МОЙ ОТЕЦ

(   эссе  - воспоминание )

            Мою настоящую зрелость и возмужание я  связываю со смертью своего отца. Тогда мне было 24 года… Уже тогда я подумал, что может быть это середина моего земного пути… С  этой мысли и началось глубокое метафизическое осмысление всей моей жизни, но  прежде всего Образа Отца, его светлого, доброго Облика, начиная с раннего детства, когда он вел меня за руку через поле  в наш  сад, и когда мы спускались вниз по холму за родниковой водой,  когда  любое  живое  слово   было  озарено  светом  его  всепрощающей   Души…  Может,  поэтому    со   смертью   Отца  я   вдруг   почувствовал   бессмысленность  своего существования, ибо  мне было ужасно осознавать  его Смерть…
              Там,  на  кладбище, еще много лет назад,  при  звучании 13 сонаты Шопена и  стуке молотков, забивающих в крышку гвоздей и  при залпах  скорбного салюта, меня неожиданно пронзило всего током, каким-то  удивительно божественным током, передо мною как  таинственная и глухая бездна раскрылась  одна сокровенная  истина -  всякая  жизнь  блага, ибо оставляет после себя вечный след в памяти уходящих  и   все  еще остающихся здесь…  Вечная константа  земного бытия  через наши  живые  существа   воплощалась  в некое подобие  Бессмертия, хотя уже само  подобие  было живым  воплощением  того, о чем  думал и страдал я… Мое  страдание было областью,  чьи   невидимые  границы  простирались  по  небу  от  облаков  и   до солнца,  уже уходящего  за горизонт, мое страдание было невидимым Обликом-Образом Отца, продолжавшего жить в моем сердце… Горсть земли брошенная  мной на его гроб  ознаменовала собою приветствие  и надежду, что он  увидел и почувствовал, как я  здесь  окликаю его там, уже в другом загробном существовании… Так, я понял, что всякая жизнь вечна, ибо никому не дано  стереть того мига, в  котором  она  запечетлена,  а   значит  осталась, ожидая своего нового-старого воплощения…  Еще я понял, что только  беда-трагедия  позволила  мне   заглянуть   в    иной мир…Чтобы утешить себя, я часто заглядывал в Евангелие, и там я нашел для себя  несколько  утешающих слов, но навсегда отпечатались только  эти:  «Любящий Душу свою, погубит ее» ( Евангелие от Иоанна )   и   « Мы ничего не приносим в мир явно, чтобы вынести из него»  (  послание апостола Павла к коринфянам ) и  там же « Любая мудрость пред Богом безумие, ибо Бог улавливает безумных  лукавством их».  Эти мысли  отразили сущность моего страдания. Несколько месяцев прожитых мною после его смерти почти  навсегда ушли из моей памяти…
        Возможно, что Душа Отца все еще расставалась со мной, с моим временным земным обликом, а само расставание было так тяжело для нас обоих, что вся остальная реальность  как бы растворилась в моей памяти, как соль в воде…в воде моих слез… В это время всякую речь или поступок я запоминал механически, и у меня отсутствовали какие-либо желания… Я сменил свою работу, вернувшись на родину к матери, и  у  меня  было  два-три  месяца, которые  я  провел  в   глубоком уединении, посещая глухие чащи и пустынные берега Осетра…   Это  была  уже  осень…  Отец умер ранней  весной, но  я продолжал ощущать его  невидимое присутствие в себе… Очень  часто мне вспоминался один летний день, за полгода до его смерти, когда он  мне,  единственному из  троих детей ( Володя, Лариса и я )  , поведал о предчувствии  своей   приближающейся  Смерти… Он сказал, что умрет  в течении  календарного года ( так оно и произошло ), и еще он хотел сказать  мне  что-то очень  важное, это я  почувствовал  по  его глазам, но я его остановил и постарался своей улыбкой развеять