЛЮБИЛИ МЕНЯ

и в младших классах,
и в старших,
и в колледже;
отверженные
всегда тянулись ко мне:
однорукие,
эпилептики,
с бельмом на глазу,
уродцы,
трусы,
мизантропы,
убийцы
и воры;
всегда:
и в работе,
и в безделье,
я притягиваю отверженных;
они тут же находят меня
и - прилипают;
вот и этот сразу
отыскал меня;
он толкает вокруг
тележку, полную дряни:
мятые жестянки,
шнурки для ботинок,
пустые пакеты,
молочные картонки,
старые газеты,
огрызки карандашей...
"эй, приятель, как дела?.."
я останавливаюсь,
и мы толкуем с минуту;
затем я прощаюсь,
но он следует за мной
мимо пивных,
мимо борделей...
"держи меня в курсе, друг!
держи меня в курсе...
я должен знать,
что творится вокруг";
это - новенький;
никогда не видел,
чтобы он заговаривал
с другими;
тележка гремит на ухабе,
и что-то катится вниз;
пока он подбирает,
я заскакиваю в дверь
зелёного отеля на углу,
пересекаю холл,
выхожу через заднюю дверь,
и тут:
с абсолютным блаженством
оправляется кошка
и - ухмыляется.


В ПОИСКАХ РАБОТЫ

Это был бар "Филлис", и бармен спросил:
- Чего?..
И я сказал:
- Налей мне кружку, Джим,
мне надо успокоить нервы,
думаю подыскать себе работу.
- Ты?.. Работу?
- Да, Джим, я видел кое-что в газете -
опыт необязателен.
И он сказал:
- Чёрт, но ты ведь не хочешь работать.
И я сказал:
- Чёрт, нет, но мне нужны деньги...
И я допил пиво,
и сел в автобус, и следил за номерами,
и вскоре номера приблизились,
и вот уже - нужный мне,
и я дёрнул тросик, и автобус остановился,
и я сошёл.
Это было здоровенное здание из жести,
и скользящая дверь застряла от грязи,
я сдвинул её и вошёл внутрь,
и тут не было пола, а был тот же грунт,
бугристый, сырой и зловонный,
и слышен был скрежет,
как будто что-то распиливали надвое,
и что-то сверлили, и было темно,
и люди сновали на перекладинах сверху,
и люди толкали вагонетки внизу,
и люди производили что-то у машин,
и сверкали молнии, и раздавался гром;
и вдруг возник, покачиваясь, огненный ковш,
он ревел и клокотал пламенем,
он свисал на цепи и шёл прямо на меня,
и кто-то заорал: "Эй, берегись!",
и я пригнулся, чуя,
как жар пронёсся надо мной,
и кто-то спросил: "Чего тебе?",
и я сказал:
"ГДЕ ТУТ БЛИЖАЙШИЙ СОРТИР?",
и мне показали,
и я зашёл,
затем вышел и увидел силуэты людей,
снующих в огне и грохоте,
и я направился к двери, вышел на воздух,
сел в автобус, вернулся в бар
и заказал ещё одну кружку,
и Джим спросил:
- Что случилось?
И я ответил:
- Меня не взяли, Джим.
И тут вошла эта самая проститутка и села,
и каждый пялился на неё,
она выглядела роскошно, и помню:
впервые в жизни я чуть не возжелал
иметь вагину и клитор вместо того,
что у меня имеется, но дня через 2 или 3
я пришёл в себя и стал снова читать
рабочие объявления.


ФАБРИЧНЫЕ

Они непрерывно хохочут.
Даже когда доска
упадёт им на голову
или расквасит рожу,
они продолжают хохотать;
даже когда глаза
мертвецки тускнеют
от плохого освещения,
они всё ещё хохочут.
Преждевременно
состарившиеся
и сморщенные,
они подшучивают над этим:
тот, кто выглядит под 60,
скажет: "Мне - 32...",
и - все хохочут.
Иногда
они выходят наружу
проветриться,
но неизменно
возвращаются обратно,
влача свои
добровольные цепи.
Даже снаружи,
среди вольной публики,
они продолжают хохотать
и плетутся, как безумные,
прихрамывающей походкой.
Снаружи
они пересчитают медяки,
поторгуются,
пожуют хлебушек, поспят,
глянут на будильник
и - возвращаются.
Иногда,
в своём заключении,
они становятся
даже серьёзными,
когда говорят о том,
что - СНАРУЖИ,
как было бы ужасно,
если бы их
не впустили обратно
и они навечно
остались бы СНАРУЖИ.
Им тепло,
они слегка потеют,
но работают
без устали и прилежно;
они работают
так старательно,
что нервы начинают
плясать и возмущаться;
но чаще всего
они получают похвалу тех,
кто выдвинулся среди них
и вознёсся наверх;
и вот, выдвиженцы следят
за теми, немногими,
кто снижает темп,
проявляет халатность
или симулирует болезнь,
желая передохнуть
(отдых надо заслужить,
чтобы окрепнуть
для ещё более
тщательной работы).

