***

                ХРОНИКА ОДНОГО СЛУЧАЯ.
                (документальная)
               

Мне нравился этот мир. Он был привычен, спокоен и на его сочных красках приятно отдыхали глаза – даже за автобусными стеклами он был осязаем до запахов. Из положенных двух часов в пути прошло всего лишь около получаса, как вдруг у меня возникло странное и очень устойчивое ощущение, что мне пора выходить. Я посмотрел вокруг, на остальных пассажиров – похоже, что никто ничем похожим озадачен не был – а уже в следующий миг окна в автобусе помутнели до непрозрачности, и желание выйти, из  неясного ощущения переросло в осознанную необходимость. Я поднялся и подошёл к двери – к моему удивлению, водитель, ни о чём не спрашивая, молча остановил автобус – дверные створки разошлись в стороны, и я вышел.
Какое-то время я стоял не двигаясь, лишь провожая взглядом уходящий автобус – до тех пор, пока его ещё можно было хоть как-то различить… А потом я очень осторожно осмотрелся, и потихонечку пошёл по тротуару прочь от остановки, пытаясь на ходу как-то сосредоточиться и понять, что же такое со мной произошло.
Мир, в котором я оказался, был другим. Он был почти совсем такой же, как мой, с такими же домами, улицами, людьми, но в нём, как будто не хватало света, и из-за этого все краски в нём были блеклы до невозможности – это очень плохо действовало на меня, я чувствовал себя неуверенным, едва ли не подавленным, и к тому же одно, очень явное отличие, в этом мире всё-таки было.
В нём постоянно – из ниоткуда, прямо в воздухе – возникали какие-то экраны в виде прозрачных кубов, в которых появлялись непонятные образы – от этих кубов-экранов шли шнуры, иногда к какому-нибудь человеку, а иногда они тянулись так далеко, что не видно было конца… В них самих, страшного, вроде бы, ничего не было, но мне всё равно стало не по себе, и единственное, о чём я мог думать – это о том, что мне нужно постараться ничем не выделяться, что нужно быть как можно незаметнее…
Так я и шёл, старательно приглядываясь ко всему, что происходило вокруг, и инстинктивно прижимаясь к краю тротуара, - и в этот момент мимо меня, жавшегося, проходила девушка, и едва она поравнялась со мной, как это самое выскочило из-за её спины – оно было большое, кубическое, тёмно-сине-прозрачное и казалось тяжёлым, как квадратная газовая плита, если бы газовые плиты могли быть совсем квадратными. И в этом кубе вдруг появилась она. То есть, она продолжала стоять, где стояла, но там тоже была она, вернее – её лицо. Куб на мгновение завис над её головой, словно размышляя, куда ему двинуться дальше, и вдруг очутился передо мной – моментально и сразу – прямо на уровне взгляда. Я во все глаза смотрел на это её лицо в кубе, и мне показалось, что оно чем-то неуловимо отличается, что в нём как будто чего-то больше, а потом мне вдруг так отчётливо увиделось в нём столько ясности, столько осмысленности в глазах, столько какой-то – немыслимой совершенно – чистоты во взгляде, столько готовности к пониманию, что меня, словно мощным биомагнитом потянуло к этому кубу, и я уже поднял руки, чтобы прикоснуться к нему – как вдруг он, с лёгкостью воздушного змея, взвился куда-то в небо, и тут же вниз -  и как ничего и не было…
- Ну, - улыбнувшись лишь уголками губ, сказала девушка, - и что это всё значит?..