его тяжелое предчувствие. Был ли я прав, не знаю, но очень жалею, что так  и не услышал от него того самого важного, что он хотел сказать мне… Желтая листва с  порыжевшим  разнотравьем  подчеркивали  глубину  моего  собственного исчезновения… Я  везде, где мог, искал  Душу Отца  и  вел молчаливый и тревожный разговор с его тенью…  Еще я ощущал себя старым, измученным  и  заблудившимся  ребенком… Возможно, это было еще и потому, что Смерть Отца настигла меня  в наивысшей  точке  отсчета, в  точке  зарождения  моей  собственной зрелости… На какое-то мгновение или даже часть  осмысленного времени  вся  моя  жизнь  превратилась  в суд  над  самим собою,   и увидел я  внутри себя  бездну, а утешение свое  нашел  в  природе… Ее метафизика  близка  человеческой  печали,  очень  близка  ощущению исчезновения…
       Ощущению  той же самой бессмысленности, которая делает людей негодяями, отчего  тела становятся прахом, а  Души  взмывают птицами, но самое дорогое, что я  ощущал  своего Отца еще при жизни ангелом-хранителем нашей семьи…С возрастом я  узнал, что мой отец был  героем  прошедшей войны, однако  это было для меня не главным…Главным была его доброта, какой он одаривал всех нас - живых… И поэтому там,  в осеннем лесу было  горько осознавать   его   Смерть, которая  наступила  не только  как  результат  его сердечной болезни, но и  как   проявление безнравственного и преступного  цинизма женщины – врача  заводской  поликлиники, которая отказалась оказывать помощь моему умирающему Отцу. Он  умер при въезде  в  больничные ворота, в  машине, на которой его везли,  пролежав до  этого среди толпы народа на  коробке из под телевизора, на снегу, на территории  завода почти час земного времени…Если бы я был рядом и сделал  ему укол, два  кубика  коргликона ,  он  может,  был  бы  жив ( я   работал  санитаром  на  скорой  помощи будучи  студентом  и  знал, что необходимо сделать ).
        А  так,  он умер,  ушел…   Дело   врача  было закрыто, все свидетели, высказывавшие свое возмущение  моей матери отказались от своих показаний…Мать  поехала  с жалобой в прокуратуру  г. Москвы  и сломала руку, и осталась  лечиться у сестры – Ларисы в Москве,
а  я   в   это   время  один  бродил  по  осеннему лесу, возле  реки, глядел на   омытые бурлящей пеной  каменистые пороги Осетра, и ощущал  Отца,   и  тихо, нежно прикасался к его  Образу … На  его  могиле  я положил  маленькую деревянную дощечку, на   которой нарисовал  розового мотылька летящего на горящую свечку, именно такой символ его жизни отложился   в моей  памяти… Потом эту дощечку кто-то украл… Но для меня это уже не имело значение, ибо я  знал и радостно чувствовал, что Отец  видел мой скромный подарок…   « Для мертвых утешением виденья…» - где-то я слышал эти странные слова…
Может даже в собственной Душе…
           Мама упрекает меня, что я  редко  хожу  на  кладбище, а   я   сотворил это  кладбище  в своей  душе… В  то  время,  там,  в осеннем лесу  я  с отчаяньем  зарывался  с  головою  в природу  и  старался  никого  не  видеть… Человеческий  мир поблек  в  злой  и несправед-ливой  очевидности  Смерти моего Отца... Лес  был   моим   храмом,  река   была   дорогой, ведущей  меня  на  тот  свет… И желтая  скорбная  Осень  подчеркивала  глубину  моей Печали, тьму  обретенных  Потерь… И там  в  печальном  лоне  зрелости  благой  я  вдруг  увидел  своего Отца… И он  обнял  меня,  и  поцеловал,  а   вслед  за  этим  я простил  всех, ибо  все люди  смертны, все люди рано или поздно  исчезают, и поэтому  Смерть Отца, и  Его  Живой  сохранившийся  в  Памяти  Облик  научил  меня   верить  в  грядущее сущест-вование… И   прощать  здесь  на земле   всех  людей… Отец  был  моим  добрым ангелом, он научил меня   многому  в  жизни, он никогда и ни на кого не повышал голос, он был  удивительно внимателен  к  любому  человеку  и  особенно  скромен, что,  несомненно,  являлось выражением   наивысшей  человеческой    мудрости, терпимости   и   блага…