Иногда
кто-нибудь умирает
или сходит с ума,
и тогда СНАРУЖИ
вступает новый
и получает возможность
добиться успеха.

Я был там много лет.
Вначале я считал труд
монотонным
и даже нелепым,
но сейчас
я нахожу в нём смысл;
и безликие рабочие,
я полагаю, не так уж
уродливы, и безглазые,
я знаю, могут видеть
и выполнять работу.
Женщины часто - лучшие,
прирождённые труженицы;
с некоторыми из них
я переспал в часы отдыха;
вначале
они показались мне самками
человекообразных обезьян,
но позже, исследуя,
я убедился,
что они такие же живые
и реальные существа,
как я сам.

В прошлую смену
ушёл на пенсию
старый рабочий,
седой и ослепший,
ставший бесполезным,
ушёл - НАРУЖУ.

- Речь! Речь! - потребовали мы.

- Это был ад! - произнёс он.

И мы захохотали,
все 4000 из нас:
он сохранил
свой юмор
до конца.


ЗООПАРК

Слоны усталы и покрыты коркой грязи,
носороги - неподвижны,
зебры, как мёртвые стебли,
львы не рычат,
львы - апатичны,
стервятники перекормлены,
крокодилы - неподвижны,
и тут же - странного вида обезьяны,
забыл название,
самец наверху, на перекладине,
оседлал самку, отработал
и повалился на спину, ухмыляясь;
и я сказал подруге:
- Наконец-то, что-то случилось,
теперь мы можем уйти.

Возвратившись домой,
мы продолжили разговор:
- Зоопарк - очень печальное место, -
сказал я, раздеваясь.
- Только те две обезьяны
показались мне счастливыми, -
раздеваясь, сказала она.
- Ты заметила выражение лица у самца? -
спросил я.
- Ты выглядишь точно так же после этого, -
сказала она.

Позже я увидел в зеркале
странного вида обезьяну
и подумал: интересно,
как это происходит
у носорогов и слонов.

Нам надо сходить в зоопарк
снова.


ИСТОРИЯ ОДНОГО УПРЯМОГО СУКИНА СЫНА

он подошёл к моим дверям однажды вечером,
мокрый, худой, побитый и терроризированный,
белый, косоглазый, бесхвостый кот.
я впустил его, накормил и он остался,
поверил в меня, пока однажды мой друг,
подъезжая к дому, не переехал его.
я отнёс к ветеринару то, что осталось от него:
"не много шансов... дайте ему эти таблетки...
позвоночник его раздавлен, он был сломлен и раньше,
но как-то сросся, даже если он выживет,
он не сможет передвигаться, взгляните на этот снимок:
в него стреляли, дробь ещё внутри,
ему также отрубили хвост..."

я принёс его обратно, было жаркое лето,
одно из самых жарких за много декад,
я положил его на пол, в ванной,
дал ему воды и таблеток,
он не притронулся ни к воде, ни к еде,
я смочил палец в воде и увлажнил ему рот,
и стал убеждать его, я никуда не выходил,
я сидел в ванной и беседовал с ним,
и осторожно гладил его, и он в ответ смотрел на меня
своими бледно-голубыми раскосыми глазами.
прошло немало дней прежде, чем он двинулся
в первый раз:
загребая передними лапами (задние не сгибались),
дополз до кошачьего ящика и взобрался на него;
это было, как трубный звук, возвестивший здесь,
в ванной, и по всему городу о скорой победе;
этот кот стал мне близким - я страдал вместе с ним,
не так, чтоб уж очень, но достаточно...

как-то утром он проснулся, встал на ноги, упал
и посмотрел на меня вопросительно.

"попробуй ещё! - сказал я ему. - у тебя получится".

он снова встал, затем упал, встал, упал
и, наконец, ступил несколько шагов,
шатаясь, словно пьяный,
задние ноги отказывались служить,
и он снова падал, отдыхал и снова вставал...

остальное вы знаете: сейчас он лучше,
чем когда-либо, косоглазый, почти беззубый,
но грация - вернулась и этот особый взгляд,
который никогда не исчезал...

и сейчас, когда иногда у меня берут интервью
и спрашивают о жизни, о литературе, я напиваюсь
и, приподняв моего косоглазого, перееханного,
простреленного, с отрубленным хвостом - кота,
говорю: "взгляните, взгляните на это!"

но они не понимают и продолжают спрашивать:
"вы говорите - на вас повлиял Селин?"

"нет!" - я приподнимаю кота - "вот это, это!
то, что случилось с ним, с ним!"

я встряхиваю кота и поднимаю его вверх
в пьяной, прокуренной комнате,
он спокоен, он понимает...

и на этом интервью заканчивается,
хотя я всё-таки горд, когда позже вижу фотографию:
вот - я и вот - мой кот, и мы сфотографированы вместе.

он также знает, что всё это - вздор,
но тем не менее это как-то помогает.