Если бы не этот её намёк на улыбку, я бы, наверное, полностью окаменел от её вопроса, а так - какая-то часть меня всё-таки пыталась рассуждать, и даже вроде как логически мыслить, причём, достаточно многопланово. Я стоял и понимал сразу несколько вещей: что с моей неприметностью покончено, что этого уже не изменить и что теперь мне нужно ожидать неизвестно чего в этом пугающем и непонятном мне мире; что моя реакция на этот её странный куб была совсем не такой, как это у них здесь, видимо, было принято; что если она всё-таки – пусть чуть-чуть – улыбается, то, может быть, хоть какие-нибудь шансы выпутаться из всего этого, у меня всё ещё остаются…
- Ну, я… смотрел просто… - чувствуя всю неубедительность своего ответа, более-менее внятно выговорил я, и для наглядности показал поднятыми на уровне головы руками что-то такое – круглое вроде, но как бы квадратное…
- Я понимаю, - явная ирония в её голосе подсказывала мне, что радоваться обретённому пониманию несколько ещё рановато, - я спрашиваю, как это понимать?..
Даже в самом спокойном и уравновешенном состоянии мне никогда не удавалось справиться с алогизмом женского мышления – о чём было говорить теперь… «Пытать тебя будут, - без всяких церемоний влетела в голову совершенно шальная какая-то мысль, - угу. Калёным железом в тебя будут тычить, пока ты, сволочь такая, не объяснишь досконально, как тебя надо понимать… » От таких перспектив у меня в голове совсем уже всё спуталось, и я и сам перестал уже себя понимать, и ничего не мог ни сказать, ни сообразить, и лишь молча потащил из кармана пачку сигарет – хоть покурить напоследок…
- Дай посмотреть, - хотя её протянутая рука ясно указывала на неизбежность моего подчинения, что-то в её голосе говорило о том, что ей действительно нужно было посмотреть на эту мою пачку сигарет – но, всё-таки, я вытащил одну прежде, чем отдать…
- Это дешёвые, - зачем-то сообщил я девушке, хотел ещё добавить, что – зато единственные без отдушки – но удержался, прикурил, и делая вид, что совсем не обращаю внимания на то, как она рассматривает эту несчастную сигаретную пачку, стал украдкой наблюдать за выражением её лица. Ничего особенного оно не выражало – самое обычное выражение лица, какое бывает у человека, рассматривающего самую обычную ерунду.
- Я возьму? – скорее уведомила она, вытаскивая из пачки сигарету аккуратными и практически прозрачнолаковыми ноготками – и одна её рука уже возвращала мне рассмотренную и не вызвавшую никакого интереса пачку, а другая что-то активно переворачивала в висевшей у неё на плече дамской сумочке, отыскивая зажигалку.
А я – я же знал, как люди курят – я затянулся и ждал, чем всё это кончится. А она тоже – прикурила, затянулась и стала выпускать дым моментально распадающимися на ветру кольцами. «Слава Тебе, Господи, - благодарно взвыло во мне всё моё существо, - может быть, всё не так уж и плохо, и может быть, не всё ещё насовсем потеряно. Ведь не может же такого быть, чтобы в курящей женщине совсем не было ничего человеческого?.. Надо просто присмотреться повнимательней, тихонечко так, аккуратненько – может, я с перепугу просмотрел просто что-то важное…»
- Может, всё-таки, скажешь что-нибудь?.. – она действительно курила эту мою дешёвую сигарету, жадно и по-женски – очень красиво…
- Да скажу я, скажу, - заторопился я с заверениями, - вернее, нет, не скажу а… То есть, я бы сказал, что нужно сказать, если бы только знал это, или хоть бы понял как-нибудь…
А первострах, первокошмар этот, уже проходил как будто бы, и я почему-то подумал, что ей совсем никакого резона нет в том, чтобы со мной здесь прохлаждаться – не лето красное на улице пока ещё, а подошва на сапожках совсем тонкая, а модные стрижки, конечно же, никто не прячет под шапочками…
- Ну и откуда ты такой непонятливый взялся? – по красоте жеста можно было подумать, что она посадила цветок – розу какую-нибудь чумовую – а не окурок незагашенный бросила…
Зря я всё-таки перестал бояться. Я когда бояться перестаю, во мне всякое такое пробуждается – даже и не знаю, как назвать – внутренние резервы как будто бы, из тех, что всегда не к месту…
- Хорошо, - уверенно-серьёзным тоном сказал я, - правда в том, что я – землянин…
- Представь себе, я тоже, - не проявляя особого восторга по поводу моей очевидной банальности, призналась и она.