              Никогда  не уйдут из моей памяти светлые  дни, когда Отец брал меня, еще  маленького за руку  и  вел  через  в  поле  в  сад, сад  моего  детства… Никогда  не  забуду, как он  из  досок  строил  летний  домик  в саду, а  я  пытаясь  подражать  ему,  в  густом  бурьяне  из  толстых  стеблей  дудника  строил  шалаш,  тоже  домик, но только  детский…
           Как  он  с  улыбкой  глядел  на  меня  и  хвалил  за  осознанное  повторение его  движений   во  время  копания  грядок  вместе  с  ним… И  яблоки  красные, белые,  золотистые, ароматные, медовые, выращенные  его  трудолюбимыми  руками…
           В   детстве  я   был   очень   любопытным  ребенком… Я  знал много сказок и сам их пересказывал  родителям.  Вместе  с  Отцом  мы  часто ходили в лес по грибы,  и   там погружались  в  дикое  волшебство  первозданной  природы, где  каждый  гриб  казался нам  сказочным  созданием, а  каждая травка, веточка  указывала  нам  дорогу  в  Вечность… Мы  любили  бродить с ним   по  лесу  и  уставать  от  собственных  впечатлений… В  этом  было  счастье  постижения  этого Светлого мира… От   Отца  к  Сыну  лился духовный свет … Я   духовно  проникал  в   его  плоть, в   его  голос, и   Бог  нас  любил,  и  жалел,  ибо   все   мы  были  его  дети… Когда   Отец   рассказывал о Войне, его глаза увлажнялись слезами…
        Самым  живым  воспоминанием  было  воспоминание о Сталинграде… Отец  застал Сталинград   еще  нетронутым  войной  городом,  и  ни одна пуля, ни один снаряд , бомба еще  не  упали на этот город, а жители  отказывались его покидать,  боясь за свое нажитое  добро, и поэтому  оставались  в  городе,  и   на  глазах   Отца  погибали  вместе  с  его  боевыми  товарищами, и  старики,   и   женщины,   и   дети…  Фашисты  окружили  город  и  начали  его  бомбить  со всех сторон  по окружности,  уничтожая  все  подряд… В   моем  Отце  тогда  боролось   два  чувства, чувство  жалости  ко  всем   родным, и чувство  ненависти  к   вражеским  захватчикам… А   еще   было  постоянное  ожидание  своей  собственной  Смерти, чувство  щемящей  обреченности… Думаю, что моего отца  спасала  и спасла  от  Смерти  на  войне   Любовь,   их  взаимная  Любовь  с  моей  мамой,  Анной Ивановной Грачевой… Они родились и выросли в одной деревне и  всю войну переписывались между собой.  28 ноября 1942 года, когда отец  в Сталинграде получил тяжелое  ранение, осколок мины попал ему в голову, ему была проведена операция мозга  в условиях  полевого госпиталя  и  при  отсутствии   анестезии…После операции  он  был парализован, и врачи  уже предрекали ему или Смерть, или инвалидность.  Тогда он  попросил  своего товарища  по  госпиталю написать моей матери письмо о том, чтобы она его не ждала, т.к.  он  парализован  и  искала себе другого жениха… После того,  как письмо  было отправлено, с отцом произошло чудо, он вопреки  прогнозам  врачей  встал  на  ноги  и  вернулся   на  войну,  и  прошел свой боевой путь до Берлина.   …« Мы все  умрем»,  приблизительно  так  я   утешал   себя   после   его  Смерти…Возможно,  и он  также  утешал  себя  тогда… Его  Смерть  обострила  мое  чутье,  мое  тайное  и  непостижимое  погружение  во всю  бездонную  тьму  земного  бытия… В  покое  кладбищ,  в расставании  с   любимым   и  самым   родным    человеком, мне  открылась  случайная  дверца, раскрыв  которую, я научился  оживлять  его  Образ  и  наполняться  им,  как  воспоминанием  о  тех  светлых  днях,  которых   уже  никогда   не   будет… Благодаря  своему  Отцу,  я  твердо  знаю, что я не такой  страшный  грешник,  чтобы  Бог предав меня Смерти, вдруг забыл  про  мою  Душу…Благодаря  Отцу  моя  Душа  постоянно  очищалась его Обликом-Образом… Это невозможно понять, это можно только ощутить, как откровение данное только  тебе,  и  только   в  единственный  час   Твоего    Постижения Всей  Твоей  Жизни…
         Единственно  веселый рассказ, который  Отец   принес с собой с войны,  рассказ  о собаке.   27  апреля   1945 года  под  Эрфуртом   Отец  получил  ранение в плечо, а   его  комбат, с  которым  он дружил, погиб.  У  комбата  была  собака,  немецкая овчарка.  Ее    отдали  Отцу,  после  того, как он  вышел из госпиталя. Байкал, так  звали   преданного  пса очень привязался  к отцу, ведь он был свидетелем  его дружбы с комбатом.   На  квартиру  в   г.  Эрфурте, к   Отцу  пришли  его  однополчане, чтобы  помянуть павшего в бою комбата   и   выпить  за  здоровье   выздоравливающего отца. После  ранения  он  очень ослаб  и поэтому  быстро  захмелел  и  уснул,  и  верный    Байкал   до  самого  рассвета  охранял  его  сон, не давая  гостям  выйти   из-за  стола,  и  не позволяя  им шуметь  и   будить его. Потом  Бай-кала кто-то украл,  но  он  запомнил его на всю жизнь,  и   всегда  с  улыбкой  вспоминал  этот  памятный  случай…
         Впечатления, которые  оставил  после  себя  Отец -  словно  позывные  Бога, вечного  космоса,  об  исчезновении  еще  одной  Вселенной,  о  пролетевшем  мгновении  одной  яркой  и  неповторимой  жизни…  Залитый  ярким  пламенем  лес  все  еще  хранит  в  себе  тепло  Отцовских  ладоней… Постепенно  он  начинает  тускнеть  и  обвалакиваться  туманом скучных  серых  туч… Внезапно  начинается  дождь  и  кажется,  вся  природа  вместе  со  мною  оплакивает  исчезнувший  Образ  моего  дорогого  Отца…И  в  эту  самую минуту  каждая  ветка  с  надломом,  без  листа,  глотает  безудержные  слезы  дождя…  И  я  так  долго,  и  томительно  стоящий  в  гаснущем  храме  Природы,  вдруг  начинаю  видеть  прекрасную  и вечную  дорогу, по которой  идет  мой Отец, а вслед  за  ним и  я ,   и   все  другие… Вот он, никем и нечем  непрерываемый  путь  всего, - все проистекает, уносится по невидимым   изломам  в  свободное  и   бессмертное  мироздание… Ах,-  и  я   снова  вижу  Отца, и мой  слух  опять как в детстве, как во сне, как в позабытой  давно уже сказке  постигает  его  голос, омытый печальными  вздохами и слезами  дождя… И   я  чувствую, как он  вырывает  меня  из  бренности  моего  бытия, из той многоголосой  и  бессмыслен-ной  суеты, которая  без  конца  мешает  мне постичь самого себя,  и  необъятные  рамки  законов  Природы  неожиданно  раздвигаются, и из них  выходит его Светлый  Образ… Суета  как   ядовитое  дыхание  хищного  зверя  мгновенно растворяется   в  его   исцеляю-щих  лучах…  Он  сотворил  меня… Он  мой  Творец…Мой  Отец… И он исчез, он опять  исчезает, но так медленно, что на мои глаза  набегают слезы, которые  неумолимо  жалят  меня  и превращают  в  слабое  и беззащитное  растение, чей  стебель ломается  на ветру… Как  постичь Смерть Отца,  если все  живое  сходится  в  одной  точке  отсчета, когда  оно- Живое  соединяется  единственной  тканью  всеобъемлющей  материи, в которой  ничего неразличимо  как  в  тумане  или в каком-то  бреду…  Я   бреду  по  порыжевшей   траве,  уже  слегка  