ПИСЬМО ИЗДАЛЕКА

она прислала мне письмо
из маленькой комнаты у Сены.
она написала, что ходит
в танцевальный класс,
что встаёт в 5 утра
и пишет стихи или картины,
и когда ей хочется плакать,
она уходит на свою любимую
скамейку у Сены.

её книга "Песни"
появится осенью.

я не знал, что ответить ей,
но всё же написал,
чтобы она вырвала больной зуб
и была осторожней
с любовником-французом.

я прислонил её фото к радио,
возле вентилятора,
и оно шевелилось,
как живое.

я сидел и смотрел на него,
пока не выкурил оставшихся
5 или 6 сигарет.

затем я встал
и отправился спать.


СУИЦИДНЫЙ МАЛЫЙ

я выбирал
самые худшие бары,
надеясь быть убитым,
но всё, что я мог сделать -
это напиться
снова.
хуже того, кончалось тем,
что клиенты бара
начинали мне
симпатизировать.
итак, с одной стороны,
я пытаюсь уйти в небытие,
с другой – меня беспрерывно
угощают выпивкой
в то время,
как где-то в другом месте,
какой-то несчастный
сукин сын
лежит на больничной койке,
весь утыканный трубками,
и отчаянно борется
за жизнь.
никто не хотел
помочь мне
умереть,
в то время, как бесплатная
выпивка поступала
одна за другой,
несмотря на то,
что последующий день
ожидал меня
со своими стальными щипцами,
своим безразличием,
своей отвратительной
безликостью.
смерть не всегда спешит,
когда вы зовёте её,
даже если вы призываете её
из сияющего замка
или с океанского лайнера,
или из наилучшего в мире бара
(или наихудшего).
такого рода дерзость
заставляет богов
сомневаться
и откладывать срок.
спросите у меня,
семидесятидвухлетнего.


ДЁРНЕШЬ ВЕРЁВОЧКУ – КУКЛА ДВИЖЕТСЯ

каждый должен понимать,
что всё может быстро исчезнуть:
кошка, женщина, работа,
передние шины,
кровать, стены, комната;
всё необходимое,
включая любовь,
покоится на песке;
и любое данное явление,
неважно насколько безотносительно:
смерть юноши в Гонконге
или метель в Омахе -
может привести вас к погибели;
весь ваш фарфор вдруг грохнется
о кухонный пол,
и войдёт ваша подруга,
и вы стоите, пьяный,
посреди всего этого,
и она спросит:
боже мой, что случилось?
и вы ответите:
я не знаю,
я не знаю...

СЛАВА-ЛЮБОВЬ-СМЕРТЬ

она сидит за моим окном,
как старая торговка на базаре;
она сидит и следит за мной,
и нервно потеет
сквозь сетку, туман и собачий лай,
пока внезапно
я не прихлопну её газетой,
как прихлопывают муху;
и тогда раздаётся вопль
над этим тусклым городом,
и вот её - нет.

лучший способ окончить
стихотворение
подобного рода -
это внезапно
замолчать.


ЧАС ТРИДЦАТЬ – ШЕСТЬ УТРА

иногда я смеюсь, когда представляю,
скажем,
Селина за печатной машинкой
или Достоевского,..
или Гамсуна...
обычные люди с ногами, ушами, глазами,
обычные люди с волосами на головах,
сидящие здесь, печатая слова,
испытывая в то же время трудности в жизни,
будучи в то же время озадачены почти до безумия.

Достоевский встаёт,
уходит в нужник,
возвращается,
выпивает стакан молока и думает
о казино
и рулетке.

Селин останавливается, встаёт, подходит к окну,
смотрит во двор, думает о пациенте,
который скончался сегодня,
больше не надо делать визиты к нему.
- когда я видел его в последний раз,
он уплатил по счёту;
это те, кто не оплачивают свои счета,
живут и живут.
Селин идёт обратно, садится
за машинку,
он неподвижен добрых пару минут,
затем начинает печатать.

Гамсун стоит над машинкой, размышляя:
любопытно, поверят ли они всему тому,
что я здесь написал?
он садится и начинает печатать.
он не знает, что такое бесплодие:
он, изобильный сукин сын,
почти так же чертовски ослепителен,
как солнце.
он печатает дальше.

и я смеюсь
в пределах
этих глухих стен,
этих грязных жёлтых и синих стен;
мой белый кот уснул на столе,
спрятав глаза от лампы.

он не один в этой ночи
а также
и я.


МАМА

вот я лежу в земле, мой рот открыт,
и я не могу даже вымолвить "мама",
и пёс, пробегая мимо, остановился
и мочится на моё надгробие;
я вижу всё, кроме солнца,
и мой костюм плохо выглядит,
и вчера остаток моей левой руки
почти исчез,
осталось нечто похожее
на лиру без струн.

по крайней мере, пьяница
с сигаретой в кровати
может привлечь
5 пожарных машин
и 33 человека.

я же не могу и шевельнуться.

к тому же, P. S. - Гектор Ричмонд,
в соседней могиле, скучает только
по музыке Моцарта и тянучкам.

я - в очень плохой компании.