Пушкин - жизнь в поэзии и поэзия в жизни

Поэзия, как и музыка, – это один из языков человечества, благодаря которому оно держит связь со Вселенной... Со Вселенной большой – мирозданием, и Вселенной маленькой – своей собственной душой. И благодаря той же поэтической форме сохраняется связь между ними самими – нашей душой и вселенским космосом.

Как музыка Моцарта – и ключ, и дверь в безграничный мир гармонии звуков, так для тех, кто родился и вырос на традициях русской культуры, творчество Пушкина – доступная и естественная возможность войти в удивительный мир гармонии слова. И вновь и вновь хочется читать эти известные, любимые пушкинские строки:

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.

Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.

В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье,
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь...

В этих простых строках выражено все разнообразие эмоций, которые присущи и юнцу безусому, и седовласому старцу, – если они способны откликнуться душой на появление в их жизни прекрасной Женщины. Именно женские образы и тема любви во все времена подвигали поэтов создавать шедевры мировой лирики – так принято утверждать в литературоведении, и это правильно.

Но попытаемся то же самое выразить, следуя примеру самого Пушкина, простыми словами. Возможно, если бы мы были не способны испытывать чувство любви, то никогда не сумели бы ощутить полноту жизни – с радостью и слезами, полетом души в моменты вдохновения, и ее падением вниз в периоды уныний. Эти противоположные по качеству, но одинаково мощные по силе, переживания, и притягивают нас, многих даже против собственной воли, а поэты, облекая их в слова, помогают нам эти ощущения переживать и осознавать вновь и вновь:

Я вас люблю, хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
Мне не к лицу и не по летам...
Пора, пора мне быть умней!
Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей:
Без вас мне скучно, – я зеваю,
При вас мне грустно, — я терплю:
И, мочи нет, сказать желаю –
Мой ангел, как я вас люблю!
Когда я слышу из гостиной
Ваш легкий шаг иль платья шум,
Иль голос девственный, невинный,
Я вдруг теряю весь свой ум.
Вы улыбнетесь – мне отрада,
Вы отвернетесь – мне тоска;
За день мучения – награда
Мне ваша бледная рука.
<…>
Алина! Сжальтесь надо мною.
Не смею требовать любви:
Быть может, за грехи мои,
Мой ангел, я любви не стою.
Но притворитесь: этот взгляд
Все может выразить так чудно...
Ах, обмануть меня не трудно!..
Я сам обматываться рад!

В нашем сознании после имени Пушкина неизменно следует приставка – Великий Русский Поэт. И за этим монументальным определением тут же теряется его живая личность – человека, как и все мы, со своими достоинствами и недостатками, со своим жизненным опытом – без которого не было бы, кстати, и всего его творческого наследия.

В этом цикле хотелось бы не просто вспоминать факты биографии и строки известных и забытых русских поэтов, а с их помощью попробовать избавиться от стереотипов восприятия, и понять, что место поэзии вообще, и творчества в частности – не над жизнью, а – в самой жизни: они не только «строить и жить помогают», но и жизнь нашу качественно преобразуют. И гармоничным представляется звучание в нашем с вами будничном существовании таких, к примеру, строк поэта:

Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.
Сердце в будущем живет;
Настоящее уныло.
Все мгновенно, все пройдет;
Что пройдет, то будет мило.

Стихи эти адресованы реальной знакомой поэта, и, заметьте, нет в них ни слова о любви, зато ощущается искренняя душевная теплота дружеского участия. Так простыми словами разрушается расхожий стереотип общественного сознания – «нет дружбы между мужчиной и женщиной». Но это ведь зависит от того, каков мужчина, и какова женщина...
Между прочим, отношение Пушкина к противоположному полу изменялось точно так же, как у любого человека – от романтического обожествления, физического влечения, до способности видеть в женщине не только объект поклонения, но и равноправного партнера по жизни.
Вот Пушкин-лицеист (в переводе на наш современный понятийный язык – Пушкин-школьник, Пушкин-подросток) пишет:

Так и мне узнать случилось,
Что за птица Купидон;
Сердце страстное пленилось;
Признаюсь – и я влюблен!
<…>
В первый раз еще, стыжуся,
В женски прелести влюблен.
Целый день, как ни верчуся,
Лишь тобою занят я;
Ночь придет – и лишь тебя
Вижу я в пустом мечтанье,
Вижу, в легком одеянье
Будто милая со мной;
Робко, сладостно дыханье,
Белой груди колебанье,
Снег, затмившей белизной,
И полуотверсты очи,
Скромный мрак безмолвной ночи –
Дух в восторг приводят мой!..

