Дневник 18-е февраля 1998г

Ну вот… Что осталось от моей страсти? Сейчас – ничем ненарушимый покой. Что разрушили во мне «Сумерки Богов»? Абсурд, желание, надежду… Почти отняли у меня понятие Бога, хотя я и теперь из известных чувств не отказываюсь от него. О, разве можно так убаюкивающее монотонно писать о великих вещах, так, что они начинают казаться пустыми? Так, что лень даже создавать свое собственное мнение на этот счет, но счет по-прежнему – важный самый. Боже, как ослепителен зов жизни, но он мгновенно смывается серостью дней, тогда – как торжественен отчаянный абсурд, его тоска даже привлекательна, если смотреть из моего холодного равнодушия.
Ну, Ницше… Его я больше не люблю. Конечно, красиво одно его имя – Ницше, я могла бы бесконечно его повторять. Но он не хочет, чтобы его жалели, а полюбить его можно только из восхищенной жалости. К тому же, его слова о руках в перчатках вызывают у меня ощущение какой-то нечистоты его самого. Я почему-то думаю, что он был некрасивый, лысый, больной, и – это ужасно. К тому же за исключением некоторых блестящих мест «Антихристианин» – это же полный бред. Но вот ницшеанское понимание христианства уверило меня в Иисусе куда больше всего – всего, ведь это могло быть только так.
Потом – Фрейд, но я не знаю оставил ли он у меня какие-то ощущения, по-моему никаких. Другое дело – Эрих Фромм. Он мне сказал, как должно все это понимать, но в этом нет чего-то главного: упущены Вопросы. А они остаются на своих местах: если жизнь – всего лишь проблеск из небытия в небытие, то нужен ли он, каким бы прекрасным он ни был? Что толку – пусть их будет миллиарды. Теперь Наташа Туровская, я могу тебе сказать: «Из-за любви к девушке не уничтожишь Землю, но только из-за безнадежности». Ага, вот тут-то мы все стоим на грани гибели, как ничтожны рассуждения о любви. Где гарантия, что властителей атомных бомб не постигнет абсурд? Ведь это поистине великий соблазн: утащить за собой все человечество. Значит, я вырабатываю свой категорический императив: мы не имеем права причинять зла другим, ибо мы ничего не знаем: Вопросы всегда остаются Вопросами. К этому же присоединяется еще и совесть, и наше истинное желание – сразу два «за». А какие из этого выводы? Христианство велит радоваться, философии безразличие безразлично, что делать. Значит, можно наслаждаться красотой, любить кого-нибудь, понять и сохранять право на надежду. Ага! На кого надежду? На Бога – и я теперь уже признаю Будду, Магомета, Иисуса и все гуманитарные религии – да, да, тысячу раз да! И понятие Бога, как Единого всех существ или Высшего Разума – оно вполне реально. Или нереально – то, что тривиально называют «внутренним миром». Так-так, теперь второе: бессмертие. Мне было стыдно за себя, когда Ницше писал о человеческом притязании на бессмертие, но ведь Камю признавал это право и ставил его первоочередным. Да, это правда, во всех отношениях! Но можно пользоваться советом Эпикура и жить – загадка изначально не разгадается и мы ничего не сможем изменить. Действительно,

«День как день, ведь решена задача
Все умрем!»

И правда, что понапрасну  тратить силы в заведомо невыигрышных ситуациях? Достаточно все свои действия соотносить с фактом «Понятия о смерти».Надо научиться,                не бояться ее. И всегда за тобой остается право на надежду, как и право на Бога. Потому что мы ничего не знаем и Вопросы всегда остаются Вопросами. Но как тогда прекрасна жизнь! Неудивительно, если от такой философии прекратятся все мыслительные процессы. Кажется, это позитивистская философия? Как я презирала ее еще три дня назад. Но тогда моему лентяйскому созерцанию приходит конец. Конечно, я не верю в прогресс, но облегчать людям страдания я должна. Надо было быть врачом, а теперь надо стать учительницей, а не переливать из пустого в порожнее. Но я не хочу! Наверное, это и есть бунт. И я не буду! Ведь бессмертие человека не зависит от того, творил ли он добро или зло? А тогда какого… Разве недостаточно, что я отрицаю зло, теперь я, оказывается,  должна творить добро. Ну уж дудки! Другое дело, если моя совесть скажет мне поступить так, – я поступлю так. Учительницей я не буду, потому что меня дети не слушают.
Впрочем, моя жизнь не стоит того, чтобы так переживать из-за ее наслаждений. Я думаю, никому не может быть стыдно за бесцельно прожитые годы. Вообще же я должна быть благодарной Богу, что не родилась богатой и мне не надо решать еще и эту проблему. С другой стороны, чем больше радостей я получу от жизни, тем страшнее будет для меня смерть. Сплошная математика! Аж противно! Ведь сказал же Христос: «будьте как дети, будьте как птицы». Разве он призывал к труду? Труд – ошибка, главная ошибка. К тому же люди во мне не нуждаются и никто не будет против, если я проживу жизнь, как я хочу. Ура, ура, ура …
Реальность, кажется, в нас не нуждается и будет очень хорошо, если я просто буду жить в своем мире, любить землю, солнце, и своего ребенка. Время от времени будет приходить абсурд, но я лучше вернусь в собственные иллюзии, чем в другие, современные. Они ведь страшные, они ведь глупые, они – как не стоит жить.
Я, конечно, стремлюсь к успокоению, но я задала себе очень важный вопрос: если я предполагаю что-то, то я должна посвятить свою жизнь служению ему. Ибо между ничто и что-то все-таки выбирают что-то, несмотря на то, что речь идет не об утверждении, а о предположении.
Ага, вот меня уже и тяготит обретенный смысл, вот мне уже и жалко потерянной свободы. А говорите, что человек обречен на свободу. Здесь конечно, можно сказать, что это «что-то» – наиболее светлое и прекрасное, естественное и не противоречит моим желаниям, оно и есть искомая свобода. Но это до смешного напоминает бесившее меня  всегда  штамповое рассуждение: «что-то такое там, конечно, есть». Я, конечно, знала, что знание и незнание приводят к одному и тому же. Но грош цена моим мыслям, если их хватило только на 3 дня! Если всего 3 дня стремление к истине делало меня, как Бога, свободной, а потом незнание истины сделало меня рабой. Опять вернуться к тому, что я называю бессмыслицей, но что единственно реально и ценно, вот он, абсурд! Ведь это я призвала его. Нет, вернуться к природе, уехать от овощных магазинов и «Радуги» на юг, к солнцу, вот чего я хочу! «Печаль моя светла», и мои раздумья: да будут они светлы! Красота мне покажет яснее всего, что только можно жалеть. И когда я пойму, что это все равно, что мир совершенен, потому что мы не нужны друг другу. Что только будет тогда?