накрытой  белым  снегом…Сейчас, как и тогда, в лесу, или  на  кладбище  у  его  розового гранитного обелиска  мне  остается  просто  молчать,  и  уже  самим  молчанием  озвучивать  собственное  признание  в  том, что Я  любил  Его, Любил  Всегда, и  буду  Любить, и  буду  всегда  Возвращаться  к  нему, пока  еще  назад,  в  земное  прошлое, а после  Наверх и Вперед, в  Свободное  и  Вечное   Мироздание… Подстереги   грусть  и   ты,  ее  так   просто  подстеречь  в  осеннем  лесу  под  плач  дождя,  когда   Образ    Твоего  Отца, и  все  живые  воспоминания  о  нем легко  простираются  в  даль, и под  взмахом  легкого  ветра   кружатся  и  быстро  растворяются, и оставляют  после  себя  в  глазах  одни  едва  видимые  круги, круги на небе, на воде, на земле, следы  людей, уже  отбросивших   тени… И  как  жаль   Его  Брошенной  Тени,  Его  Живого  Голоса,  так    нечаянно,   здесь  в  лесу,   чуть  коснувшегося  Тебя…            

                Краткая  биографическая  справка  об отце.

       Мой  отец – Соколов Павел Иванович родился  20 января 1923 года в деревне Алексеевское  Ильинско-Хованского района Ивановской области. В 1941 году он ушел
добровольцем на фронт и  в 1945 году дошел до Берлина. Был  трижды ранен, 28 ноября 1942 года при обороне Сталинграда,  27 января 1945 года  под Быдгощем, 27 апреля под 
Эрфуртом.  При обороне Сталинграда его 37 гвардейская  дивизия   уничтожила 5 фашист-ких дивизий, от их дивизии, из 10000 человек в живых осталось около 60–ти. Как расска-зывал отец, немцы их прозвали «сталинскими головорезами», они обороняли тракторный завод в Сталинграде, и им был дан приказ «Ни шагу назад!».   Был награжден двумя орденами Красной Звезды, орденом Великой Отечественной Войны, медалями -  «За отвагу», «За оборону Сталинграда», «За освобождении Варшавы», «За взятие Берлина» и другими медалями. После войны  он продолжил службу в Советской Армии, где прослужил до пенсии.   Умер 3 марта 1986 года.     В память об отце  привожу  его  собственную газетную статью, в которой  он рассказывает  о  войне  и  о  битве  за  Сталинград.

                «Город  юности огневой»
       « В послевоенные годы мне пришлось бывать на Волге, но всегда теплилась надежда посетить Волгоград. Здесь более тридцати лет назад мы теряли боевых друзей, здесь были опалены огнем и свинцом. Нашей кровью, кровью простых парней из разных уголков стра-ны были политы мостовые улиц. Здесь мы стояли насмерть, выполняя свой долг. В июле 1942 года наша 37 гвардейская стрелковая  дивизия предприняла отвлекающий маневр – вела наступление с Дона на Клетском направлении в районе хутора Хлебный. В жестоких боях за  три дня часть сумела продвинуться на 12 километров. Фашисты решив, что здесь сосредотачиваются наступающие  части, бросили технику и живую силу во много раз превосходящую нашу часть. Потери были настолько велики, что дивизия была снята с позиций и переформирована. А  через  несколько дней  вновь  вступила  в  бой. В излучину Дона  противник направил итальянские,  румынские, армии, свои отборные дивизии, танковые и авиационные соединения. Превосходство техники было двухкратное, а в авиации четырехкратное. Фашисты имели задачу – захватить Сталинград, а затем парализовать движение по Волге. История войн не знала такого, чтобы город, не имевший крепостей, не приспособленный к боевым действиям, стоял неприступно и твердо. Сталинград показал пример героической борьбы. Приказ № 217 Народного Комиссара обороны всколыхнул все армии. В нем дана характеристика важного положения Сталинграда, и воины ответили на него скупо, но уверенно «Не сдадим город!»