Здесь юному поэту – четырнадцать лет, он – мальчишка, а не «создатель» современного русского литературного языка: в его сочинениях еще очевидно влияние традиций и, если хотите, стереотипов литературных предшественников: конкретная женщина (в данном случае, крепостная актриса Наталья) выступает у Пушкина в качестве одной из женщин, его интересует общее – «женски прелести». Для влюбленного поэта важна идея любовного томления, с ним же связана идея женской красоты – красоты вообще, в той или иной степени проявленной в лице определенной женщины.
Но, видимо, чувствуя оторванность подобного отношения от жизни, и, главное, предощущая то, что таким образом настоящей жизни не познать, Пушкин-поэт после описания любовных страданий к, в общем-то, придуманному образу, заканчивает свое пространное стихотворение на ироничной ноте:

Не владетель я Сераля.
Не арап, не турок я.
За учтивого китайца,
Грубого американца
Почитать меня нельзя,
Не представь и немчурою,
С колпаком на волосах,
С кружкой, пивом налитою,
И с цигаркою в зубах.
Не представь кавалергарда
В каске, с длинным палашом...
– Кто же ты, болтун влюбленный? –
Взглянь на стены возвышенны,
Где безмолвья вечный мрак;
Взглянь на окна загражденны,
На лампады там зажженны...
Знай, Наталья! – я... монах!

Героини лирики Пушкина – Лаисы, Дориды, Киприда (она же Венера) – образы отвлеченные, идеальные, оторванные от жизни... Впрочем, в известном смысле лицейский образ жизни вполне походил на монашеский, и вольнолюбивая душа юного поэта стремилась вырваться не только из стен Царскосельского лицея, но и из-под власти многих принятых в то время ограничений как в жизни, так и в литературе. И вот в числе лицейских стихотворений мы находим сочинение другого рода – простое, ясное, и, к сожалению, актуальное и сегодня (хотя подобные ситуации имеют другие причины, но речь у нас не о них):

Под вечер, осенью ненастной,
В далеких дева шла местах
И тайный плод любви несчастной
Держала в трепетных руках.
Все было тихо – лес и горы,
Все спало в сумраке ночном;
Она внимательные взоры
Водила с ужасом кругом.

И на невинном сем творенье,
Вздохнув, остановила их...
«Ты спишь, дитя, мое мученье,
Не знаешь горестей моих,
Откроешь очи и, тоскуя,
Ко груди не прильнешь моей.
Не встретишь завтра поцелуя
Несчастной матери твоей.

Ее манить напрасно будешь!..
Стыд вечный мне вина моя, –
Меня навеки ты забудешь;
Тебя не позабуду я;
Дадут покров тебе чужие
И скажут: «Ты для нас чужой!» –
Ты спросишь: «Где ж мои родные?» –
И не найдешь семьи родной.

Мой ангел будет грустной думой
Томиться меж других детей
И до конца с душой угрюмой
Взирать на ласки матерей;
Повсюду странник одинокий,
Предел неправедный кляня,
Услышит он упрек жестокий...
Прости, прости тогда меня.
<…>
Ты спишь – позволь тебя, несчастный,
К груди прижать в последний раз...
Закон неправедный, ужасный
К страданью принуждает нас.
Пока лета не отогнали
Беспечной радости твоей,
Спи, милый! горькие печали
Не тронут детства тихих дней»...

