На марше... Рассказ танкиста

     Это была Лава – та речка, которая пару лет назад до описываемых событий, переполнившись летними дождями, перегородила путь танковому полку. Точнее, речку они прошли, а на подъёме застряли. Те, кто пытался вытащить застрявшие «коробки», застревали сами, ещё глубже зарываясь в размокший грунт и бесполезно крутя гусеницами на месте.
     Подошли к Лаве в двенадцатом ночи. Было темно. Трасса до боли знакомая. В прошлом году мы шли этими же кроками, и шли очень быстро, шли ещё на «пятьдесят пятках», но тогда уровень воды в реке был значительно ниже.
     … С противоположного берега сигналят фонариком. Люк механика закрыт. Говорю Лавочкину: «Смотри на фонарик. Едь строго на фонарик!» Первая передача. Потихоньку спускаемся с берега и осторожно входим в воду. Идём строго на свет с того берега. А больше ничего и не видно. Обороты ровные. Вода, наверно, доходит до полок. Пересекаем речку без особых проблем. Выползаем на противоположный берег. Ну, теперь можно и рвануть! Поднимаемся на горку. Очень темная ночь. Освещаю трассу командирским прожектором. Поворот налево. Лавочкин, кажется, выжимает из танка всё что можно. Едет на четвёртой, даже пятой передаче. Правда, всего их восемь, но ведь не по чистому полю едем, да ещё и ночью…В такой темноте и на пятой передаче ехать очень опасно.
И что за манера у некоторых механиков-водителей, в том числе и у моего Лавочкина – не подчиняться, не выполнять команды, которые подает командир, а всё делать по-своему. Да! Сейчас важна скорость, но Лавочкин слишком уж срезает углы. Но притормозить его сейчас – это значит, что всю оставшуюся дорогу он будет ехать медленно. Такова уж психология механика-водителя. Поэтому я стараюсь как можно лучше осветить ему трассу и поменьше отвлекать его своими наставлениями. Закон для механика-водителя – не съезжай с колеи, если по ней можно спокойно проехать, если она сухая, твёрдая, - езжай по колее! Лавочкин – молодой механик, у него мало опыта, но в нём много азарта.
    Вот слева от нас гора, справа – ничего не видно, деревья, какие-то ёлки, сплошная темнота. Я освещаю «командирским» впереди метров на десять – пятнадцать. Скорость около тридцати километров. Лавочкин видит, что впереди правый поворот, и он режет угол круто вправо, зажимая намертво правую гусянку. Мы валимся в какую-то яму, на всей скорости врезаемся в холм земли, бьёмся шлемофонами о броню, и танк глохнет.
     Ничего не видно. «Приехали!», - говорю я. Прожектор освещает впереди только ёлки на холме. Похоже, что правая гусеница висит в воздухе. Мы упёрлись передней лобовой бронёй в землю. Осматриваюсь: хорошо, что пушка ни во что не врезалась, а то был бы искусственный откат, а это значит выход из строя тормоза отката и накатника. Приказываю всем: «К машине!». Вылезаю. Где фонарик? Достаю фонарик. Осматриваем танк со всех сторон. Так оно и есть. Съехал Лавочкин с дороги, а справа уклон под гору, песок, и ещё какая-то яма вдобавок, ну и попали мы в эту яму. Хотя она и неглубокая, нос ушёл вниз, а затем упёрся в холм. Но что самое неприятное – правая гусянка слетела с направляющего колеса, и слетела она к борту машины. Если бы она слетела наружу, было бы легче её поставить на место. А так её сильно зажало между катками и корпусом. Что делать. Говорю Лавочкину: «Заводи!». Он залез в люк механика, завёл движок. Показываю ему задний ход. Пытается выехать назад. Ничего не получается, капитально в этот холм носом зарылся, гусянки проворачиваются, машина ни с места. Что такое? Ничего не понятно. Показываю Лавочкину зажать правую гусеницу, действовать одной левой. Крутится левая гусеница, танк дёргается, дёргается, но ни с места.