- Ну здравствуй, брат по разуму, - я до последнего старался удержаться в серьёзности, -  а то всё больше сестры по глупости…
Девушка хмыкнула – шутка действительно была заезженной, чтобы ожидать продолжительных восторгов – но я надеялся, что это хоть как-то разрядит ситуацию, и что, наконец, уже можно будет перейти к какому-то более-менее вразумительному диалогу, чтобы разобраться уже хоть сколько-нибудь в том, что происходит…
- И много их? – этот её вопрос вновь вышиб меня из уже наметившейся было колеи – я опять ничего не понимал, я опять запаниковал, я опять забоялся… Вновь враги хотели от меня информации, причём, опять непонятной, понятно было лишь, что они хотели знать сколько кого-то где-то, а я даже не мог предположить кого этих сколько, и кто оне такеи…
- Кого? – просто чтобы потянуть время переспросил я.
- Сестер, – и всё это так как-то мило, обаятельно, что я окончательно потерялся.
«Каких сестёр ей нужно, - лихорадочно пытался сообразить я, - родных у меня нет, может двоюродных? А может и троюродных? А может вообще всех, какие бывают?..»
- Каких? – попытался уточнить я, надеясь более на то, что во всех уголках вселенной должны быть какие-то последние трезвость рассудка и логика.
- По глупости, – продолжилась пытка невозмутимостью.
«Всё, - подумал я, - больше не могу. Теперь вот какие-то глупости… То чёрти что – что совсем понять нельзя, то сёстры какие-то, то глупости вот теперь – да хоть расстреляйте меня, нет – хоть застрелите меня насовсем, не знаю я никаких…»
- А как Вас зовут? – со вполне адекватным выражением лица поинтересовался я в следующее же мгновение.
- Вера, – спокойно и совершенно безо всякого напряжения ответила она.
- Редкое имя во все времена, - сказал я, чтобы не нести околесицу про Надежду, Любовь и… и, к тому же, это на самом деле было так, - понимаете, Вера, идиотизм – это не постоянное моё состояние, иногда я бываю вполне нормален, в общем-то…
- Рада слышать. – Вера в первый раз действительно улыбнулась, - а то я уже почти перестала надеяться…
Я опять вытащил сигареты – на этот раз она прикуривала от моей зажигалки, которую я по-джентльменски зажёг на чёртовом ветру с какого-нибудь сотого раза – мы курили, и мне определённо нравилось смотреть на неё – «Мне нравится, как Вы курите» - так и сказал я. В ответ она неопределённо передёрнула плечами в том смысле, что мне, мол, до лампочки, что тебе нравится, что тебе не нравится, да и сами лампочки до лампочки, и вообще…
- Ну, рассказывай, - лёгкая усталость, промелькнувшая в её голосе, лишь оттенила настойчивость, хотя, может быть, это была и не усталость вовсе, а просто ей начинало надоедать…
- А как Вы, всё-таки, поняли?.. – у меня были некоторые основания полагать, что мужская инициатива способна быстрее вывести на результат, и я надеялся, что…
- Сначала ты. 
В общем, зря я надеялся…
- Да мне и рассказывать-то почти нечего, - сказал я, - ехал я в автобусе…
- В каком? – перебила Вера.
- В междугородном…
- Ты уверен?
- Не совсем, может, в междугороднем?..
Её выдох был очень выразителен – это был выдох мастера, рассматривающего заготовку, которая хотя и подходит для задуманного, но сколько же над ней ещё предстоит потрудиться…
- Да уверен я, уверен. Сорок минут ехал, и – приехал вот…
- Где ты вышел?
- Пару остановок отсюда…
- Выпивал перед автобусом?.. Ну, ты же выпиваешь вообще?..