Тема эта, как и само явление, были весьма распространенными, – конфликт несчастной любви и непримиримость сурового общественного закона: бесправная и слабая женщина (здесь, тоже, впрочем, еще отвлеченная «дева») остается один на один с жестокой судьбой.
Выйдя из стен Лицея, поэт с головой окунулся в светскую и литературную жизнь, познавая принятые правила и условности, переосмысливая их и творя свои собственные. Самое яркое развитие тема самоценности личности, преодолевающей стереотипы, получила у Пушкина намного позднее, в частности, в романе «Евгений Онегин», и, что характерно, именно в женском образе, где героиня Татьяна Ларина – не бедная несчастная «дева», а вполне конкретная самодостаточная личность.
И к такому пониманию Женщины поэт шел в том числе и через лирику:

Давно об ней воспоминанье
Ношу в сердечной глубине,
Ее минутное вниманье
Отрадой долго было мне.
Твердил я стих обвороженный,
Мой стих, унынья звук живой,
Так мило ею повторенный,
Замеченный ее душой.
<…>
Довольно! в гордости моей
Я мыслить буду с умиленьем:
Я славой был обязан ей –
А может быть, и вдохновеньем.

Как многие другие стихотворения, это также посвящено Пушкиным конкретной женщине. Речь в нем идет о вполне реальных фактах общения и дружбы поэта с княгиней Голицыной: она хорошо играла на фортепиано и, вероятнее всего, сама сочиняла музыку на пушкинские стихи – вот об этом творческом и дружеском участии и рассказал нам поэт. Это уже вовсе не отвлеченное идеальное существо, способное вызывать лишь восторг и умиленье: обратите внимание – здесь нет ни слова о любви, зато сколько теплоты, благодарности и уважения к женщине как к равноправной творческой личности.

Но это – стихотворения, посвященные женщинам прекрасным, трепетным, вдохновляющим на возвышенные переживания любви и дружбы, помогающим творить. А ведь нам известны и другие качества – непостоянство чувств, неверность, коварство, обладателями которых могут быть не только женщины, но и мужчины. Были они известны, и были присущи также и Пушкину:

И вы поверить мне могли,
Как простодушная Аньеса?
В каком романе вы прочли,
Чтоб умер от любви повеса?
Послушайте: вам тридцать лет,
Да, тридцать лет, немногим боле.
Мне за двадцать; я видел свет,
Кружился долго в нем на воле;
Уж клятвы, слезы мне смешны;
Проказы утомить успели;
Вам также, с вашей стороны,
Измены, верно, надоели;
Остепенясь, мы охладели,
Некстати нам учиться вновь.
Мы знаем: «вечная любовь»
Живет едва ли две недели.
Сначала были мы друзья,
Но скука, случай, муж ревнивый...
Безумным притворился я,
И притворились вы стыдливой,
Мы поклялись... потом... увы!
Потом забыли клятву нашу:
Клеона полюбили вы,
А я наперсницу Наташу.
Мы разошлись; до этих пор
Все хорошо, благопристойно.
Могли б мы жить без дальних ссор
Опять и дружно, и спокойно;
Но нет! сегодня поутру
Вы вдруг в трагическом жару
Седую воскресили древность –
Вы проповедуете вновь
Покойных рыцарей любовь,
Учтивый жар, и грусть, и ревность.
Помилуйте – нет, право нет!
Я не дитя, хоть и поэт...

Ну, конечно же, кто из нас, простых смертных, не был подвержен пылу страсти, кто не испытывал мук ревности?! В этом стихотворении Пушкин не без иронии буквально анатомировал страсть, родившуюся от... скуки. Как видите, дитя оказалось нежизнеспособно. А вот – переживания влюбленного поэта другого рода, и, хотя вызваны они к жизни не светской кокеткой, а ангельским созданием, тоже оказываются не без греха... и не без иронии:

Добра чужого не желать
Ты, Боже, мне повелеваешь;
Но меру сил моих ты знаешь –
Мне ль нежным чувством управлять?
Обидеть друга не желаю,
И не хочу его села,
Не нужно мне его вола,
На все спокойно я взираю:
Ни дом его, ни скот, ни раб,
Не лестна мне вся благостыня.
Но ежели его рабыня
Прелестна... Господи! я слаб!
И ежели его подруга
Мила, как ангел во плоти, –
О, Боже праведный! прости
Мне зависть ко блаженству друга...