     …Мысли пролетают в голове с космической скоростью. Что делать? – Бревно! Куда бревно? В такой кромешной темноте ничего не видно. Чем освещать? А мимо нас по трассе всё проносятся и проносятся машины, «коробки», танки. Танкисты – народ морально крепкий, но стало так обидно, так обидно… Уже оставалось то километров пятьдесят, не больше, и вот, надо же, всё так хорошо было, так удачно и… сели. И где сели – на ровном месте.
Я, естественно, начинаю делать разнос механику. Вот если где и можно применять особую лексику, так это на войне или в бою. Но делу это не поможет, хотя для успокоения нервов полезно. Выхожу на дорогу осторожно, чтоб в темноте не раздавили, все мчатся на бешеных скоростях. Пробую остановить проходящие танки, пока идёт наш батальон. Но никто не останавливается, а если кто и останавливается, то, махнув рукой, продолжает двигаться дальше. Но их можно понять. И действуют они по боевому уставу. Заповедь танкиста – сначала выполни боевую задачу, а потом помоги товарищу. Да я бы, наверно, тоже пронёсся бы вот так, мимо. Ведь боевая задача заключалась в том, чтобы точно в срок прибыть в место дислокации. В ту злополучную ночь я оправдывал тех, кто не остановился, хотя через час я сам остановился, чтобы вытащить попавший в тяжёлое положение танк. Правда, он был мой, пятнадцатая машина.
      Итак, минут десять не прошло ни одного танка. Мы сидели подавленные, не зная, что нам предпринять. Но тут из темноты заурчал какой-то танк, идущий без света. Кто такой? Посветив фонариком, я его остановил. Оказывается, это был Квасов. Да, Квасов, бывший мой механик пятнадцатой машины, сейчас механик восемнадцатой. Остановился. Сразу экипажники начали стаскивать с танка трос. Подцепили за крюк, и он нас вытащил на ровное место. Эта спасательная операция длилась буквально около одной минуты. Мы поблагодарили, я им дневной паёк пообещал, мол, угощаем тушёнкой, как только приедем.
Ну что делать дальше? Ехать мы не можем. Надо как-то натянуть гусеницу. Я посмотрел: она уже начала съедать броню. Оказывается, сталь на гусеницах более износостойкая, чем броня. Какие способы применить? Во-первых, подобраться к механизму натяжения, чтобы ослабить гусеницу и таким образом натянуть её на катки – невозможно, так как она слетела от направляющего к борту и закрыла собой доступ к винту механизма натяжения. Расцеплять гусеницу? Хм, если бы это была обычная гусеница РМШ или простая с металлическим шарниром, то, наверно, мы так бы и поступили, но это была необычная, многозвенчатая гусеница, с которой и в боксе-то на бетонном полу достаточно возни, а тут ночь, темнота, можно все гайки порастерять. Оценив обстановку, я понял, что в темноте нам ничего не удастся сделать, а ждать до утра не позволяет обстановка, время, ведь надо же выполнить боевую задачу! Надо было, во что бы то ни стало, прибыть к назначенному времени в район сосредоточения. И тут как-то пришло решение. Слава богу, мы не были робинзонами на необитаемом острове! Пришла идея растянуть гусеницу, подложив между гусеницей и направляющим колесом какой-нибудь предмет. Чего мы только ни подкладывали – и запасные траки, и ключи, и отвёртки, ну всё, что было под рукой. Но, оказывается, всего этого было недостаточно. Тогда я приказал снять с танка бревно, а это значило, что на последующих учениях мы остаёмся без бревна. Поскольку мои экипажники были, как и все танкисты, очень хитрыми ребятами, бревно у нас было небольшого диаметра, сантиметров 15-20. Хитрость заключалась в том, что такое тонкое бревно было легче таскать, оно было раза в два легче бревна, полагающегося по уставу. Но отступление от устава по бревну нас и спасло в данной ситуации. Мы стали подкладывать бревно между направляющим колесом и гусеницей. Лавочкин по моей команде давал коксу, бревно шло под гусянкой, и, попадая на направляющее колесо, растягивало её. Мучились мы минут, наверно, сорок. Наконец-то гусеница заскочила на направляющее колесо, и мы облегченно вздохнули. От бревна остались одни щепки. В темноте, почти на ощупь при слабом свете севшего фонарика, мы собрали раскиданные ключи и вещи и поехали.