- Знаете, Вера, - наперекор всему сделался я удивительно благоразумным, - если Вам когда-нибудь захочется, и будет совсем не с кем – я составлю Вам компанию…
- В автобусе спал?.. 
Как будто бы я чем-то неодушевлённым таким был совсем, или, даже, как будто несуществующим чем-то, или, как будто бы я с деревцем каким-нибудь разговаривал: такое вот деревце – с глазками, ресничками, зубками, губками – ну не видит оно меня в упор, хоть наизнанку вывернись…
- Не спал я в автобусе, - возразил я и, привыкая уже несколько к неотвратимости новых вопросов, добавил, - и на автобусе не спал, и под автобусом…
- Ты меня радуешь…
 Эти искорки в глазах кого угодно задели бы за живое…
- Ну, а внутренне – что было? Может, ты мечтал о чём-нибудь? Фантазировал увлечённо? Или, такие как ты, в автобусах исключительно медитируют, тайно млея от музыки высших сфер?..
«Эмансипация… - подумал я, - это всё её тлетворное влияние на нежную женскую суть… Наверное, они скоро кусать нас начнут, прямо на улице и без предупреждения…»
- В окошко они обычно смотрят – тихо и беспретензионно, - сказал я, - чего ещё делать в автобусе?
- Сколько ты должен был ехать по времени?
- Два часа по расписанию…
- А сколько ты уже здесь?
- Минут тридцать, наверное. Вер, может, хватит уже?..
- Хватит, хватит. Пошли.
- Куда пошли?..
- На остановку, на которой ты вышел – по пути поговорим, пошли…
Ну и мы пошли, конечно, вернее, как вот  -  пошли? Вера повернулась и пошла, потому что она так решила, потому что знала, как надо, а я  -  тоже пошёл, в общем-то, но потому что – чего ещё оставалось делать-то?..  И как только мы вот так вот пошли, у меня на сознательном уровне оформилось одно понимание, которое всё это время меня занимало, но, как бы неосознанно – ну, то есть, как бы, я не осознавал, вроде, этого, а теперь вот, вдруг, осознал почему-то… И мне и вправду сделалось любопытно, почему это все женщины здесь бегают в каких-то коротеньких штанишках (Вера вот тоже в таких была), в таких, знаете, если спереди смотреть, то – сапожка, штанишка, а между ними колено мягко так контрастирует – и так это всё вместе мило, нелепо и смешно, что просто прям умягчаешься как-то весь, и весь прям усердоболиваешься…
А они всё бегали вокруг коленками вперёд, как неправильные милые кузнечики, и лица у них при этом были такие, как будто они все премьер-министры какие-нибудь, ну, или директора заводов, как минимум… «А может, и правда, директора, - подумал я, - Вера вот тоже…»
- Вера, а Вы кто? – решил я потянуть за ближайшую ниточку, мало ли – вдруг распутается…
- Ну, феномен какой-то просто… - Вера смотрела на меня с подозрительным восхищением: восхищение я принял, а подозрительности явил вежливое невнимание. - Это как раз то, что тебе сейчас важнее всего знать…
Восхищалась она мной недолго, а почти сразу же принялась говорить, и за то время, что мы шли, она мне кое-что рассказала, и я в общих чертах начал понимать, в общем-то, что произошло.
