Сильвия Плат В гипсе. In Plaster by Sylvia Plath

In Plaster (by Sylvia Plath)

I shall never get out of this! There are two of me now:
This new absolutely white person and the old yellow one,
And the white person is certainly the superior one.
She doesn't need food, she is one of the real saints.
At the beginning I hated her, she had no personality --
She lay in bed with me like a dead body
And I was scared, because she was shaped just the way I was

Only much whiter and unbreakable and with no complaints.
I couldn't sleep for a week, she was so cold.
I blamed her for everything, but she didn't answer.
I couldn't understand her stupid behavior!
When I hit her she held still, like a true pacifist.
Then I realized what she wanted was for me to love her:
She began to warm up, and I saw her advantages.

Without me, she wouldn't exist, so of course she was grateful.
I gave her a soul, I bloomed out of her as a rose
Blooms out of a vase of not very valuable porcelain,
And it was I who attracted everybody's attention,
Not her whiteness and beauty, as I had at first supposed.
I patronized her a little, and she lapped it up --
You could tell almost at once she had a slave mentality.

I didn't mind her waiting on me, and she adored it.
In the morning she woke me early, reflecting the sun
From her amazingly white torso, and I couldn't help but notice
Her tidiness and her calmness and her patience:
She humored my weakness like the best of nurses,
Holding my bones in place so they would mend properly.
In time our relationship grew more intense.

She stopped fitting me so closely and seemed offish.
I felt her criticizing me in spite of herself,
As if my habits offended her in some way.
She let in the drafts and became more and more absent-minded.
And my skin itched and flaked away in soft pieces
Simply because she looked after me so badly.
Then I saw what the trouble was: she thought she was immortal.

She wanted to leave me, she thought she was superior,
And I'd been keeping her in the dark, and she was resentful --
Wasting her days waiting on a half-corpse!
And secretly she began to hope I'd die.
Then she could cover my mouth and eyes, cover me entirely,
And wear my painted face the way a mummy-case
Wears the face of a pharaoh, though it's made of mud and water.

I wasn't in any position to get rid of her.
She'd supported me for so long I was quite limp --
I had forgotten how to walk or sit,
So I was careful not to upset her in any way
Or brag ahead of time how I'd avenge myself.
Living with her was like living with my own coffin:
Yet I still depended on her, though I did it regretfully.

I used to think we might make a go of it together --
After all, it was a kind of marriage, being so close.
Now I see it must be one or the other of us.
She may be a saint, and I may be ugly and hairy,
But she'll soon find out that that doesn't matter a bit.
I'm collecting my strength; one day I shall manage without her,
And she'll perish with emptiness then, and begin to miss me.