      Но теперь мы ехали в одиночестве, не в колонне, куда ехать? Хорошо, что я помнил дорогу с прошлого года и немножко ориентировался на местности, даже в темноте. Зрительная память играет для танкистов очень большую роль. Да, мы ехали, и я вспоминал, вспоминал эту трассу, хотя шла она между деревьев, между кустов, в лесу. Мы ехали в прошлом году по этому месту также ночью, но какое-то чутьё подсказывало, что мы едем правильно. На пятки сзади наступал уже третий батальон, и мы не имели права отставать от своих. Мы должны были догнать их или, по крайней мере, не попасть в чужие боевые ряды.
      Рация хорошо работала на приём. Я на свой страх и риск вышел на передачу, связался с ротным. Выход на передачу по правилам учений был запрещен всем ниже командира батальона. Ротный мне передал: «Смотри, будет луч света, езжай на него!» Высунувшись из люка, я стал смотреть во все стороны. Действительно, трасса петляла. Нельзя было сказать, что если мы едем сейчас прямо, то и район прямо, он мог оказаться и слева, и справа, где-то даже чуть позади. И я увидел этот луч. На каждом танке стоят очень хорошие прожектора: командирский и «Луна». Луч вертикально вонзался в чёрное небо километрах в двадцати-двадцатипяти от нас.
       Ну, что ж, вперёд! Мы помчались в ночи, вышли на какую-то хорошую дорогу, вклинились в колонны каких-то мотострелков и на полной скорости, километров 50 в час, мимо бронетранспортёров, автомобилей и мотоциклистов мы мчались с гордо поднятой пушкой, включив все фары и прожектора, которые у нас были. Пожалуй, такого зрелища не увидеть ни в одном советском фильме о войне. Мы мчались, будто совершая стремительный рейд по боевым порядкам противника. Но нашу дорогу пересекала другая, перпендикулярная к нам. Это было еще более широкое шоссе, по которому шла огромная, видимая до горизонта, колонна автомобилей с включёнными фарами, излучающими свет из узких щелей, которые применяются только на военных автомобилях. Конца этой колонне не было видно: автомобиль шёл за автомобилем. Везли пушки, ракеты, проходили «паки», «летучки».
       Лавочкин чуть притормозил и спросил меня по рации: «Остановиться?». Я говорю: «Нет! Чуть помедленнее и давай наперерез через эту дорогу!». Водители в колонне нас увидели, а у нас горели две фары спереди и фара на башне, и, кроме того, командирский прожектор. Так что от нашего танка было довольно-таки устрашающее впечатление. Да и рёв от него стоял достаточно громкий. А звук у него не то, что у старой «тридцать четвёрки», не бархатный, а ревущий, как у реактивного самолёта, даже на малых оборотах. И вот мы врезаемся в эту колонну автомобилей. Они, естественно, все тормозят. Мы переезжаем через шоссе и мчимся вперёд. Вперёд! На луч прожектора! Примерно через час, проехав около двадцати километров, мы прибыли в район сосредоточения. Наши уже все спали. Только Квасов со своим экипажем и ротный ждали нас.
      Ротному мы доложились. Достали банки с кашей, с тушёнкой и пошли к Володе Квасову ужинать. Было 2 часа ночи…