Не то чтобы она много знала, говорила Вера, а просто попался ей недавно под руку один материальчик, где, как она думает, говорилось о таких же случаях, как и у меня. Всего таких случаев было известно четыре и общим тут было то, что все четверо, как они утверждали, передвигались на железнодорожном транспорте – трое на поездах какого-то там следования, а один на пригородной электричке. Те трое с поездов все выпивали – кто на вокзале, кто в вагоне уже, причём ничего лишнего, так – для тонуса, а тот, который в электричке – просто дремал, он с работы ехал, его была конечная, вот он и не боялся проспать, если что. Еще было известно то, что больше ничего не было известно, то есть, выходило так, как будто они все попропадали бесследно, то ли здесь, то ли не здесь – никаких данных больше не было. Но лично она, Вера, думает, что здесь они вряд ли кому могли понадобиться, здесь и своих невероятностей выше головы, а вот то, что все они вернулись в свои реальности – это ей кажется вполне вероятным. Она, Вера, понятия не имеет о чём речь – может это параллели, может прошлое, может даже будущее какое-нибудь, какая разница? Просто есть некоторая данность, из которой можно попробовать сделать вывод, не абсолютный конечно, но всё-таки -  версия, которая хоть что-то объясняет… По её словам получалось, что если человек передвигается в пространстве-времени с элементарно достаточной скоростью, и что если он в это время находится в состоянии расслабленности, несосредоточенности – как угодно можно назвать, объясняла Вера - то, в случае, если он попадает в зону планетарной разналадки, он вполне может выпасть из своего родного мира в какой-нибудь другой. Ведь планета, говорила Вера, это же сложнейшим механизм, в нём вполне может развинтиться какой-нибудь винтик, и каким бы маленьким не был период «ремонта», у человека всегда есть теоретические шансы в него вписаться… Ну, и поскольку, на этот раз именно меня угораздило «вписаться», то она думает, что мне имеет смысл находиться как можно ближе к тому месту, в котором я «вывалился» из своего родного мира. Что произойдёт дальше, и произойдёт ли что-нибудь вообще – об этом она не имеет ни малейшего представления, но это сейчас единственное, на что можно надеяться, и что теперь нужно просто подождать, пока мой автобус где-то там ещё будет находиться в пути. Потому что, всё говорила Вера, пока время моей поездки не вышло – теоретически, все условия перемещения ещё могут оставаться ненарушенными, ну, а если всё же ничего не произойдёт – тогда, видимо, мне придётся остаться здесь…
Не то чтобы я совсем никогда не слышал о пространственных измерениях – слова же я, всё-таки, как-никак знал такие, и даже книжки читал фантастические, в которых про такое-этакое разное – просто на меня всё это произвело немножко не то впечатление… Это объяснить трудно, да и сказать понятно вряд ли получится, потому что, когда рядом такое – с ручками, ножками, и говорит ещё разные умности, и глаза ещё так делает - такими, знаете, круглыми-круглыми, чтобы до тебя лучше доходило, что тебе о чём-то важном говорится сейчас и, то прическа проверяется как бы машинальным движением, то сумочка на плече поправляется так, что ты понимаешь, что у тебя никогда не хватило бы ума  т а к  что-нибудь поправить – конечно же, от такого немыслимого разнообразия обрушивающегося на тебя информопотока ты приходишь в состояние с очень красивым, на мой взгляд, и точно выражающим суть дела, названием… Телячий восторг оно называется, если кто не понял ещё…  Даже эти последние два слова – «остаться здесь» не сказать, чтобы уж очень сильно на меня подействовали – меня отрезвил её взгляд, в котором подтекста было больше, чем явного, и до меня потихонечку начало доходить, что у всего этого есть ещё и другая, не такая уж и романтическая, сторона…
Ведь я же не думал о том, чтобы… Ну, то есть – думал получается, но я же не верил, не надеялся даже… Ведь так же легче…
Вот я и стоял, человек другого мира, обалдевший от осознания своей, так обычно проявившейся связи, с этим другим и таким странным миром, который, ни на мгновение не замирая, продолжал – как меня и не было – свою эту странную, свою непонятную жизнь.
И то там, то здесь – а то, и там и здесь – появлялись эти самые экраны всевозможных конструкций, и они несли в себе что-то, и безусловно что-то значили, и их становилось всё больше и больше, и я по-прежнему ничего не понимал.
- Активизировались, - сказала Вера, и как-то так пожала плечами, как пояснила, - дело к вечеру…
«Может они живые, - подумал я, - спят весь день, может, а к вечеру питаться выходят…»
- Вер, - осторожно спросил я, - что это у вас тут такое, всё-таки?..