Сильвия Плат. В гипсе.
Мне никогда не совладать с собою,
Точней двоим, где обе – это я,
Не стать одной. Безмолвной белизною
Одна горит, - другая как змея
Желтеет молча, мертвенною кожей.
Как я молчать хотела бы о ней.
Едва взглянув, я замечаю все же,
Что белая сильней и холодней.
Она ни сна не требует, ни пищи
Подобная святым, чей жребий скуп.
Ни слова, ни тепла она не взыщет,
Со мной в постели мой же бледный труп, -
Она лежит. И ненавидеть тело
Безликое сперва заставил страх
И в тишине я видеть не хотела
Подобие свое в своих руках.
Тогда зима все набирала силу,
И я была неделями без сна
И белая, сулившая могилу
Вторая я немела холодна.
Тогда за все на свете обвиняла
Я двойника, и вновь она молчит.
Я  в гневе не могла  понять  сначала
Её слепой послушный монолит,
Что отвечал одним непротивленьем
 На каждый крик и жар моей вражды,
И лишь тогда узнала я с волненьем,
В покорном двойнике любви следы.
Она теплела, после со сближеньем
 Я пожинала радости плоды.
Вторая я была и тем прекрасна,
Что без меня её и вовсе нет.
Ведь я сама дала ей душу властно,
Сама взрастила чистый этот цвет.
Я создала изысканную вазу
Цветку души, футляр из хрусталя.
Из хрупкой белизны, что льстила глазу,
Но берегла и грела как земля.
Но, ни одна лишь белизна и прелесть,
Которыми и я порой цвела
Была она, и а мысли в сердце въелись,
Что я себя творенью отдала.
Я не сопротивлялась, с ней сливаясь,
И обожала белая меня
И много раньше утром  пробуждаясь,
Вновь отражала солнца луч, звеня
Прекрасным  торсом безупречно гладким.
А я глядела вновь со стороны,
С подругою своей играя в прятки.
Она мои подсвечивала сны
И делала веселым пробужденье
Как верная сиделка и сестра,
Храня усердно кости от движенья,
Но вскоре утомила нас игра.
Сестра меня уже едва питала
Корила чаше, строже и смелей.
Когда моя повадка обижала
Ее, мне становилось тяжко с ней.
Зудела и отслаивалась кожа.
Подруга стала снова холодна,
Меня своей заботой не тревожа,
Решила, что бессмертной создана.
И гордая, меня решив покинуть,
За то, что трачу дни ее во тьме,
Надеялась, что мне придется сгинуть.
Тогда она глаза закроет мне,
И рот забьет, и станет восхищенно
Лицо мое носить, как саркофаг
И мумия обличье фараона
Хранят во прахе, точно жизни знак.
Но я не собиралась дать ей воли.
Была сестра со мною так давно,
Что без нее, уже забыв о боли
Идти я не смогла бы все равно.
Её напрасно огорчить страшилась,
Пускай себе за это буду мстить.
В ней,как в гробу уютном, я укрылась,
Жалея, что о ней не позабыть.
Я думала, мы совладаем с этим,
Близки как два супруга столько дней,
И расставаньем мы черту разметим,
Ту грань меж «больно» и «ещё больней».
Я чувствую, грядущие печали.
Должна остаться лишь одна из нас.
Я стану вновь, какой была вначале
И одинокий близок этот час.
Пускай она – святоша, я – неряха,
Но я сумею узы разорвать.
Ей стать лишь пустотой, - сестрою страха,
Чтоб о своей утрате горевать.


 II

Как быть теперь? Со мною две меня:
Одна – желтее смерти, а другая,
Как чистый снег сияет в свете дня,
Надломленную жизнь превозмогая.

Она всего   и тверже и сильней
Что знала я. Она – святая в теле
Моем, увы, еды не надо ей,
Она – мой бледный труп со мной в постели.

Мной страх владел, но ненависть лгала,
Когда я в тайне двойника во всем винила,
Боролась с нею, не скрывая зла.
Меня её смиренье возмутило.

А ведь она любви моей ждала.
Моя тюрьма – она меня терпела.
И я сестру в сопернице нашла.
Слилось со мной её немое тело.

Тогда зима бессонная пришла,
И время никуда не торопилось,
Вторая я казалась мне мила
Тем, что во мне однажды воплотилась.

Я создала футляр из хрусталя,
Цветку души - изысканную вазу.
Из хрупкой белизны, что льстила глазу,
Но берегла и грела как земля.

Неочернимо, истинно бела.
Я в ней с собою находила сходство.
 Она такой чудесною была,
Что это ей пристало первородство.

Я радостно теперь сливаясь с ней,
Купалась в бесконечном обожанье.
Ведь не было подруги мне родней.
В постылом находила я лежании

Свободу, если солнце на заре
Она блестящим торсом отражала.
Подобная сиделке и сестре
Меня покоем теплым ублажала.

Но вскоре эта дружба умерла.
Сестра меня уже едва питала,
Бранила чаще, меньше берегла.
Нежданно я сама помехой стала.

И так однажды боль пришла опять.
И белизны былой померкла сила.
Сестра меня решилась обвинять.
Она себя бессметной возомнила.

И молча смерти стала ждать моей,
Я стала мертвой, ей ненужной кожей.
Впитать мечтала дух живой скорей,
Остаться навсегда со мною схожей.

Чтобы лицо тогда мое украсть,
Как мумия в прекрасном саркофаге
Крадет улыбку, точно жизни масть,
Чужую жизнь без воздуха и влаги.

Но как могла её с себя сорвать?
Чужую, что милее плоти стала.
как без нее одна сумею встать?
Она свободой немощь подменяла.

Я плакала. Мне расставаться с ней
Ещё больней, чем было с ней сродниться.
Но дни уже тянулись все длинней,
И снова, снова звали измениться.

Прощай сестра, я остаюсь одна
И долго буду мстить себе некстати
За эту слабость. Мне – моя вина.
Тебе же – только слезы об утрате.