          Никогда  не  изгладится в памяти 14 октября – день самых ожесточенных боев за весь период обороны  Сталинграда. На  линии тракторного  завода наступали пять дивизий фашистов. Предварительно была проведена  артиллерийская, а затем авиационная подго-товка. Нашей 37 гвардейской, сдерживающей удар вместе с 97, 308,95 и 112, поддержи-ваемой  84 танковой, командовал генерал-майор  В.Г. Желудев. 37-я и 84-я были крайне истощены, имели около 70 процентов личного состава, измотаны в предшест-вующих боях. Но не дрогнули, не отступили. 180  танков двигались со стороны стадиона. Некоторые  из  них,  ворвались  в  цеха  тракторного,  но  были уничтожены артиллеристами. В течение нескольких часов в эти дни мы вели бой без связи, командный пункт дивизии был завален взрывом. Таких потерь, которые понесли здесь немцы, не знала война.Но велики были потери и у нас. От дивизии осталось несколько десятков человек. 17 октября пришла 139-я стрелковая дивизия. Была восстановлена связь и вместе с оставшимися  бойцами 95-й дивизии мы вышли из района тракторного завода.  Затем  бои  на заводе «Баррикада». Состав орудийного расчета, в котором я воевал, менялся  несколько раз. Смерть окружила нас в Сталинграде плотным кольцом. Меня зацепила она 28 ноября. Тяжелое ранение выби-ло из боев на 5 месяцев.  И  вот глядя на Волгоград, я вновь и вновь вспоминаю далекий 1942 год. Музей Обороны, который мы посетили, воскресил в памяти события тех дней. Но разрушенный город, ставший городом гибели 300-тысячной группировки  фашистких войск, жив. Отстроен заново. И  как  символ мужества советского народа  будет стоять в веках. Наша группа посетила памятник-ансамбль на Мамаевом кургане, возложила цветы на братские могилы, осмотрела величайшие сооружения Волжской ГЭС и ГРЭС, новый тракторный завод и другие памятные места. Мы гордимся тем, что  отстояли  независимость  нашей  Родины. Спасли  Европу  от  фашизма.»   (   Газета «Знамя» за 30 апреля 1975 года   )

Посвящение родителям

Вечер теплый, светлый летний вечер,
Мир устал и благостно затих,
На холме у бурной чистой речки
Слышу шум воды, и ветер шепчет стих…
Эхо дальних отошедших странствий,
Скрывшаяся под травою жизнь,
Смерти я давно устал бояться,
Может потому, что вижу смысл…
Верить и любить прекрасных юных
Может всякий смертный человек,
Лишь потом мучительно и трудно
Возвращать по Памяти свой век…
Помню этой древнею дорогой
Мы с отцом в леса шли по грибы,
Он о войне рассказывал немного
И совсем ни слова о Любви…
Лишь однажды рассказала мама,
Осколок мины попал в голову отца,
Он был, как немощный старик, парализован
И попросил ей написать письмо бойца…
В письме отец просил его не ждать,
Поскольку стал теперь калека,
То ей удобнее с другим судьбу связать,
Всегда найти ведь можно человека…
Едва письмо ушло по почте маме,
Он тут же, боль превозмогая, встал с постели,
Скрипя зубами, проклиная раны,
Его Душа рвалась к заветной цели,
Вот так Любовь и сотворила чудо –
Все тело ожило в его безумных снах,
С войны вернулся он как будто с того света,
И с мамой в сердце, и с улыбкой на устах…

На фотографии мои родители со мной ( фото 1966 года )