Вера улыбнулась, потом вздохнула, потом как-то очень внимательно посмотрела на меня.
- Понимаешь, - сказала она, - это как бы поле такое – личностное – в нём человек может существовать как личность…
- Не очень, - честно признался я, - а так, как есть – разве нельзя существовать как личность?
-Да можно, конечно, - Вера посмотрела вокруг с какой-то рассеянной задумчивостью, потом вновь вернулась ко мне и продолжила, - вот как тебе объяснить? Жизнь – она ведь не простая у человека, жёсткая она – эта жизнь, собачья часто… От человека же очень много сил требуется, чтоб хоть как-то в ней выжить, чтобы не пропасть совсем, чтобы прокормиться порою просто – кому тут дело до личности человека?.. Человек здесь может сколько угодно проявлять свою личность – но этим ведь сыт не будешь…
- Значит, - сказал я, когда человек проявляет себя как личность в этом вашем поле – ему хватает на жизнь, что ли? То есть, он зарабатывает, что ли, так?..
- Да нет, же, - в голосе Веры начинала чувствоваться какая-то обречённость, - ну, то есть, и так бывает, но не в этом дело… Просто человек устроен так – ну он же, ведь, не робот всё-таки – ведь кроме работы и всяких там прочих дел в нём же существует потребность как-то выразить то, что в нём заложено – а в нём же много чего заложено, и во всех разное…
- Всё равно я не очень понимаю, Вер, - я действительно недопонимал, - если в человеке что-то есть, он и так может это выразить – зачем ему какие-то поля?..
- Может, - улыбнулась Вера, - но результатов этого его выражения никто, или почти никто не увидит…
-А-а… - дошло до меня. – Это, чтобы стать известным?..
- Хотела бы я знать, - иронично заметила в ответ Вера, - зачем тебя всё-таки сюда занесло – теоретически, во всём должен быть какой-то смысл…
«Бес-смыс-лен-нааай, - вновь объявилась в моей голове знакомая мысль – я узнавал её безошибочно, по повадкам и интонации, хотя сейчас она показалась мне несколько дипломатичной.» «Хотя, чего там – валенок! – тут же исправилась она, и закончила уже в своём обычном тоне, - нет у тебя никаких шансов, и не надейся, чухонец!»
- Так что, значит – не для известности? – особо не надеясь на указанное мыслью, переспросил я.
- Кто-то может и для этого, - ответила Вера, - непонятно, почему тебя именно это только и занимает… Ведь человек может что-то хорошее сделать, что-то красивое, интересное что-то может быть, и от того, что другие люди это увидят – им тоже может стать интересно, а может даже радостно как-то – что в этом плохого-то? Ведь в жизни этой самой радости не так уж и много – в ней от выживания больше, от борьбы за существование…
Понятно… - протянул я, потому что кое-что действительно начинало проясняться. – Ну хорошо, а это вот – что такое?..
Я указал на экран, зависший неподалёку – шнур от него скрывался между домами, и хозяина не было видно – на нём мужчина стоял посреди цветочного луга, подставляя ладони, светящему почему-то синим светом солнцу, и на одной из них сидела как бы ненастоящая обнажённая девушка, а на другой уместился какой-то как будто бы старинный дом…
- Это художник, - вновь улыбнувшись, сказала Вера, - ты просто так видишь – ты же не отсюда…
- А это?.. – в схожем по бесхозности кубоидре происходило нечто, совсем уже не поддающееся разумению: человек там как будто бы присутствовал, но почти совсем не различался, и как будто бы что-то делал, но всё расплывалось…
Бывает… - негромко и с еле уловимым оттенком грусти сказала Вера. – Просто, иногда человек не ценит в себе своё, личное – оно кажется ему незначительным, мелким и совсем не важным, и чтобы прибавить себе значительности и важности, человек начинает говорить заведомо правильные вещи, которые хотя и воспринимаются всеми как правильные, тем не менее – давно и хорошо всем известны. И поэтому, его личность растворяется на общем личностном фоне тех, кто уже не раз и не два говорил всё это до него, и сама деятельность не определяется ни как хорошая, ни как плохая – определяется лишь, что она есть… Так бывает…
Я спрашивал её ещё о чём-то, и всё, что говорила Вера вызывало у меня странное ощущение, что я это всё как будто бы знал раньше – только не думал об этом, что ли…
В какой-то момент я почувствовал, что откровенно устал, что ничего больше не хочу ни знать, ни понимать – я хотел лишь спросить Веру, что делала там она, как вдруг одновременно возникли сразу две этих штуковины – одна напротив другой, и в одном из них был мужчина, и в нём явно угадывалась заинтересованность в том, другом, который напротив, хотя там ничего сверхъестественного вроде бы и не было – было там женское тело в минимуме одежды и без головы.