Вот дилемма – как совместить в душе и земную привязанность, и возвышенную любовь? Возможно ли это? Кто-то решительно скажет: «нет!»... Кто-то может лишь предположить, что это возможно, но вряд ли поймет, как именно этого достичь. Но наверняка есть и те, кто сумел приобрести такой бесценный жизненный опыт. И, несмотря на ветреность и страстность, был такой опыт и у Александра Сергеевича, – а иначе, как бы ему удалось выразить это в простых и прозрачных, как бы хрустальных, строках:

Я вас любил; любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит:
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим...

Одним из феноменов Пушкина можно считать то, что вот уже без малого две сотни лет мы вместе с ним восхищаемся совершенством, мучаемся страстью и – стремимся к идеалу. До сих пор объектом нашего внимания была вечная тема человечества – отношения мужчины и женщины, страсть и любовь, красота и вдохновение. Тема эта занимала Пушкина с самого начала его поэтического опыта, и ее понимание изменялось по мере того, как накапливался жизненный опыт поэта, – от безличного обожествления красавицы до попыток найти идеал в лице конкретной женщины:

Не множеством картин старинных мастеров
Украсить я всегда желал свою обитель,
Чтоб суеверно им дивился посетитель,
Внимая важному сужденью знатоков.

В простом углу моем, средь медленных трудов,
Одной картины я желал быть вечно зритель,
Одной: чтоб на меня с холста, как с облаков,
Пречистая и наш божественный Спаситель –

Она с величием, Он с разумом в очах –
Взирали, кроткие, во славе и в лучах,
Одни, без ангелов, под пальмою Сиона.

Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,
Чистейшей прелести чистейший образец.

Как известно, этот сонет написан в 1830 году, до женитьбы поэта на Наталье Николаевне Гончаровой, и посвящен ей, будущей супруге. Так, попытки Пушкина в возвышенной любви увидеть не только мистический, но и реальный смысл, увенчались успехом: божественный идеал оказался достижим в лице конкретной, земной женщины. Причем, это не приукрашивание или возвышение достоинств, присущих реальному человеку, а наоборот, – момент озарения и понимание того, что божественные качества всегда присутствуют в обычной женщине, надо их только суметь открыть.
Тем не менее, при этом женщина все равно должна быть – Красавицей, иначе не будет гармонии. А ведь к ней, гармонии, – кто осознанно, кто нет, – стремится каждый, а уж поэт, художник – тем более:

Все в ней гармония, все диво,
Все выше мира и страстей;
Она покоится стыдливо
В красе торжественной своей;
Она кругом себя взирает:
Ей нет соперниц, нет подруг;
Красавиц наших бледный круг
В ее сиянье исчезает.

Куда бы ты ни поспешал,
Хоть на любовное свиданье,
Какое б в сердце ни питал
Ты сокровенное мечтанье, –
Но встретясь с ней, смущенный, ты
Вдруг остановишься невольно,
Благоговея богомольно
Перед святыней красоты.

...И все же, наша жизнь несовершенна: красота преходяща, идеалы изменчивы, и душа всегда стремится к чему-то несбывшемуся. И когда ты понимаешь, что главное-то как раз в этом – в стремлении души к совершенству, приходит мудрость. А ведь иной раз 60-70-летние бабушки и дедушки ведут себя аки младенцы несмышленые... Достиг ли к своим 37-ми годам земной жизни мудрости Александр Сергеевич Пушкин – художник, чьим поэтическим даром мы восхищаемся?

Думается, это останется тайной его души. Но, тем не менее, его творчество помогает нам познавать себя и мир, – значит, его жизненный и творческий опыт настолько мощные, что к их энергетике может подключиться любой, кто с благодарностью и вдохновением захочет повторять бессмертные строки поэта.
Вот, к примеру, эти – обращенные не просто к жене, другу, а – к близкому по духу существу, с которым можно поделиться сокровенным:

Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить... И глядь — как раз — умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля —
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег...

Виктория ФРОЛОВА
2007