Я вопросительно посмотрел на Веру, понимая, что без перевода никуда…
- Ножки-трусики-животик, - невозмутимо и так попросту сказала Вера, что у меня интонация совершенно не совпала с услышанным, потому что по интонации получалось что-то вроде «травка-бабочки-цветочек», а по смыслу – речь явно шла совсем о другом.
- Тррр… - авка?, почти удалось переспросить мне.
Вера вздохнула в тысячный раз.
- Ну ведь в человеке на уровне личности существует не одно только желание самовыражения, - сказала она, – человек же может ещё и общаться с человеком, как личность с личностью… Но, хотя общаются личности – эмоции и чувства возникают-то у самого человека, поэтому может возникнуть и взаимная симпатия…
- Но почему же тогда не общаться как обычно – как люди общаются?.. – возразил я.
- Ни почему, – ответила Вера. – Просто не всегда бывает такая возможность, потому что человек от человека может находиться за тысячи километров, и им обоим может быть понятно, что они никогда друг с другом не встретятся…
- Странно как-то, всё-таки, - сказал я, - личности знакомятся, а люди не могут…
- Привыкнуть можно, - движением губ, не подтверждаемым выражением глаз, улыбнулась Вера.
- Ну, ладно, - сказал я, - то, что она раздетая – это ладно. Но почему же всё-таки без головы?..
- Вот ты почему всё-таки такая балда?.. – очень искренне спросила Вера. – Почему у тебя кругом одни только раздетые и без головы, а?..
«Готовься, - посоветовала мысль, - разберут тебя сейчас на составные части, чтобы выяснить, из-за какой именно ты такая балда, а когда обратно соберут – кой-чего «лишнего» в тебе уже не будет…»
- Вера, - примирительно начал я, - ну чего вот Вы всё время сердитесь? Если уж я вот вижу, что Вы одетая и на Вас голова – я же и не спрашиваю ничего...
Всё-таки логика у женщин какая-то своя, потому что, хотя говорил я вполне серьёзно и предметно – Вера смеялась так, как будто ничего смешнее в жизни не слышала, и в результате этого пришла к такому же неожиданному выводу.
- А ты бы, конечно, хотел, чтобы я была раздетая, и тебя ничего не смущало?.. – спросила она.
- Хотел, - вдруг, неожиданно даже для самого себя, ответил я.
«А и правильно, - согласилась мысль. – Чего тянуть-то? Невнятности-непонятности какие-то… А так, сразу всё ясно – крышка тебе, дружок, приступаем к трансформации в состояние мокрого места…»
Я, в общем-то, и приступил как бы уже, и внутренне уже втянул голову в плечи, ожидая расплющивания и последующего растирания, а Вера… Она, как будто, и не слышала ничего – как будто ничего не произошло, не случилось, ничего не изменилось в окружающем мире – она просто перестала смеяться, и говорила так, как разговаривала до этого.
- Просто это пространство – оно же общедоступное, - сказала она, - ну и личное в нём может быть таковым, теоретически… А в результате, о самом человеке может стать известным что-то, чего он, может быть, совсем и не хочет выставлять напоказ – и поэтому, проявляя личное, он отделяет его от своей личности, чтобы потом это нельзя было совместить в одно…
- В общем, - подытожила Вера, - не надо тебе это…
А я и сам – не понимал, даже – чувствовал,  что ничего уже больше не надо, и у меня, к тому же, появилось знакомое ощущение, что всё вот-вот может кончиться. Знакомое – потому что, оно уже возникало, перед тем, как мне оказаться здесь, и сейчас оно начинало давить на меня, мешало сосредоточиться, найти слова, потому что я хотел сказать…
- Послушай, - сказала за меня Вера, - а если бы я оказалась там – в твоём мире?.. Если бы мне была нужна помощь – ты бы подошёл ко мне?.. И если бы я не смогла вернуться… Ты бы увидел меня?..
Я хотел было уже ответить, я практически уже произнёс первый звук, но тут вдруг среди всех этих здешних автобусов, троллейбусов и машин показался мой автобус – он так отличался от всего, что его не возможно было не заметить, даже то, как спокойно он направлялся к остановке, выделяло его из этого мира…
- Автобус… - растерянно произнёс я.
- Да?.. Уже?.. – сказала Вера так, как говорят, когда непонятно, что ещё можно сказать, и по тому, как скользил её взгляд по рядам проезжающих машин, я понял, что она его не видит…
- Вера, - сказал я, - Вера, я хочу сказать…
- Ты не пропусти его, - перебила меня она, - ты ему рукой помаши, чтобы он мимо не проехал случайно…
- Да чего ему махать, - ответил я, - когда он сам подфарником мигает – показывает, что останавливается…
Она его по-прежнему не видела…
- Вера, - опять было начал я.
- Не надо ничего говорить, - сказала Вера. – Потом когда-нибудь…
Своей открытой дверью автобус остановился прямо напротив меня, я взглянул на Веру в последний раз и вошёл внутрь. Дверь закрылась, автобус тронулся. Я повернулся лицом к двери, но сквозь стёкла уже ничего не было видно – они были совершенно мутными, как и все окна в салоне, даже у водителя лобовое стекло было непроглядно мутным – чего там можно увидеть за окном, когда едешь сквозь пространство…
Все пассажиры были на месте – как и положено в таких случаях, моё отсутствие-возвращение никого не удивило, а может, его даже и не заметил никто – моё место оставалось единственно свободным, я прошёл, и едва успел сесть, как окна автобуса вновь просветлели, в них появились знакомые дома знакомых улиц, и получалось, что я, наконец, приехал…
- На Комсомольской выходит кто-нибудь? – высунувшись в салон, крикнул водитель.
- Да, - ответил я. Не тащиться же потом с автовокзала назад – уймову кучу остановок…
Автобус остановился, дверь открылась, и я вышел.
Мне нравился этот мир. Даже и сейчас, когда его сочные краски еле заметно поблекли – я не расстроился, потому что это означало, что где-то они стали чуть-чуть яснее… И, кажется, я знал, где… и ещё, я знал, конечно же, что ты делала  т а м, потому что я знаю, откуда в человеке такая красота… и если бы ты оказалась здесь – конечно же, я подошёл бы… я не оставил бы тебя – ведь ты же это поняла – и я обязательно помог бы тебе раскрыть свою личность…  ты же, ведь, всё равно не смогла бы без этого… и я не остановился бы, пока не раскрыл в тебе самого главного – самое важное… а ты бы за это родила мне мальчика, или, может быть, девочку… хотя, наверное, лучше всё-таки девочку, потому что, чтобы воспитывать мальчика, нужно же быть умным, а ты же знаешь, какая я балда… и не важно, что ты не дала мне сказать всего этого тогда, важно, что теперь я знаю точку, где скоро сойдутся все параллели, и тогда все мы встретимся, и тогда я скажу тебе всё, и тогда…

                и тогда я решил научиться молчать.


                Конец.